француза, выказало агрессивный либерализм.
жаловаться в Москву, чем и загубил уважение к себе со стороны жены, хотя ни
разу не снизошёл до того, чтобы обратить её внимание на еврейское
происхождение француза. Сам факт обращения к Центру сделал его в глазах жены
смешным и ненавистным.
вопросом. Свои факсимильные послания он разбавлял поэтому изложением
искренних убеждений о пагубности сближения с Западом. Доцент призывал не
поддаваться запугиваниям звёздной войной, называя их блефом, - и пойти, пока
не поздно, на Европу, которая, мол, не станет ломать голову над выбором red
или dead. А потом уже, прибрав её к рукам, можно и перестроиться. Пусть и
частично, но вместе с ней.
вопрос - в последний раз! - стоит ребром: каким же всё-таки быть человеку?
Свободным в своём мерзком стяжательстве, как сейчас, или свободным от того,
что делает его мерзким?
резко ускорила братание с Западом, что ещё до отбытия француза институт
оказался на хозрасчёте, а Гусев - за его стенами. Он растерялся. Потом
перестал сопротивляться истории и пришёл к выводу, будто всё на свете
обстоит именно так, как кажется сегодня, а не так, как казалось вчера. За
неделю до отъезда жена перебралась жить в гостиницу к французу, а Гусев, к
её удивлению, безропотно подписал все нужные ей документы.
Москву она прослезилась. На слёзы навёл её Гусев, - не дочь. Ей как раз она
обещала скорую встречу в окрестностях Марселя и замужество за таким же
приличным французом из евреев.
презирала и считала дрянью, а из жалости и любви к отцу.
9. Не там, где пребывает всё, а в другом месте
года после отъезда матери вышла за Богдана. Почему отец возражал - так и не
поняла: то ли, действительно, не верил в любовь и поэтому велел не спешить с
замужеством, то ли, выйдя на пенсию по непригодности к новой жизни, боялся
одиночества.
поступила из соображения, что каждые сутки население земли прирастает на
большее число людей, чем проживают в Сочи, а натуральное продовольствие,
наоборот, иссякает. И что продуктов во всём мире хватило бы только на
полтора месяца. Техникум обещал научить не только тому как поспеть за
историей, но и как придать искусственной пище свойства настоящей.
сочинца, разбогатевшего на Западе еврея по фамилии Цфасман, который вернулся
на родину и учредил два супермаркета.
переживая теперь только потерю зубов. Кстати, из-за дурного питания.
Услышав, однако, о возвращении Цфасмана, он разгневался, ибо до репатриации
в Германию тот считался крупнейшим хапугой в системе городского нарпита.
Хотя от обобщений относительно национальности возвращенца Гусев удержался и
в этот раз, Богдана он назвал рабом и объявил, будто жизнь пошла не в
будущее, а, наоборот, во времена, о которых сам он, родившийся уже при
социализме, знал понаслышке.
супермаркеты - лучшая защита от заболеваний дёсен, а Богдан зарёкся, будто
старые времена пройдут для него быстро и рабом он будет недолго: как только
получит российский паспорт, пойдёт сразу в будущее - в береговую охрану.
Если не заметят, что недостаёт ребра.
вопрос: кого именно Богдан будет охранять в будущем на этих берегах? И от
кого?
по-всякому. Сослаться хотя бы на украинских националистов. Но ответил как в
лучших песнях: её он и будет охранять на этих берегах, Анну Хмельницкую!
врагов хватало и без войны. Богдан охранял её, например, от заезжих
охотников за любовной наживой, которых Анна раздражала красотой и которые, в
отличие от сочинских, не ведали, что он - метатель кортиков.
хлопающих глазами, зашпаклёванными заморской дуростью и сажей.
наречии, но ни разу это будущее не видевших.
того, что находило на неё именно между явью и сном, в тот краткий
промежуток, пока, уже отдалившись от существующего, она ещё не прибыла в
сон. Это время обособилось в её жизни давно, и поначалу она боялась его, ибо
оно вводило в мир, ни на что не похожий. Иной, чем правда, но правдивей, чем
сон, - он страшил Анну своим несуществованием. Точнее, - тем, что находился
не там, где всё на свете пребывает, а в другом месте.
его ожидании и проживала часто своей день. Он обрёл для неё такую же
самостоятельность, как явь и сон. Иногда даже казалось, что он - не они -
содержит в себе главное. Поэтому когда в её жизнь стал входить Богдан, а
особенно когда её осенило, будто он и есть её настоящее счастье, Анна
насторожилась из опасения потерять этот мир и связанные с ним ощущения.
в себе скорее печаль, чем радость. То ли заботясь о ней, то ли ревнуя её к
постороннему, Богдан внушал Анне, будто от этого следует избавиться, ибо
печальное плохо. Она защитилась тем, что печаль эта сладкая.
значит, это совсем уж дурная вещь, в которой плохому служит даже хорошее.
Как если бы вместо всего, что есть и нужно, люди изобрели другие вещи,
которые им не понятны. Или которые - против них.
опустошённость после затяжного бодрствования, ни рыхлая алкогольная хмель
или, наоборот, плотный дурман от снотворных таблеток, ни даже скудный зыбкий
дым тлеющей в самокрутке конопли, - ничто, чем , по настоянию Богдана, Анна
выкуривала из себя "дурную вещь", так ни разу и не помогло ей проскользнуть
незамеченной из яви сразу в сон.
изгоняют напитком из растёртого лука, она, не отвергая и этого названия,
покорно натёрла в кружку с водой две луковицы, осушила её залпом, а наутро,
задыхаясь от горечи в горле, объявила, что "дурная вещь" с ней в этот раз
уже не случилась.
10. Будни, как всё дурное, существуют сами по себе
приехала в Ялту, тоже - как "Сочи" - начиналось с буквы С.
Хмельницкой, у той - по фамилии фон Дидериц, тоже, кстати, мужней - глаза
были серые, и, хотя старше, она в общении с людьми была несмелой. Тонкой и
слабой была у неё не только шея, но и вся стать, - тихая и незамечательная,
какой бывает равнина, тогда как Хмельницкая держалась уверенно потому, что в
женской стати публику прельщают холмы плодородия. Впрочем, от обеих веяло
чистотой малой жившей женщины.
провинциального С., в котором на время отдыха оставила мужа и дом,
обнесённый длинным серым забором с гвоздями. Хотя муж работал то ли в
губернском правлении, то ли в земской управе, а в Ялте нежно воняли травы и
было много сиреневых теней, её, как всегда, точила тоска по неприходящему
счастью.
Гуров, который, давно приметив её на набережной, тоже отдыхал сам по себе,
несмотря на наличие мыслящей жены с тёмными бровями, высокой и солидной.
Почему жена Гурова была именно такая, а не другая, Хмельницкая не понимала,
но рассудила, будто всякой женщине надо какой-нибудь быть, а кому-то как раз
- с тёмными бровями, прямой и важной.
одной стороны, называл женщин низшей расой, а с другой, не мог прожить без
них и дня. Или - с одной стороны, притворялся, будто всё о них знает, и
поэтому не слушал их даже в постели, а с другой, постоянно ждал, что одна из
них проникнет к нему в душу - и он будет её любить и испытывать радость.
Контровский Владимир
Юрьев Сергей
Круз Андрей
Бажанов Олег
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман