нравится, что они так счастливы, когда видят друг друга, им обо всем надо
поговорить, там не бывает скучно, они все время смеются и держатся за руки.
Потом-то все по-другому, - сказала она. - Я их вижу в поезде. Они сидят
тихо-тихо и смотрят, как течет река. - Она прикусила прядь волос и задумчиво
ее пожевала. - Я не даю вам спать. Спите.
расскажу вам о Салли. А я не уверена, что это будет честно с моей стороны. -
Она молча пожевала волосы. - Они, правда, не предупреждали меня, чтобы я
никому не рассказывала. Так, намекнули. А это целая история. Может, вы
напишете про это рассказ, только измените имена и все остальное. Слушай,
Фред, - сказала она, потянувшись за яблоком, - побожись и укуси локоть...
удовольствоваться лишь слабым подобием этой клятвы.
- Его зовут Салли Томато, и я говорю по-еврейски куда лучше, чем он
по-английски; но он очень милый старик, ужасно набожный. Если бы не золотые
зубы, он был бы вылитый монах; он говорит, что молится за меня каждый вечер.
У меня, конечно, с ним ничего не было, и, если на то пошло, я его вообще до
тюрьмы не знала. Но теперь я его обожаю, вот уже семь месяцев, как я навещаю
его каждый четверг, и, наверно, если бы он мне не платил, я бы все равно к
нему ездила... Червивое, - сказала она и нацелилась огрызком яблока в окно.
- Между прочим, я его раньше видела. Он заходил в бар Джо Белла, но ни с кем
не разговаривал, просто стоял, и все, как будто приезжий. Но он, наверно,
еще тогда за мной наблюдал, потому что, как только его посадили (Джо Белл
мне показывал газету с фотографией: "Черная рука". Мафия. Всякие
страсти-мордасти; однако пять лет ему дали), сразу пришла телеграмма от
адвоката - связаться с ним немедленно, мол, это в моих интересах.
все-таки рискнула и пошла к адвокату (если только он и вправду адвокат, в
чем я сомневаюсь, потому что у него вроде и конторы нет - только
телефонистка принимает поручения; а встречи он всегда назначает в "Котлетном
раю" - это потому, что он толстый и может съесть десять котлет с двумя
банками соуса и еще целый лимонный торт). Он спросил, как я отнесусь к тому,
чтобы утешить в беде одинокого старика и одновременно подрабатывать на этом
сотню в неделю. Я ему говорю: послушайте, миленький, вы ошиблись адресом, я
не из тех медсестричек, отхожим промыслом не занимаюсь. И гонорар меня не
очень-то потряс, я могу не хуже заработать, прогулявшись в дамскую комнату:
любой джентльмен с мало-мальским шиком даст полсотни на уборную, а я всегда
прошу и на такси - это еще полсотни. Но тут он мне сказал, что его клиент -
Салли Томато. Говорит, что милейший старик Салли давно восхищается мной a la
distance [*На расстоянии (франц.)] и я сделаю доброе дело, если соглашусь
раз в неделю его навещать. Ну, я не могла отказаться: это было так
романтично.
племянница.
вам платит сто долларов?
как только я передаю ему сводку погоды.
лампу. Она была уже не нужна - в комнате стояло утро и на пожарной лестнице
гулькали голуби.
племянница. А что это еще за сводка погоды?
была. Салли говорит мне, что нужно передать, ну вроде: "На Кубе - ураган"
или "В Палермо - снег". Не беспокойся, милый, - сказала она, направляясь к
кровати, - я уже не первый год стою на своих ногах.
легкой, как ребенок. Натянув мне на подбородок одеяло, она легла рядом.
Спи, пожалуйста.
церкви отбили полчаса, час. Было шесть, когда она худенькой рукой
дотронулась до моего плеча, легко, чтобы меня не разбудить.
мной. - Где ты, Фред? Мне холодно. Ветер ледяной.
лестнице. - Ненавижу, когда суют нос не в свое дело.
роскошную корзину от Чарльза и К° с ее карточкой:
почерком было нацарапано: "Большое тебе спасибо, милый Фред. Пожалуйста,
прости меня за вчерашнюю ночь. Ты был просто ангел. Mille tendresses
[*Обнимаю и целую (франц.)] - Холли. Р. S. Больше не буду тебя беспокоить".
букетиком фиалок - на большее я не мог разориться. Но она не бросала слов на
ветер. Я ее больше не видел и не слышал, и она, вероятно, даже заказала себе
ключ от входной двери. Во всяком случае, в мой звонок она больше не звонила.
Мне ее не хватало, и, по мере того как шли дни, мной овладевала смутная
обида, словно меня забыл лучший друг. Скука, беспокойство вошли в мою жизнь,
но не вызывали желания видеть прежних друзей - они казались пресными, как
бессолевая, бессахарная диета. К среде мысли о Холли, о Синг-Синге, о Салли
Томато, о мире, где на дамскую комнату выдают по пятьдесят долларов,
преследовали меня так, что я уже не мог работать. В тот вечер я сунул в ее
почтовый ящик записку: "Завтра четверг". На следующее утро я был
вознагражден ответной запиской с каракулями: "Большое спасибо, что напомнил.
Заходи ко мне сегодня выпить часов в шесть".
минут пять.
одеколоном. Он щеголял в туфлях на высоких каблуках. Без этих дополнительных
дюймов он мог бы сойти за карлика. На лысой, веснушчатой, несоразмерно
большой голове сидела пара ушей, остроконечных, как у настоящего гнома. У
него были глаза мопса, безжалостные и слегка выпученные. Из ушей и носа
торчали пучки волос, на подбородке темнела вчерашняя щетина, а рука его,
когда он жал мою, была словно меховая.
доносилось шипенье воды. Комната, в которой мы стояли (сидеть было не на
чем), выглядела так, будто в нее только что въехали; казалось, в ней еще
пахнет непросохшей краской. Мебель заменяли чемоданы и нераспакованные
ящики. Ящики служили столами. На одном были джип и вермут, на другом -
лампа, патефон, рыжий кот Холли и ваза с желтыми розами. На полках,
нанимавших целую стену, красовалось полтора десятка книг. Мне сразу
приглянулась эта комната, понравился ее бивачный вид.
меня, производя аккуратные пробные надрезы.
детку?
деньги.
выпендривается, потому что на самом деле ненормальная. И вся муть, которую
детка вбила себе в голову, - она в нее верит. Ее не переубедишь. Уж я
старался до слез. Бенни Поллан старался, а Бенни Поллана все уважают. Бенни
хотел на ней жениться, но она за него не пошла; Бенни выбросил тысячи,
таская ее по психиатрам. И даже тот, знаменитый, который только по-немецки
говорит, слышите, даже он развел руками. Невозможно выбить у нее из головы
эти... - и он сжал кулак, словно желая раздавить что-то невидимое, - идеи...
Попробуйте. Пусть расскажет вам, что она втемяшила себе в голову. Только не
думайте - я люблю детку. Все ее любят, хотя многие - нет. А я - да. Я ее
искренне люблю. Я человек чуткий, вот почему. Иначе ее не оценишь - надо
быть чутким, надо иметь поэтическую жилку. Но я вам честно скажу. Можешь
разбиться для нее в лепешку, а в благодарность получишь дерьмо на блюдечке.
Ну, к примеру, что она сегодня собой представляет? Такие-то вот и кончают
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Афанасьев Роман
Куликов Роман
Ибсен Генрик