нуждались во встряске. Поэтому быстрее, Карл, лови момент, пока не явились
свидетели и не заполнили канцелярию!
дело вроде бы ненадолго отложили ~ сразу же отошел в сторону и тихонько
заговорил с присоединившимся к нему стюардом; при этом они многозначительно
жестикулировали и поминутно искоса поглядывали на Карла и на кочегара.
Казалось, что Шубал репетировал новую речь.
человека? - в наступившей тишине обратился капитан к господину с бамбуковой
тросточкой.
раз спросил у Карла: - Как вас, собственно говоря, зовут?
вмешательством настойчивого вопрошателя, ответил коротко, не предъявив, как
обычно, паспорт, который пришлось бы доставать из потайного кармана:
отпрянул, улыбнувшись несколько недоверчиво.
Карла, тоже явственно выказали чрезвычайное удивление. Только портовые
чиновники и Шубал отнеслись к этому равнодушно.
- в таком случае я - твой дядя Якоб, а ты - мой дорогой племянник. Я же все
время это предчувствовал! - сказал он капитану, прежде чем обнять и
расцеловать Карла, который принял случившееся без единого слова.
объятий, спросил хоть и весьма учтиво, но совершенно равнодушно, пытаясь
мысленно предугадать, какими последствиями это новое событие чревато для
кочегара. На первый взгляд Шубалу от всего этого никакой пользы не
предвиделось.
капитан, уловив в вопросе Карла оскорбление достоинства господина Якоба,
каковой отошел к окну, очевидно стараясь не показать обществу своего
взволнованного лица, которое он к тому же утирал носовым платком. - Это -
сенатор господин Эдвард Якоб, и он - ваш дядя. Отныне вас ждет блестящее
будущее, вы такого, наверное, никак не ожидали. Попытайтесь уяснить себе
это, насколько возможно, и возьмите себя в руки!
обращаясь к капитану, - но, если я правильно понимаю, Якоб - всего лишь
фамилия господина сенатора.
тогда как фамилия, естественно, звучит одинаково с фамилией моей матери,
урожденной Бендельмайер.
окна и имея в виду слова Карла.
бы растроганно, другие с непроницаемым видом.
стали участниками маленькой семейной сцены, и потому я не могу не дать вам
объяснений, ибо, как я полагаю, только господин капитан, - тут они оба
отвесили друг другу легкий поклон, - осведомлен полностью.
Карл и, бросив взгляд в сторону, с радостью заметил, что кочегар мало-помалу
начал возвращаться к жизни.
конечно, не очень-то годится для американского гражданина, которым я являюсь
до мозга костей, - так вот, все эти долгие годы я живу в полном отрыве от
моих европейских родственников; причины этого, во-первых, сюда не относятся,
а во-вторых, рассказ о них чересчур для меня мучителен. Я даже побаиваюсь
того мгновения, когда мне, возможно, придется раскрыть их моему любимому
племяннику, причем, увы, не избежать откровенных слов о его родителях и их
близких.
фамилию", - сказал себе Карл и стал слушать дальше.
выпихнули из дому моего дорогого племянника, как выбрасывают за дверь кошку,
когда она досаждает. Я вовсе не хочу оправдывать то, что натворил мой
племянник и за что понес такое наказание, но проступок его из тех, в самом
имени которых уже содержится достаточное извинение.
рассказывал все. Впрочем, он и не может ничего знать. Откуда бы?"
склонившись, оперся на нее, благодаря чему в самом деле сумел устранить
ненужную торжественность, которая иначе Неминуемо завладела бы ситуацией, -
итак, его соблазнила служанка, некая Иоганна Бруммер, тридцатипятилетняя
особа. Говоря "соблазнила", я вовсе не хочу обидеть моего племянника, но
очень трудно найти другое слово, столь же подходящее.
на лицах присутствующих, какое впечатление произвел дядин рассказ. Никто не
смеялся, все слушали серьезно и терпеливо. Да в конце концов над племянником
сенатора и не смеются при первом же удобном случае. Скорее уж можно было бы
сказать, что кочегар слегка улыбнулся Карлу, а это, во-первых, было новым
признаком жизни и потому отрадно и, во-вторых, простительно, потому что в
каюте Карл окружал тайною сей факт, который теперь стал публичным
достоянием.
ребенка, крепенького мальчугана, получившего при крещении имя Якоб,
несомненно, в честь моей скромной особы, которая, хотя и была упомянута моим
племянником вскользь, видимо, произвела на девушку большое впечатление. К
счастью, скажу я. Ведь родители, чтобы не платить содержание и избежать
вообще любого другого скандала, могущего затронуть и их, - подчеркиваю, я не
знаю ни тамошних законов, ни иных обстоятельств его родителей, - ну так вот,
во избежание выплаты содержания и скандала они отправили своего сына, моего
дорогого племянника, в Америку, безответственно снабдив его весьма скудными
средствами, и в результате, если бы не чудеса, которые только в Америке еще
и случаются, юноша, предоставленный самому себе, вероятно, тотчас же пропал
бы где-нибудь в переулках нью-йоркского порта - но, к счастью, та служанка
написала мне письмо, которое после долгих странствий третьего дня попало в
мои руки, и вместе с подробным рассказом о случившемся и описанием внешности
моего племянника благоразумно сообщила также и название судна. Если бы я,
господа, замыслил развлечь вас, я, пожалуй, мог бы зачитать вам отдельные,
выдержки из ее письма. - Он достал из кармана два огромных, исписанных
убористым почерком листа почтовой бумаги и помахал ими. - Оно, безусловно,
произвело бы впечатление, так как написано с несколько простодушной, однако
же неизменно доброжелательной хитринкой и с большой любовью к отцу ребенка.
Но я не хочу ни развлекать вас более, чем это необходимо для моего
объяснения, ни тем паче оскорблять еще, быть может, сохранившиеся чувства
моего племянника, который, если пожелает, может прочесть письмо в назидание
себе в тишине своей уже поджидающей его комнаты.
отступавшего прошлого она сидела возле кухонного стола, опершись на крышку
локтем. Она смотрела на него, когда он заходил в кухню взять стакан воды для
отца или выполнить какое-то поручение матери. Иногда Иоганна в неловкой позе
сбоку от буфета писала письмо, черпая вдохновение на лице у Карла. Иногда
она прикрывала глаза рукой и тогда ничего кругом не слышала. Временами она
становилась на колени в своей тесной каморке рядом с кухней и молилась перед
деревянным распятием; Карл тогда робко посматривал на нее, проходя мимо, в
щель приоткрытой двери. Иногда она сновала по кухне и отскакивала назад,
хохоча как ведьма, когда Карл попадался ей на пути. А то закрывала кухонную
дверь, когда Карл входил, и держалась за ручку до тех пор, пока он не просил
выпустить его. Иногда она доставала вещи, которые ему вовсе не были нужны, и
молча совала в руки. Но однажды она сказала: "Карл" и, вздыхая и
гримасничая, повела его, ошеломленного неожиданным обращением, в свою
комнатку и заперла дверь изнутри. Она обняла его, едва не задушив, и
попросила раздеть ее, на самом же деле сама раздела его и уложила в свою
постель, будто отныне хотела владеть им одна, ласкать его и ухаживать за ним
до скончания века. "Карл! О, мой Карл!" - вскрикивала она, пожирая глазами
своего пленника, тогда как он ничегошеньки не видел и чувствовал себя
неуютно в теплых перинах, которые она, похоже, нагромоздила специально для
него. Затем она улеглась рядом и принялась выпытывать у него какие-то тайны,
но рассказывать ему было нечего, и она, не то в шутку, не то всерьез,
рассердилась, стала тормошить его, послушала, как бьется его сердце,
прижалась грудью к его уху, предлагая послушать свое, но Карл наотрез
отказался, прижималась голым животом к его телу, щупала рукой внизу так
мерзко и стыдно, что Карл выпростал голову и шею из подушек; затем она
раз-другой толкнула его животом - так, будто стала частью его самого, и,
вероятно, поэтому он почувствовал себя до ужаса беспомощным. Наконец после
долгого прощания он в слезах вернулся в свою постель. Вот все, что
произошло, и однако же дядя сумел сделать из этого целую историю. Значит,
кухарка не только помнила о нем, но и сообщила дяде о его приезде. Это она
хорошо придумала, и когда-нибудь, наверное, он еще отблагодарит ее.
меня своим дядей или нет.
очередь поцеловал его в лоб. - Я очень рад, что встретил тебя, но ты
заблуждаешься, полагая, что родители всегда отзываются о тебе плохо. Не
говоря уж о том, что в твоей речи были и еще кое-какие погрешности, я имею в
виду, в действительности дело обстояло не совсем так. Да ты и не можешь