- Он покачал головой. - Признаться, я и его самого-то не так уж хорошо
знаю. Но нужно ведь помогать друг другу.
полностью ли исчезли крысы из их квартала. Чиновник не мог сообщить по
этому поводу ничего. Правда, ему рассказывали о крысином нашествии, но
он обычно не придает значения болтовне соседей.
тем навестить привратника.
нашествие грызунов пресечено. Но, едва переступив порог каморки приврат-
ника, доктор увидел, что тот лежит, наполовину свесившись с кровати над
помойным ведром, схватившись одной рукой за живот, другой за горло, и
его рвет мучительно, с потугами, розоватой желчью. Ослабев от этих уси-
лий, еле дыша, привратник снова улегся. Температура у него поднялась до
39,5°, железы на шее и суставы еще сильнее опухли, на боку выступили два
черных пятна. Теперь он жаловался, что у него ноет все нутро.
неразборчивое и все поворачивал к врачу свои рачьи глаза, на которые от
нестерпимой головной боли то и дело наворачивались слезы. Жена с трево-
гой смотрела на упорно молчавшего Риэ.
чера подержите его на диете, дайте слабительное. И пусть побольше пьет.
позвонил своему коллеге Ришару, одному из самых авторитетных врачей го-
рода.
случаев я не наблюдал.
лением?
палены.
вечеру у привратника температура поднялась до 40°, он бредил и жаловался
на крыс. Риэ решил сделать ему фиксирующий абсцесс. Почувствовав жжение
от терпентина, больной завопил: "Ох, сволочи!"
лись жесткими, как дерево. Жена больного совсем потеряла голову.
зовите меня.
уже по-весеннему теплый ветер. Он принес из отдаленных пригородов благо-
ухание цветов. Утренние шумы казались звонче, жизнерадостнее обычного.
Для всего нашего небольшого городка, сбросившего с себя смутное пред-
чувствие беды, под тяжестью которого мы прожили целую неделю, этот день
стал подлинным днем прихода весны. Даже Риэ, получивший от жены бодрое
письмо, спустился к привратнику с ощущением какой-то душевной легкости.
И в самом деле, температура к утру упала до 38°. Больной слабо улыбнул-
ся, не поднимая головы с подушки.
вая бредил, приступы рвоты участились. Железы на шее стали еще болезнен-
нее на ощупь, и привратник все закидывал голову, как будто ему хотелось
держать ее как можно дальше от тела. Жена сидела в изножье постели и че-
рез одеяло легонько придерживала ноги больного. Она молча взглянула на
врача.
циальный курс лечения. Я позвоню в госпиталь, и мы перевезем его в каре-
те "скорой помощи".
больного склонились над ним. С обметанных, распухших губ срывались об-
рывки слов: "Крысы! Крысы!" Лицо его позеленело, губы стали как воско-
вые, веки словно налились свинцом, дышал он прерывисто, поверхностно и,
как бы распятый разбухшими железами, все жался в угол откидной койки,
будто хотел, чтобы она захлопнулась над ним, будто какой-то голос, иду-
щий из недр земли, не переставая звал его, задыхающегося под какой-то
невидимой тяжестью. Жена плакала.
зловещих предзнаменований и положила начало второму, относительно более
трудному, где первоначальное изумление мало-помалу перешло в панику.
Прежде никто из наших сограждан даже мысли никогда не допускал - они по-
няли это только сейчас, - что именно нашему городку предназначено стать
тем самым местом, где среди белого дня околевают крысы, а привратники
гибнут от загадочных недугов. С этой точки зрения мы, следовательно,
заблуждались, и нам пришлось срочно пересматривать свои представления о
мире. Если бы дело тем и ограничилось, привычка взяла бы верх. Но еще
многим из нас - причем не только привратникам и беднякам - пришлось пос-
ледовать по пути, который первым проложил мсье Мишель. Вот с этого-то
времени и возник страх, а ему сопутствовали раздумья.
тий, рассказчик считает полезным привести суждение другого свидетеля ка-
сательно этого этапа. Жан Тарру, с которым читатель уже встречался в на-
чале этого повествования, осел в Оране за несколько недель до чрезвычай-
ных событий и жил в одном из самых больших отелей в центре города. Судя
по всему, жил он безбедно, на свои доходы. Но хотя город постепенно при-
вык к нему, никто не знал, откуда он взялся, почему живет здесь. Его
встречали во всех общественных местах. С первых весенних дней его чаще
всего можно было видеть на пляже, где он с явным удовольствием нырял и
плавал. Жизнерадостный, с неизменной улыбкой на губах, он, казалось, от-
давался всем развлечениям, но отнюдь не был их рабом... И в самом деле,
можно назвать только одну его привычку - усердные посещения испанских
танцовщиков и музыкантов, которых в нашем городе немало.
ного периода. Но тут, в сущности, мы имеем дело с совсем особой хрони-
кой, словно автор заведомо поставил себе целью все умалять. На первый
взгляд кажется, будто Тарру как-то ухитряется видеть людей и предметы в
перевернутый бинокль. Среди всеобщего смятения он, по сути дела, старал-
ся стать историографом того, что вообще не имеет истории. Разумеется,
можно только пожалеть об этой предвзятости и заподозрить душевную
черствость. Но при всем том его записи могут пополнить хронику этого пе-
риода множеством второстепенных деталей, имеющих, однако, свое значение;
более того, сама их своеобычность не позволяет нам судить с налету об
этом безусловно занятном персонаже.
самого начала в них чувствуется, что автор до странности доволен тем
обстоятельством, что попал в такой уродливый город. Там мы находим под-
робное описание двух бронзовых львов, украшающих подъезд мэрии, вполне
благодушные замечания насчет отсутствия зелени, насчет неприглядного ви-
да зданий и нелепой планировки города. Эти замечания Тарру перемежает
диалогами, подслушанными в трамваях и на улицах, причем автор избегает
любых комментариев, за исключением - но это уже позднее - одного разго-
вора, касающегося некоего Кана. Тарру довелось присутствовать при беседе
двух трамвайных кондукторов.
Сделались у него нарывы под мышками. Ну, он и не выдержал.
А знаешь, как вредно дудеть на корнете-пистоне.
ему дудеть на корнете.
во вред своим собственным интересам вступил в духовой оркестр и какие
скрытые причины побудили его рисковать жизнью ради сомнительного удо-
вольствия участвовать в воскресных шествиях.
него сцена, почти ежедневно разыгрывавшаяся на балконе прямо напротив
его окна. Его номер выходил в переулок, где в тени, отбрасываемой стена-
ми, мирно дремали кошки. Но ежедневно после второго завтрака, в те часы,
когда сморенный зноем город впадал в полусон, на балконе напротив окна
Тарру появлялся старичок. Седовласый, аккуратно причесанный, в костюме
военного покроя, старичок, держащийся по-солдатски прямо и строго, нег-
ромко скликал кошек ласковым "кис-кис". Кошки, еще не трогаясь с места,
подымали на него обесцвеченные сном глаза. Тогда старичок разрывал лист
бумаги на маленькие клочки и сыпал их вниз, на улицу и на кошек, а те,