Я почти что каждый день ходил в школу, научился складывать слова, читать
и писать немножко и выучил таблицу умножения наизусть до шестью семь -
тридцать пять, а дальше, я так думаю, мне нипочем не одолеть, хоть до
ста лет учись. Да и вообще я математику не очень люблю.
кать понемножку. Когда мне, бывало, уж очень надоест, я удеру с уроков,
а на следующий день учитель меня выпорет; это шло мне на пользу и здоро-
во подбадривало. Чем дольше я ходил в школу, тем мне становилось легче.
И ко всем порядкам у вдовы я тоже мало-помалу привык - как-то притердел-
ся. Всего тяжелей было приучаться жить в доме и спать на кровати; только
до наступления холодов я все-таки иной раз удирал на волю и спал в лесу,
и это было вроде отдыха. Старое житье мне было больше по вкусу, но и к
новому я тоже стал привыкать, оно мне начало даже нравиться. Вдова гово-
рила, что я исправляюсь понемножку и веду себя не так уж плохо. Говори-
ла, что ей за меня краснеть не приходится.
корей схватил щепотку соли, чтобы перекинуть ее через левое плечо и от-
вести беду, но тут мисс Уотсон подоспела некстати и остановила меня. Го-
ворит: "Убери руки, Гекльберри! Вечно ты насоришь кругом!" Вдова за меня
заступилась, только поздно, беду все равно уже нельзя было отвести, это
я отлично знал. Я вышел из дому, чувствуя себя очень неважно, и все ло-
мал голову, где эта беда надо мной стрясется и какая она будет. В неко-
торых случаях можно отвести беду, только это был не такой случай, так
что я и не пробовал ничего делать, а просто шатался по городу в самом
унылом настроении и ждал беды.
бор. На земле было с дюйм только что выпавшего снега, и я увидел на сне-
гу следы: кто-то шел от каменоломни, потоптался немного около забора,
потом пошел дальше. Странно было, что он не завернул в сад, простояв
столько времени у забора. Я не мог понять, в чем дело. Что-то уж очень
чудно... Я хотел было пойти по следам, но сперва нагнулся, чтобы разгля-
деть их. Сначала я ничего особенного не замечал, а потом заметил: на ле-
вом каблуке был набит крест из больших гвоздей, чтобы отводить нечистую
силу. В одну минуту я кубарем скатился с горы. Время от времени я огля-
дывался, но никого не было видно. Я побежал к судье Тэтчеру. Он сказал:
ров. Целый капитал для тебя. Я лучше положу их вместе с остальными
шестью тысячами, а не то ты истратишь их, если возьмешь.
ни шести тысяч, ничего. Я хочу, чтобы вы их взяли себе - и шесть тысяч,
и все остальное.
сил:
мои деньги... Ведь возьмете?
да мне не придется врать.
подарить. Вот это правильно.
приобрел у тебя твой капитал и заплатил за это. Вот тебе доллар. Распи-
шись теперь.
лак; он его вынул из бычьего сычуга и теперь гадал на нем. Джим говорил,
что в шаре будто бы сидит дух и этот дух все знает. Вот я и пошел вече-
ром к Джиму и рассказал ему, что отец опять здесь, я видел его следы на
снегу. Мне надо было знать, что он собирается делать и останется здесь
или нет. Джим достал шар, что-то пошептал над ним, а потом подбросил и
уронил на пол. Шар упал, как камень, и откатился не дальше чем на дюйм.
Джим попробовал еще раз и еще раз; получалось все то же самое. Джим стал
на колени, приложил ухо к шару и прислушался. Но толку все равно никако-
го не было; Джим сказал, что шар не хочет говорить. Бывает иногда, что
без денег шар нипочем не станет говорить. У меня нашлась старая фальши-
вая монета в четверть доллара, которая никуда не годилась, потому что
медь просвечивала сквозь серебро; но даже и без этого ее нельзя было
сбыть с рук - такая она сделалась скользкая, точно сальная на ощупь:
сразу видать, в чем дело. (Я решил лучше не говорить про доллар, который
мне дал судья.) Я сказал, что монета плохая, но, может, шар ее возьмет,
не все ли ему равно. Джим понюхал ее, покусал, потер и обещал сделать
так, что шар примет ее за настоящую. Надо разрезать сырую картофелину
пополам, положить в нее монету на всю ночь, а наутро меди уже не будет
заметно и на ощупь она не будет скользкая, так что ее ив городе кто
угодно возьмет с удовольствием, а не то что волосяной шар. А ведь я и
раньше знал, что картофель помогает в таких случаях, только позабыл про
это.
оказалось в порядке. Он сказал, что теперь шар мне всю судьбу предска-
жет, если я захочу. "Валяй", - говорю. Вот шар и стал нашептывать Джиму,
а Джим пересказывал мне. Он сказал:
а другой раз думает, что останется. Всего лучше ни о чем не беспоко-
иться, пускай старик сам решит, как ему быть. Около него два ангела.
Один весь белый, так и светится а другой - весь черный. Белый его поу-
чит-поучит добру, а потом прилетит черный и все дело испортит. Пока еще
нельзя сказать который одолеет в конце концов. У вас в жизни будет много
горя, ну и радости тоже порядочно. Иной раз и биты будете, будете бо-
леть, но все обойдется в конце концов. В вашей жизни вам встретятся две
женщины. Одна блондинка, а другая брюнетка. Одна богатая, а другая бед-
ная. Вы сперва женитесь на бедной, а потом и на богатой. Держитесь как
можно дальше от воды, чтобы чего-нибудь не случилось, потому вам на роду
написано, что вы кончите жизнь на виселице.
там сидит мой родитель собственной персоной!
Я его всегда боялся - уж очень здорово он меня драл. Мне показалось,
будто я и теперь испугался, а потом я понял, что ошибся, то есть спер-
ва-то, конечно, встряска была порядочная, у меня даже дух захватило -
так он неожиданно появился, только я сразу же опомнился и увидел, что
вовсе не боюсь, даже и говорить не о чем.
го длинные, нечесаные и грязные, висят космами, и только глаза светятся
сквозь них, словно сквозь кусты. Волосы черные, совсем без седины, и
длинные свалявшиеся баки, тоже черные. В лице, хоть его почти не видно
из-за волос, нет ни кровинки - оно совсем бледное; но не такое бледное,
как у других людей, а такое, что смотреть страшно и противно, - как
рыбье брюхо или как лягва. А одежда - сплошная рвань, глядеть не на что.
Одну ногу он задрал на колено; сапог на этой ноге лопнул, оттуда торчали
два пальца, и он ими пошевеливал время от времени. Шляпа валялась тут же
на полу - старая, черная, с широкими полями и провалившимся внутрь вер-
хом, точно кастрюлька с крышкой.
стуле. Свечу я поставил на пол. Я заметил, что окно открыто: значит, он
забрался сначала на сарай, а оттуда в комнату. Он осмотрел меня с головы
до пяток, потом говорит:
важная птица, - так, что ли?
меня не было! Я с тобой живо разделаюсь, собью с тебя спесь! Тоже, обра-
зованный стал, - говорят, читать и писать умеешь. Думаешь, отец тебе и в
подметки теперь не годится, раз он неграмотный? Это все я из тебя выко-
лочу. Кто тебе велел набираться дурацкого благородства? Скажи, кто это
тебе велел?
дело?
школу свою брось. Слышишь? Я им покажу! Выучили мальчишку задирать нос
перед родным отцом, важность на себя напустил какую! Ну, если только я
увижу, что ты околачиваешься возле этой самой школы, держись у меня!
Твоя мать ни читать, ни писать не умела, так неграмотная и померла. И
все твои родные так и померли неграмотные. Я ни читать, ни писать не
умею, а он, смотри ты, каким франтом вырядился! Не таковский я человек,
чтобы это стерпеть, слышишь? А ну-ка, почитай, я послушаю.
Николаев Андрей
Корнев Павел
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Орлов Алекс
Шилова Юлия