зала она.- Странно только, что это сходство так взволновало тебя...
Деньги получил?
ешь мою твердокаменность...
Все-таки удачный день: спихнул такой громоздкий заказ...
ти не ели. Куснули чуть-чуть салатику...
вовна.- Заходила медсестра, тобой опять интересуется кардиолог...
Куда с немытыми руками? Иди в ванную... Дитя малое, честное слово...
нас в Картинске их нет. Автобусы только.
жизнь его была самая-самая обыкновенная.
двухэтажном деревянном доме, где они с мамой и отцом занимали одну
комнату. (Правда, комната была большая, разгороженная шкафом на две
половины, с высоким потолком и большими окнами на солнечную сторо-
ну.) Город был маленький. В нем лишь недавно стали строить многоэ-
тажные дома, да и то в центре и на южной окраине. А в Журкины окна
была видна улица с растущими вдоль заборов лопухами, деревянные до-
мики и огороды.
тянулась травянистая насыпь с рельсами. По рельсам то и дело стучали
коричневые товарняки и зеленые пассажирские поезда. А два раза в
сутки проскакивал красный московский экспресс. Пассажирские поезда
нравились Журке: по вечерам прямо из комнаты видны были бегущие це-
почки светлых вагонных окон...
бегал по ней в школу, смотрел фильмы в ближнем кинотеатре "Мир" и
дальнем кинотеатре "Спутник", летом бултыхался в самодельной ребячь-
ей купалке недалеко от железнодорожного моста через Каменку, зимой
катался на санках с пологого берега, читал книжки про приключения,
про дальние города и страны, смотрел телепередачи "Клуба кинопуте-
шествий" и знал, что живет замечательно.
когда он опускал руки в струи грязноватой от мазута Каменки, то по-
нимал, что соединяет себя с водами Атлантики и южных морей.
теплым вздрагивающим рельсам, эти рельсы, как провода, подключали
его к гудящей жизни всей Земли. Ведь они убегали, нигде не прерыва-
ясь, в самые далекие края.
небе звезды, он знал: тысячи разных людей, как и он, смотрят сейчас
на те же звезды. Эти взгляды соединяли Журку со многими пока незна-
комыми людьми.
попадались, куда от этого денешься?). И хороших дней в жизни было во
много раз больше, чем горьких и неудачных. Конечно, случалось вся-
кое: и двойки с грозными записями в дневнике; и отвратительные анги-
ны, когда распухает не только горло, а даже язык; и боль от расшиб-
ленных колен и разбитого носа; и томительная беспомощная тревога,
если вдруг поссорятся мама и папа; и ночные страхи; и тот безобраз-
ный случай в походе... Но все это были именно случаи. Как редкие
тучки среди ясного лета.
потоку, что он умел находить кусочки радости во всем. Даже когда во-
лочились над крышами лохмотья осенних унылых облаков, Журка сравни-
вал их с разорванными бурей парусами и вспоминал, что дома не дочи-
тана "Одиссея капитана Клада". Даже когда приходилось ронять слезы
после маминых слов, что ей "не нужен такой двоечник, разгильдяй и
лодырь, за которого приходится краснеть перед всеми родителями из
четвертого "В", он знал, что вечером все равно мама подойдет, сядет
на краешек постели и они помирятся. И сквозь плач радовался этому.
вздрогнуло и рассыпалось.
перь сделаешь? Но не было в этих задавленных слезах и намека на ка-
кую-то будущую радость.
она, а в оставшейся печали будто появились светлые зайчики. Ввдь
Ромка, несмотря ни на что, все-таки был. Целых два года он был у
Журки, а прошлая жизнь, если ее не забывать, всегда остается с чело-
веком. И друзья, которые были, остаются навсегда.
по-настоящему увидеться с Ромкой. Потому что наяву он вдруг стал за-
бывать его лицо. Голос помнил, руки с облезшим на левом мизинце ног-
тем, похожую на черную горошину родинку на заросшей пушистыми свет-
лыми волосами шее... А лицо будто уплывало. Словно Ромка уходил все
дальше и дальше. А во сне он был прежний...
шум не мешал ему. Он все время напоминал, что есть дальние дороги,
они протянулись по всей планете, и Журке тоже придется ездить по
ним.
папой в Феодосию, в дом отдыха. Случались и другие путешествия: в
лагерь "Веселая смена", в областной город к дедушке - маминому папе.
Но это были эпизоды. Они лишь на время прерывали привычную жизнь на
родной Московской улице. А Журка знал, чувствовал, что когда-нибудь
эта жизнь изменится совсем и дороги унесут его из тихого Картинска
надолго. Все изменится...
новать Журку, ничего ему не сказали. Съездили на похороны, оформили,
какие полагалось, документы, устроили поминки. Короче говоря, сдела-
ли все печальные дела, которые выпадают на долю родственников, когда
человек умирает.
была печальнее, чем всегда. Комната оказалась полупустой, а папа
увязывал и упаковывал вещи. Решено было переехать в областной центр.
После деда осталась небольшая, но приличная квартира, на которую, по
словам отца, кто-то "хотел наложить лапу, но это дело у них не выго-
рело". А еще в разговорах звучало слово "завещание", и это удивляло
Журку. Он думал, что завещания писались только в прежние времена -
про всякие там клады и дворянские состояния. Это было слово из рома-
на "Граф Монте-Кристо". И вдруг - не в романе, а на самом деле.
Впрочем, о завещании говорили мимоходом. Да и какое там наследство
мог оставить одинокий, очень небогато живший дед?
душкиной смерти. Разве он такой ребенок, чтобы скрывать от него беды
и горести? Но, если говорить по правде, печалился Журка не очень
сильно. Дедушку он знал мало, видел редко и, кажется, никогда по не-
му не скучал.
на обычного дедушку. Просто пожилой мужчина, очень высокий, с залы-
синами над худым лицом, с мелкой седоватой щетинкой на щеках, кото-
рые были прорезаны длинными морщинами. Он прихрамывал, но ходил без
палки и держался прямо. Носил он большие круглые очки, хотя и без
них видел неплохо. Журке почему-то казалось, что очки эти насмешливо
поблескивают, когда дед смотрит на папу и маму. А если дед имел дело
с Журкой, очки он снимал: и когда разговаривали, и, уж конечно, ког-
да вскидывал Журку себе на плечи.
Самойлова Елена
Сертаков Виталий
Самойлова Елена
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий