должен встречать человек новый день под такую сонату зверинца? Что
называется, были б ноги -- ушел бы на фиг куда глаза глядят. Курить он
хочет. Курить ему пока не дадут. Могли б, конечно, и дать. Тут все курящие,
протестов насчет заботы о здоровье товарищей не поступит. Да и на хрена
товарищам такое здоровье. Больше удовольствий -- короче мучение. Кому охота
внимать его руладам. Пусть лучше заткнется папиросой.
нам настроение, а это, как известно, отрицательно влияет на пищеварение и
сказывается на отношениях внутри коллектива. И Старику смастерили кальян.
Это был, конечно, не кальян, просто мы так его прозвали. Не такое уж хитрое
устройство: по краю тумбочки вровень с подушкой закрепили зажигалку со
шнурком и широкую пепельницу, на козырек которой клали несколько папирос. И
Старик мог самостоятельно дотянуться ртом до шнурка, дернуть, зажигая
огонек, взять в губы папиросу, прикурить, положить на место, снова дернуть
шнурок, гася зажигалку, -- и спокойно сосать себе и дымить сколько влезет.
На дно пепельницы наливали чуток воды, чтоб окурок верней гас, если сдвинуть
подальше.
он выставлял свой зуб так, словно это был бриллиант "Орлов". Палата
раскололась завистью. Жора и Мустафа потребовали себе тоже курения в любое
время. Чех произнес речь о равенстве. А Каведе возбух, что должен быть
порядок, мы все-таки не в курилке живем.
наше хорошее самочувствие. А чего ж тут проветривать, если все равно спать в
дыму, а у нас и так часто головные боли (гиподинамия, горизонтальное
положение). Но начмед питает к Старику слабость, они любят порассуждать о
романтике революции, и приказал вопрос закрыть.
дыру в подушке. Он вскинулся и заорал от того, что прижгло щеку, пытался
скатиться с койки, поднялся переполох, вбежала разъяренная заспанная Маша,
злобно застегивая халат на все пуговицы, ликвидировала очаг загорания и дала
Льву Ильичу по морде. Он затрясся и хотел в нее плюнуть, но она перевернула
его мордой книзу и добавила звонкого леща по затылку. Мысленно мы ей
аплодировали! "Есть взрыв! Третий аппарат -- пли!" -- вопил Жора. "Вот тебе
кишки-то штыком в семнадцатом году не выпустили", -- прохрипел из подушки
Лев Ильич.
оставили без сладкого. Это было жестоко, он извелся и даже плакал, а потом
какое-то время вел себя как шелковый. С тех пор прошло уже несколько лет. И
по утрам нас будит его кашель.
Опять ему война снилась. Иногда он помнит свои сны, иногда нет, иногда орет
ночью благим матом. После удачной же ночи он мурлычет: "Господа офицеры --
простите-с: утренняя побудка. Желающие на зарядку -- выходи строиться: форма
одежды -- с обнаженным торцем".
коробочка на беленой известкой стене пищит "последний, шестой сигнал" и
исполняет Гимн Советского Союза, переходя к последним известиям. Известия
извещают, что все сеют, пашут, строят и производят, страшно при этом
радуясь. Зара открывает форточку и вносит стопкой эмалированные судна. Судна
мечены, она подкладывает каждому свое.
обострены брезгливость и чувство собственности. Ходить на чужой горшок
неприятно. Мы стремимся максимально обставить свой быт какими-то личными
приметами и вещами. Мелочи приобретают огромное значение. Через них мы
утверждаем свою индивидуальность. Это знакомо всем прошедшим армию или
тюрьму. Для нас личный горшок -- как для кого-то личный автомобиль.
компот и две папиросы солдатика из спецстройбата. И тот отлил ему в жестянку
коричневой эмали, которой покрашен пол, и дал самую маленькую кисточку;
тайком приволок горшок и установил все на обеденный столик. Два часа Жора,
держа кисточку в зубах, трудолюбиво рисовал на синей эмали коричневую
подводную лодку.
зеленой краской, ею покрывали нижнюю треть стен, изобразил себе на своем
судне космическую ракету. Всех переплюнул Каведе: на него снизошло
вдохновение, и желтоватой "слоновой костью" он создал профиль Дзержинского,
добившись сходства. Лицо у него при этом было серьезное и торжественное --
это с кистью-то в пасти! Чувства юмора он лишен напрочь: мы хохотали до
колик.)
оправку. У Каведе опять не получается. Зара ставит ему клизму.
ты ему разок туда паяльник-- узнает, как скрывать что-то внутри от советской
власти.
звуком опрастывается. -- Примерно так. Можно лучше.
оставлю тебя без горшка, будешь у меня терпеть до обеда. Или под себя.
уважения к правам пацифиста. Требую "Литературную газегу": я должен
отправлять также свои культурные потребности.
знаком с туалетной бумагой?
таблетку -- и все уже выходит упакованным в целлофан.
мы впереди планеты всей: ни нянь, ни подтирки, сплошная гигиена.
Стеснение давно забыто. Оправка -- одно из наших главных дел, оно же
развлечение и удовольствие -- или проблема. Неподвижность ведет к атрофии
мышц, слабеет гладкая мускулатура кишечника, кровь и лимфа застаиваются:
атония кишечника, затруднение проходимости и геморрои с колитами обычны у
лежачих. Так что день открывается процедурой ответственной, и если все
прошло гладко и удачно -- сразу повышается жизненный тонус. Организм приятно
ощущает освобождение от лишнего, здоровую легкость.
предусмотрена. Не кинозвезды. Зара рвет газету и подтирает нас мятыми
обрывками.
Может, огурцы подгнившие были?
откидывается на спинку кровати, рубашка снимается -- в изголовье: влажная
прохлада проходится по телу, по складкам. Переворот на живот -- и по спине.
Хребет и под лопатками -- вообще полный кайф. Если б я был миллионером, я бы
нанял банщицу, и она терла бы мне спину два часа ежедневно. Увы, движения
Зарины экономно отработаны: десять минут на всех... И великое спасибо. По
распорядку нас положено мыть раз в десять дней. А могут хоть вообще не мыть.
Правда, тогда мы будем им же вонять.
на место, полотенце -- на веревку.
чайника: поточный метод. Полощешь горло, отхаркиваешься в подставленное
ведерко, капля пасты из тюбика -- несколько движений щеткой во рту. Полощи;
плюй. Следующий.
атмосфера делается свежей. В хорошем настроении Зара может прикурить
сигарету и дать каждому по две затяжки. Такое нарушение как бы не
замечается, тем более что сигареты ее собственные, она сама курит -- "Опал".
Вроде поощрения нам за приличное поведение.
сбежал! Ну дезертиры... Бауман!
Армейская норма для ран-больных, первый стол. А каков стол, таков и стул.
Если персонал не ворует -- жратвы достаточно. Витаминов, может, маловато,
зато калорий -- завались. Съедай мы все положенное, разъелись жирней бы
рождественских гусей. Нормы-то рассчитаны в обрез, да на солдата, молодого и
здорового, его гоняют в хвост и в гриву. А тут -- уполовиненный лежачий
Каменистый Артем
Корнев Павел
Афанасьев Роман
Суворов Виктор
Апраксина Татьяна
Андреев Николай