недопитой водки. - Что ж, если б я знал, разве я такой был, на человеков
похожий? Да я б тогда знаешь в кого б разросся?! Ты бы меня и не узнала, - и
он недоуменно развел руками. - Да я б тогда и сам себя не узнал, Люда,
откровенно-то говоря. Я и во сне даже иной раз сам себя не узнаю. Такой
огромный становлюсь и ничего про вашу жизнь, человеческую, не знаю. А как из
сна выхожу - то не помню про ето. Не тот человечий умишко, чтоб помнить про
такое. Вот так.
своих найдешь. Кто б мог подумать, что встреча такая будет, с тобой и с
Лизой, ни с того, ни с сего...
Поганая кошечка разлеглась рядом, удовлетворенная. Тон в молчании задавал
Леонид. Словно он ушел в поиск неизвестно чего. Да и не пил он почти.
Поговорив так с часок, обменялись адресами, зная, что дружба будет. Только
Леонид оставался сам по себе. Дул ветер, тайно и близко шелестели травы и
листья на березках, и в воздухе стояло что-то грозное.
куда-то исчез, и они опять оказались вдвоем с так и неразгаданным Леонидом.
Люда решила отойти ненадолго, что-то купить, а потом опять забрести к своему
брату...
измученно-избитая кошка, потерявшая ко всему интерес.
закричал:
сейчас ничего сильного и ничего чудовищного. Одна смерть в душе.
казалось, было измучено непосильной ношей.
2 назад, все отошло! Одна смерть, и ничего кроме нее!
во мне или скрыто. Нет во мне сверхъестественного, чудовищного, пред которым
и смерть бы померкла, закрыла бы в ужасе глаза. Нет этого, а только этим и
можно смирить смерть. Чем же реально победить!?
что после смерти есть жизнь, ну и что? - он вдруг истерически забегал по
комнате. - Не в этом дело! Ведь ты сама понимаешь, что смерть - это тайна, и
никто еще ее полностью не раскрыл, никакое учение. Все равно есть в ней
что-то жуткое, необъяснимое. Да и не в этом дело! Неужели ты не чувствуешь,
что смерть - это символ абсолютной гибели, той, которая наступит вообще,
после всех жизней и космических циклов, когда наступит время, когда все
уйдет в Абсолют, в великое Ничто, когда наступит время абсолютной ночи, в
которой не существует ничего. Я в конце концов абсолютную гибель
предчувствую! Что все эти жизни потом, одни оттяжки! Да и в этой физической
смерти, в бытии после нее, черт побери, нет полной уверенности! - закричал
он в бешенстве. - Смерть это прерыв, раскол, тайна! Неизвестно куда ты
полетишь! Я в этом стуле не уверен, черт побери, а ты говоришь о смерти! - и
он в ярости швырнул стул в стену. - И наконец, я ведь умираю, я, я, я!
ошеломленная, не знала, что делать. Иногда между всхлипываниями, рыданиями и
воем раздавались членораздельные человеческие звуки, но они состояли в
одном:
раз.
чувствуя его изнутри, подбегала к нему, что-то бормотала, но он застыл на
бессмысленном диване в одной позе и молчал, молчал. Не в силах вынести это
молчание, Люда выскочила вон и скорее на улицу.
отделение. И почти одновременно, всего одну неделю спустя, маленькая
племянница Люды - дочь старшей родной сестры - девочка 10 лет, которую Люда
очень любила и выделяла, попала в сумасшедший дом. Точнее в
невропатологическое детское отделение, ибо девочка была не в бреду, и
сознание оставалось в ней ясным, но просто сдали нервы. Она все время
плакала и отказывалась от пищи.
молчал.
выл, другой в углу - плакал.
ограничена была моча, и от боли внизу тела глаза были выпучены и как бы
вылезали из орбит и обезболивающие почему-то плохо помогали ему. Из рта у
него исходил грубый запах мочи, но тем не менее прекращая выть, он начинал
петь - чтобы заглушить сознание и боль. Пел он совершенно идиотские песни,
кажется, это были частушки - нескладухи, но без смысла, и взялись они
неизвестно откуда, ибо никто не слышал таких. Люде показалось, что больной
сам сочинял их во время пения...
не могла добиться от как будто бы остановившего свое сознание Лени. Поэтому
невольно приглядывалась к тому, что творится вокруг.
робко подошла к тому, кто плакал. Но когда она подошла поближе, то
почувствовала, что он вовсе не плакал, ибо трудно было назвать то, что он
выделял, слезами, - да и выражение было слишком мертво для плачущего. Люде
показалось, что у него что-то с мозгом, но такое, что страдание внутри мозга
было столь велико, что вытеснило само себя, став более страшным, чем само
страдание, и от этого выражение его лица перестало быть человеческим, а
напоминало разбитую жизнь трупа.
не менее ощущая внутри себя бытие, прислушалась.
истерически, то устрашающе. Но это не могло все-таки отвлечь ее внимания от
мертво-плачущего больного, который, казалось, плакал не как живой человек, а
как раскопанный труп.
голос молодой медсестры. - Что вы уставились на них, это обыкновенные люди с
обыкновенными болезнями, и вы так можете заболеть со временем. Не дай бог,
конечно. Но все болеют.
своеобычный,
с тоненькой шеей и огромной страшной головой, казалось втрое больше обычной.
Он не мог разместить ее на подушке, словно он был сам по себе, а голова его
сама по себе. Но глаза были у него неестественно детские, точно они уже не
принадлежали этой голове. Он поглядел на Люду и облизнулся, острый язык
мелькнул на мгновение и исчез.
истошный голос нянечки из коридора.
даже телом.
- звали его Володею - приподнялся и закричал, так что задрожали стекла в
палате:
требовательней, и в то же время ужасней, кричал:
выходил из молчания.
знаю, он будет молчать все время.
открытого окна, Люда упорно думала о том, что весь наш мир - проклят. Она не
могла отделаться от этой мысли. Проклят, несмотря на то, что в нем есть
красота. И она не могла охватить умом последствия этого, ибо такая мысль
уводила ее от собственного блаженного бытия. Она не могла понять, как ее
бытие может быть проклято, хотя явно чувствовала, что жизнь, как форма бытия
здесь, явно проклята, ну если не совсем, то печать все-таки лежит.
Березин Федор
Акунин Борис
Роллинс Джеймс
Лукин Евгений
Плотников Александр
Сапковский Анджей