Чтение 4–й страницы книги ~Пять похищенных монахов~

пуговицу.

- Да не знаю я, что это такое! - закричал Тимоха, глядя
на пуговицу одним глазом.

- Не знаешь! А не у вас ли в пэтэу такие штуки на форме
носят, а после оставляют на месте преступления?

- Ты что, Кренделек. Да у нас вообще никакой формы нету.
Ходим, как все люди: в брюках и пальто.

- Как люди, говоришь! Проклятый вор! А отчего на тебе
шапка горит?!

И тут я поглядел на Тимоху и увидел, что из-под шапки у
него прямо дым валит и она вот-вот воспламенится.

- От волнения же! - сказал Тимоха. - Это - пар,
понимаешь? Пар идет от волнения. А мы, как люди, ходим,
Крендель, нет у нас таких пуговиц. Да ты сам подумай, ну зачем
мне твои голуби? Ну как бы я стал их гонять? Ведь Моньку
каждая собака знает.

- Ты давно уж к Моньке приглядываешься!

- У меня Тучерез не хуже Моньки.

- Тучерез не хуже Моньки? От Моньки у твоего Тучереза
башка закружится, дуборез!

- Тучерез дуборез??? - сказал Тимоха, внезапно бледнея. -
Монька твой - кило пшена!

Крендель побагровел.

- Кто кило? - закричал он. - Ну, пэтэушник! Ты у меня
сейчас попляшешь!

Крендель уже подбоченился, становясь в позу, подходящую
для пляски, как вдруг какой-то неизвестный человек вклинился
между ним и Тимохой.

- А ну-ка спокойно! Разойдись! Сейчас милицию позову!
Товарищ милиционер! Товарищ милиционер!

И Крендель отскочил, и Тимоха отодвинулся в сторону.
Бледные и красные, они стояли поодаль друг от друга и тяжело
дышали. Неизвестный тихонько засмеялся и пошел своей дорогой.

Мы не посмотрели ему вслед. И зря не посмотрели, потому
что этот неизвестный никогда бы не позвал милиционера. Это и
был Похититель.

Следы в подъезде

Тетя Паня, дядя Сюва и бабушка Волк сидели под
американским кленом, играя в "козла".

- Рыба! - крикнула тетя Паня и крепко ударила костью по
столу.

- Какая такая рыба? - прищурился дядя Сюва, разглядывая
фигуру, выложенную на столе из косточек домино, действительно
слегка похожую на черный рыбий скелет. - Какая такая рыба?
Окунь или голавль?

- Эх, - вздохнула бабушка Волк, - сейчас бы селедочки
баночной.

- Зря я на Тимоху налетел, - сказал Крендель.

- Еще бы, - ответил я.

- Тимоха здесь ни при чем. Тут замешан кто-то другой.

- Свой у своего красть не будет, - сказала тетя Паня. -
Это кто-то чужой.

- Конечно, чужой, - сказал дядя Сюва. - Свой красть не
будет. Только кто - вот вопрос.

- Как это кто! - крикнула из окна Райка. - У нас в доме
все свои, кроме одного.

- Кого?

- "Кого-кого"! Того сундука в плаще из двадцать девятой
квартиры. Живет один, как сыч, в двух комнатах и платит за них
такие деньги, какие нам не снились.

- Раиса, - сказала бабушка Волк, - а кто ему готовит
первое и второе?

- Да никто ему не готовит! Кому он нужен!

- А деньги откуда берет?

- "Откуда-откуда"! - ответила Райка. - Хитит.

- Да что это вы, - сказал дядя Сюва. - Чего навалились на
человека. Он меня так за душу брал. "Березкой".

- Да тебя кто хочешь за душу возьмет.

- Ну-да! - обиделся дядя Сюва. - У меня знаешь какая
душа! Не то что у тебя. У меня душа широкая.

- Постойте! - закричала тетя Паня. - Я ведь видела. Вчера
он лазил на крышу и крутился возле голубятни.

- Крутился?

- Что-то вынюхивал под буфетом.

- Вынюхивал?! - сказал Крендель. - Что же он вынюхивал? А
ну пойдем поглядим на этого нюхаря.

- Валяйте-валяйте, - сказала Райка. - Настала пора
вывести кое-кого на чистую воду.

Крендель кивнул мне и решительно направился к третьему
подъезду. Он явно торопился. Мне казалось, что нельзя так
сразу в лоб браться за дело. Надо было разузнать, разведать,
что к чему, но Крендель уже вошел в подъезд и сразу стал
рассматривать следы.

На каменных лестничных ступеньках за долгие годы
накопилось так много следов, что ступеньки просели,
покривились под их тяжестью. Кроме следов, повсюду валялись
улики: окурки, корки апельсина, старые трамвайные билеты.

Мы поднялись на второй этаж и остановились у двери, на
которой была выведена цифра: 29. Дерматиновая обивка местами
разорвалась, из дыр высовывалась пакля махорочного цвета.
Рядом с дверью торчал из стены небольшой пропеллер, вокруг
которого по бронзовой пластинке вилась надпись: "ПРОШУ
КРУТИТЬ".

Это и был звонок в квартиру. Под ним висела бумажная
табличка: "Николай Эхо. Крутить 1 раз".

- Только приехал, а уж табличку повесил, - пробурчал
Крендель, хотел крутануть звонок, но отдернул руку.

Я внимательно посмотрел на звонок, а надо было смотреть
не на звонок, а на пол.

На полу, у самой двери, лежало голубиное перо.

Сон жильца

Жилец из двадцать девятой квартиры в этот момент прямо в
брюках лежал на кровати. Он спал, и ему снился сон, будто он
идет по переулку, а навстречу - Райка Паукова.

"Рая, я хочу мороженого", - говорит ей будто бы Жилец.

А Райка отвечает:

"Уважаемый Жилец, хочите крем-бруле?"

И вот он как будто бы начинает хотеть "крем-бруле", а
Райка говорит:

"Уважаемый Жилец, а кто вам готовит первое и второе?"

А Жилец отвечает:

"Никто. Я один на этом свете".

А Райка говорит:

"Да заходите же вы ко мне. У меня курица на газу".

А Жилец и говорит:

"Я только об этом и мечтаю".

И Райка только открыла рот, чтоб сказать Жильцу еще
что-нибудь приятное, но тут он проснулся, потому что в дверь
кто-то сильно стучал.

Жилец поднялся, накинул пиджак и, приоткрыв парадную
дверь, улыбнулся:

- А, музыканты, прошу, пожалуйста. Можете заходить.

- А чего нам заходить, - ответил Крендель. - Нам заходить
нечего.

- Вот тебе раз, - сказал Жилец. - Да заходите же, раз
пришли.

- А чего нам заходить, - повторил Крендель, проходя в
комнату. - Нам заходить нечего.

В пасмурной комнате Жильца Крендель помрачнел и был похож
сейчас на слесаря-сантехника, которого вызвали чинить
умывальник. Неприветливо глядел он на измятую кровать, на
ботинок, который стоял у кровати и на другой ботинок,
отошедший от первого на несколько шагов.

- Вот видите, - сказал Жилец. - Живу монах монахом. Один
как перст.

- Монахом? - спросил Крендель.

- Да, - подтвердил Жилец. - Монах монахом.

- Как же это?

- А так. Один в двухкомнатной квартире и во всем мире.
Так что близкого существа не имею. А ты один живешь или нет?

- Я? - удивился Крендель.

- Ты, - подтвердил Жилец.

- Не один я. Вон Юрка - брат, да мама с папой на Севере.