Любе рот, ее волосы щекочут лицо.
губами. - Ково.
пришли издалека, только для того, чтобы меня найти, из другой земли, из
другой жизни.
назад.
видит. И вот этого, - коротким мазком Наташа лижет Любу в нос, - Он очень
не любит.
кровь высосут.
чуть не теряет сознание от обжегшей кожу жути, вздрагивает и прижимается к
твердой стене.
крыс, они милые зверьки. А главное - маленькие.
поджимая ноги.
горит так ярко, что Люба закрывает глаза, боясь ослепнуть. - Посмотри на
меня.
серые глаза ее влажны и широко раскрыты, коса змеей огибает тонкую бледную
шею. Только сейчас Люба замечает, что на Наташе - школьная форма.
капельки меня не жалко? - она подносит догорающую спичку ближе к своему
лицу, так что от носа отползает тень. - Скажи, я - уродина?
зажигает новую спичку. - Ты присмотрись получше. Я же чучело. Разве меня
можно любить?
кого, то воображаешь, что уродина. Никакая ты не уродина.
спичку. - А можешь попробовать?
добавляет она. - Как сестру свою любить, небось знаешь.
этого сидеть здесь, в темноте?
никто не сможет мне помочь, если они придут, ты понимаешь? И чтобы мне не
было так одиноко, так плохо, так страшно, для этого я позвала тебя, - слова
ее сминаются в новом приступе плача.
притягивает ее к себе.
бормочет, а Люба прижимается шеей к ее мягким волосам. Любе не по себе, но
обязанность успокаивать Наташу в вечной темноте немого приглушает страх.
Наташа дрожит от плача, обняв Любу, как любимую игрушку, и даже упершись в
нее твердыми коленями. "Двинутая", - тайно решает Люба, - "они с Обезьяной
обе двинутые". Наташа постепенно затихает, все еще вздрагивая и на что-то
тихо жалуясь в тело Любы, которая терпеливо согревает ее своим теплом,
положив щеку в Наташины волосы. Глаза Любы раскрыты в темноте,
откликающейся звуками на стук ее сердца: непрерывно, как птичий щебет, идет
по трубам вода, то там, то здесь, всплескивает во мраке бегущая в неведомое
крыса, что-то гудит, приглушенно, как вечно летящий вдалеке самолет,
закрытый облаками, Люба думает о том, как странно они сейчас с Наташей
живут, две девочки в школьных платьях, сидящие под землей на бетонном полу,
как немые мягкие бабочки, забравшиеся под паркет, чтобы пережить зиму, и ей
представилось, что солнце там, снаружи, уже провалилось в небо тонущим
блюдцем из сверкающей золотом фольги, тускнея и тускнея, ушло в небытие,
проступили звезды, которые всегда населяли волшебный мир вокруг, люди
исчезли с улиц, и город превратился в усыпанный камнями ночной некрополь.
просыпается, они начинают зажигать спички, всматриваются друг другу в лица,
целуются в переливающемся свете, и в темноте тоже, они целуются, не
вспоминая своих прежних дней, потому что там, наверху, уже ничего для них
нет.
была прежде: она повзрослела и лицо ее кажется даже красивым в темноте,
сглаживающей оттенки кожи, это лицо маленькой пророчицы, зрящее сквозь
стены подвалов прямо в бездну мрака, где не будет уже пола, а уйдет из-под
ног к глубине земли погребенная забвением лестница в самое страшное.
Обезьяна приводит с собой еще одну девочку, которая держит на руках кошку,
на пальце девочки сверкает кольцо, черты лица ее так ровны, будто выточены
ясным эскизом на светлом камне, войдя, девочка садится прямо на пол,
придерживая кошку правой рукой, а левую протягивает навстречу Любе.
Ирина невидяще смотрит в пол и гладит кошку по голове, щекоча ей пальцем
под ухом.
держит над ней горящую зажигалку.
скрежетнувшую по полу дверь, Наташа поднимается с колен, отряхивает платье
от пыли и все они устремляются во мрак. Схватив свою школьную сумку, Люба
бросается за ними. Девочки движутся куда-то вслепую, не зажигая больше
спичек, и Люба крепко держит Наташу за руку, чтобы не наткнуться на стену.
Неожиданно Наташа останавливается, отчего Люба налетает на ее плечо,
вспыхнувшая сбоку искра света распускается прямо на глазах волшебным
цветком, освещая просторную комнату, вдоль стен которой лежат рулоны
неизвестного строительного материала. Свет исходит из большой консервной
банки, где пылает огонь, ясная и невесомая его природа может объясняться
прозрачностью питающего топлива, наверное, это холодный кометный бензин.
Ирина с Обезьяной подходят к тому месту, где с низкого потолка свисает
обрывок ремня. Банка с огнем стоит на ящике, и пол у комнаты совершенно
темен в тени, Люба проводит по нему подошвой туфельки и убеждается, что это
- самый настоящий асфальт.
пластмассовую бутыль. Люба видит, что кошка висит на ремне, связывающем ее
задние ноги, свесившийся набок хвост качается на весу, передними лапами она
ищет себе в воздухе опору и жалобно мяукает. Наташа подходит и льет на
кошку какую-то воду, отчего та извивается, ожесточенно шипит, и старается
оцарапать Наташу лапой. Шерсть кошки слипается от жидкости, стекающей на
пол, Наташа отступает назад, и тут Обезьяна с оскаленной ухмылкой бросает в
кошку зажженную спичку. Все кошачье тело моментально вспыхивает огнем, как
свернутая бумага, и душераздирающий крик жертвы больно стегает Любу по
голове, стискивает сердце, так что ей трудно становится дышать. Огонь
самозабвенно рвется вверх по дергающейся кошке, которая кажется в дрожащей
оболочке пламени темной до негативности потустороннего бытия, кошка ноет
тягуче, гадко, все медленнее и бесформенней изворачиваясь на весу, похожая
на вырожденную птицу, в ее противном, непрерывающемся стоне слышна мука,
которую невозможно терпеть, Люба закрывает уши руками, а они - нет, они
продолжают смотреть и слушать, Обезьяна даже приоткрыла радостным оскалом
рот, как третье ухо, они стоят так близко, что капельки пота выступают на
лицах, вот-вот волосы загорятся, а Любе становится совсем плохо от запаха
горелой шерсти, она слабеет, опускается на колени и судорожно борется с
приступами тошноты, а кошка все ноет, будто пластинка, проигрываемая на
неправильной скорости, поворачивается по оси, отмахиваясь горящими лапами
Жюль Верн
Березин Федор
Роллинс Джеймс
Корнев Павел
Корнев Павел