треске кузнечиков, в бегущих водах ветра, лTгкие степные осы пролетают над
их лицами, и солнце разгорается до такой чистоты, что становится очень
светло, и маленькие тела девочек отрываются от земли, чтобы снова очутиться
в будущем, и только тогда Катя чувствует себя свободной от гнетущих сумерек
прошлого, от туманного сияния фонарей и двух молчаливых фигур на лавочке
возле незнакомого дома в полях. Она мало вспоминает своих родителей, но
только там, на белой земле облаков, ей становится по-настоящему легко и
весело, она точно знает: это потому, что их там уже нет, там, в бездне
сияющего солнца, их нет, они забыты, смыты ветром в ветряную пропасть,
рассыпались в сухую пыль, добрую тTплую пыль, из которой вырастут цветы, и
будет не жалко того, кто исчез уже навсегда.
начинаются школьные занятия. Письму и истории детей учит молодая комсомолка
Саша, стройная и полная правильной красоты, она одевается всегда в рубашку
и тTмную юбку до середины голеней, а волосы скрепляет металлической
заколкой, чтобы не падали вниз и не мешали вести уроки. Говорит Саша мягко
и немного картаво, пишет на доске мелом тоже мягко, словно ест из банки
сметану, бережно сжимая мел пальцами и сильно не надавливая, чтобы не
сыпать на пол белую крошку. Особенно хорошо Саша рассказывает о Революции и
Гражданской Войне, о героях и врагах, каждого врага она знает в лицо и
может смешно нарисовать на доске, тощего Керенского, усатого Корнилова,
плотного, как сытый крестьянин, Деникина, шваброобразного Колчака в
фуражке, ещT пуще увеличивающей его длину, обвешанного орденами Врангеля,
барона в высоких сапогах, засевшего за Перекопом, они лезут по карте
Родины, со всех сторон, и Саша для большего впечатления о силе зла
пририсовывает идущие за ними белые полки в виде густых штыковых частоколов.
Каждый раз ученики пугаются заново безнадTжному положению Революции, словно
Война повторяется теперь вновь и всT может стать иначе, не появись снова
командарм Ворошилов, красный маршал БудTнный, неустанный генерал Фрунзе и
хитроватый герой Василий Чапаев. Но они появляются, один за другим, Ленин
бросает их в бой размеренно, зря не тратя резервы даже перед лицом
смертельной опасности, каждый выходит, когда наступает его время, и
частоколы штыков редеют, стираемые ребром Сашиной ладони, и кривые,
пузатые, колченогие враги плетутся назад, ползут в свои норы, падают в море
и убираются вплавь в далTкие империалистические края, где пока ещT не
взорвалась мировая революция и капиталисты могут жиреть, напиваясь кровью
рабочего труда.
фамилии Ломов, никто даже не знает, как его зовут, обращаются просто:
товарищ Ломов. Ломов низок ростом, плотен и суров, не улыбнTтся никогда,
лицо у него похоже на квадрат больше, чем на другие геометрические фигуры,
щетинисто и буро, говорят, что Ломов - бывший революционный матрос, и что
все родные у него погибли на войне, но сам он об этом не говорит, а говорит
только по существу, и когда ученик должен объяснить ему закон физики, Ломов
заранее предупреждает: говори суть, нам не закон нужен, ты суть от него
возьми. Так, говорит, всT теперь на свете: законы - прочь, они отжили своT,
нам главное - суть взять, чтобы сердцем чувствовать, где правда, потому что
человечество за историю свою много зряшного и неправильного сделало, чего и
вовсе можно было не делать, это мы отвеем, а возьмTм самое зерно, и его
посеем вновь, и вырастет коммунизм, потому что коммунизм - чистая правда, и
нет в нTм ни капли лжи. Потому и считает Ломов ложь главным врагом и
оружием империализма, и когда ошибается в уроке, говорит: видите, ошибся,
солгал вам, потому и нет ещT коммунизма, там люди ошибаться не будут. Что
есть странное в Ломове, так это привычка его выходить иногда к стене
детдома, там поворачивается он лицом в степь, и однажды Вера случайно
подсмотрела, что он справляет там нужду, чтобы не ходить в общий туалет.
Филиппович, от него сильно пахнет махоркой, потому что он много курит,
только во время урока терпит, а после стремится на волю, сесть на табуретку
у двери и сделать из бумаги себе самокрутку, поднося же еT после ко рту
неправильно сложенной рукой, похожей на высохший кусок древесного корня,
дед Никанор щурится и кривит рот в доброй улыбке, особенно радостно ему,
если кто из детишек придTт к нему тогда, спросить что-нибудь о
треугольниках, дробях, или других непонятных существах, которых можно,
оказывается, насильно поселить у себя в голове, и они потом живут там, и
иногда даже начинают сами говорить, дед Никанор гладит тогда ученика по
голове и глядит в степь за дверью, беспокоясь так о месте будущей жизни для
растущего человека, не будет ли оно холодным и скучным для него, и станут
ли выполнятся там законы математики, которым он учит.
еT - грязнее, потому что горячая вода бывает только раз в неделю, а за
волосами Катю следить всегда заставляла мама, даже в пионерском лагере она
всегда мыла их лишний раз, думая о том, что иначе мама по возвращении
рассердится, теперь же мамы больше нет и аккуратность никому не нужна.
Кормят Катю мало, на завтрак дают хлеб с молоком, а на обед - молочный суп
с лапшой или тощий бульон с луком, да ещT пирожки с капустой, а ужина
иногда не бывает вовсе, а иногда он состоит из одного яблока. Но для Кати
еда не имеет никакого значения, она мечтает только иногда о мороженом или
шоколадной конфете, какие приносил раньше изредка еT отец, когда ещT не был
предателем. Вечерами дети собираются в читальной комнате, и Саша читает им
вслух книги, про историю и просто про жизнь, а иногда даже стихи. Во время
чтения она часто останавливается и объясняет прочитанное, непонятные слова
или незнакомые имена, в читальной комнате тепло, на столе, где сидит Саша,
горит керосиновая лампа, света от неT хватает только на книгу и Сашино
лицо, дети сидят в сумраке, и можно думать о чTм хочешь и шTпотом
разговаривать между собой.
который она стащила на кухне, когда помогала повару Кларе Васильевне мыть
посуду. Клара Васильевна толстая и ласковая, она дала Кате за еT труд самую
настоящую ватрушку, которую сделала сама в свободное от работы время. Клара
Васильевна попросила Катю съесть ватрушку прямо на кухне, но хитрая Катя
утаила самую вкусную половину для Веры, а ещT Клара Васильевна сообщила
Кате по секрету, что раньше еT звали Агафья, а Кларой она назвалась от
высокого революционного сознания в честь немецкой революционерки Клары
Цеткин. Глина очень нужна Кате, чтобы создавать из неT маленькие безглазые
существа, живущие только день, потому что на следующий Катина рука сминает
их, чтобы сделать в глине новую сущность. Дома, в Москве, у Кати был
пластилин, белый и чTрный, который она никогда не смешивала, чтобы не
испортить, из белого она лепила людей, собак и аистов, а из чTрного -
кошек, ворон и мазутные канистры, среди которых еT творения проводили свою
жизнь.
Верой и с еT подругой из соседней комнаты Аней, маленькой светловолосой
девочкой, которая вечно тоскует о чTм-то и почти ничего не говорит, только
вздыхает. Иногда Аню охватывает такая тоска, что она не может ничем
заниматься и просто ложится на своей постели лицом в подушку и тихо лежит,
не плача, она ни на кого не сердится, потому что понимает, что никто не
виноват в еT тоске. В такие дни Кате кажется, что душа покинула Аню, есть
всT таки в человеке какая-то душа, которая может уйти, а человек продолжает
жить, тихо лежать, положив на постель остывающие руки и ноги, пока душа не
вернTтся назад. Пока Аня ждTт возвращения своей души, можно потрогать еT
похолодевшие пальчики, поцеловать еT в щTку, даже пощекотать подошвы ног,
она ведь так боится обычно щекотки, сразу сжимается в клубок и исступлTнно
хихикает, но что ни делай, Аня всT равно останется неподвижно лежать, и
глаза еT будут тупо смотреть на наволочку, только изредка подрагивая
веками. Аня никогда заранее не знает, когда придTт еT большая тоска, утром
того же дня она может быть весTлой и живой, тоска внезапно подходит к ней и
начинает душить, однажды, на перемене между уроками, Катя видела, как это
бывает, Аня стояла у окошка и чертила пальцем по пыли на стекле буквы,
смешно коверкая слова, а потом вдруг палец еT остановился, замер на полпути
к концу проводимой чTрточки, а потом Аня просто опустила руку и осталась
тихо стоять, глядя в окно, несколько мгновений она совершенно не дышала,
словно хлTсткий резиновый шнур перехватил ей горло, наконец судорожно, как
бы подавившись, вздохнула, лицо еT было таким бледным, будто еT и вправду
сейчас вырвет. Катя посмотрела в окно, туда, где остановились глаза Ани, но
ничего не увидела там, кроме кирпичной стены, обрывающейся косым разломом и
степи за ней, где сентябрьский ветер бил крыльями жTлто-зелTные травы, и
высоко над землTй, то сбиваясь, то снова выравнивая дугу, кружил маленький
сокол. В тот день Ане было так плохо, что казалось, она совсем умрTт. Катя
спросила Веру, почему не дать Ане покурить, чтобы она забыла о своей тоске,
но Вера ответила, что когда-то пыталась уже курить вместе с Аней, но ту
сильно стошнило, губы у неT стали голубыми, и Вера очень испугалась, что
Аня отравится. Вера вообще относится к Ане, как к младшей сестре, всегда
вступается за неT, и Аню никто не может обидеть, потому что все уважают
Веру, хоть она и не старше других, но держится по-взрослому, и Катя рядом с
ней тоже чувствует себя взрослой, они ведь иногда ходят с Верой в степь
смотреть в будущее, и Аня ходит с ними, она тихо сидит в балке и не мешает,
только смотрит на грезящие лица подруг и наверное представляет себе, как
светло там, на белых берегах смерти, а никто больше не знает о будущем, и
даже Саша, которой уже двадцать лет, она комсомолка и читала почти все
книги, которые написали Ленин и Сталин, не знает ничего о синих реках
смерти и кровавых маковых полях, где бродит жизнь Великого Вождя в
белоснежном своTм кителе. Это их собственная тайна, и знает о ней ещT
только Он, который сам видел их глядящими вниз с сияющих мягких облаков.
Катя уже знает, что за домиком в степи есть старое, обглоданное дождями и
ветром дерево, тополь, он совсем не похож на стройные молодые московские
тополя, он тополь только по листьям, но Катя всT равно любит приходить к
нему, потому что он единственное дерево в окрестной степи, и отец тоже
часто встаTт с лавочки и ходит смотреть на тополь, гладит руками его ствол,
Прозоров Александр
Сертаков Виталий
Акунин Борис
Конан-Дойль Артур
Круз Андрей
Афанасьев Роман