пропитанные маскирующим ароматом незнакомых петхаинцам трав и цветов.
машину "Победа", в которой молодожёны и укатили в Гагры.
лет. Впрочем, когда бы ни вернулась, увидеть Давида ей уже не пришлось бы.
где - по наущению дьявола - распили восемь бутылок шампанского. На четвёртый
день, поддавшись воле того же дьявола, надумали опохмелиться абхазским
инжиром и собрались на рынок.
грудь, а потом воткнуть в зажигание ключ и повернуть его вправо, - машина с
глухим треском взметнулась в воздух и разлетелась на куски.
послужила взорвавшаяся бомба, подложенная, видимо, недоброжелателями.
Дополнительные вопросы - кто или почему? - занимали абхазскую власть
недолго, ибо вопросы были трудные. Дело закрыли и по традиции приписали его
неуловимой банде ростовских головорезов.
Натела, подкупившая убийц любовными услугами, - что, дескать, оказалось
приемлемой купюрой и для начальника областного отделения милиции, который за
отсутствием улик отпустил на волю задержанную неподалёку от сцены убийства
Нателу, но наказал ей не возвращаться в Петхаин. По тем же слухам, из
Абхазии Натела подалась в Молдавию и пристала там к табору своей тётки, с
которой она якобы и поддерживала связь все последующие годы.
общину как ни в чём не бывало. Объявив петхаинцам, что желает обзавестись
семьёй и зажить по старинке, она рассказала о себе, будто все эти годы учила
трудные языки и работала переводчицей в Молдавии. Хотя мало кто этому верил,
никто не смел высказывать ей сомнений, ибо Нателу побаивались не только
из-за её постоянного везения. Побаивались ещё и потому, что, ко всеобщему
удивлению, она вернулась с большими деньгами.
местные власти. Мать Давида скончалась наутро после похорон первенца, но
отец сунулся было в райсовет со старыми подозрениями относительно Нателиного
причастия к убийству сына. Председатель райсовета, давнишний друг, не стал и
слушать. Сказал лишь, что подозрения безосновательны, ибо наверху ему велели
отнестись к женщине с уважением. После этого стали поговаривать, разумеется,
что Натела изловчилась завести себе любовников из самых важных людей.
доктором Даварашвили - наперебой домогались её руки, поскольку к тому
времени уже и в Петхаине былым научились начисто пренебрегать. Тем более,
где будущее - например, счастье - определялось не прошлым, то есть, скажем,
дурною славой невесты, а настоящим, её красотой и деньгами.
Бабаликашвили, брату погибшего Давида. Тому самому, кого за светлые волосы и
бесхарактерность прозвали в Петхаине "Шепиловым". Выбор всех удивил,
поскольку, хотя и богатей, Сёма был "пецуа-дакка" - мужчиной с недостающим
яичком, и ему, согласно Второзаконию, не позволялось "пребывать в Господнем
обществе". К тому же, после гибели брата он, говорят, тронулся и стал
величать себя "лордом Байроном". Его подлечили, но не настолько, чтобы
убедить, будто байроновские творения сотворены не им.
утверждению прогрессистов, она вышла за Сёму по той же причине, по которой
убийц тянет к месту преступления. Шалико, разумеется, пытался уберечь от
брака с нею и младшего сына, но, вопреки своей мягкотелости, Сёма не сдался,
и, к ужасу ревизора, Натела ещё до свадьбы поселилась в его доме.
отчёту, наутро после свадебной гулянки, проводив за порог последних гостей и
возвращаясь по наружной винтовой лестнице в спальню на третьем этаже, Шалико
оступился, скатился вниз и ударился виском о чугунную ступеньку. Снова
нашлись злые языки, обвинившие в гибели ревизора Нателу: дескать, ведьма
подкараулила хмельного старика на балконе и столкнула его вниз, чтобы не
мешкая прибрать к рукам его богатство.
голосом, но для проформы допросил об обстоятельствах инцидента и "Шепилова".
Тот показал что знал: после полуночи он с невестой удалились в брачные
покои, где Сёма сперва прочёл ей отрывки из своей знаменитой поэмы о
Чайльд-Гарольде, потом вошёл с нею в освящённый небесами союз и, изнурённый
тяжестью навалившегося на него счастья, уснул в её объятиях. Проснулся - в
тех же объятиях - от крика дворничихи, которая первой и увидела утром труп
старика.
10. Перспектива его заклания приятно их возбуждала
несмотря на недостающее яичко и созерцательность натуры, он заполучил в жёны
самую блистательную из петхаинских женщин, которую к тому же - единственную
в истории грузинского еврейства - приняли в штат республиканского КГБ.
Секретаршей самого генерала Абасова.
доктором, брак между "Шепиловым" и Нателой был обречён на скорый крах, ибо
мужик, осознавший собственную ущербность рядом с доставшейся ему бабой, ищет
и находит в ней какую-нибудь порчу, а потом, как бы защищая свою честь,
изгоняет её восвояси.
несчастью, выпавшему на долю жениха: не переставая восхищаться Нателой, он
начал вдруг - безо всякого основания - проникаться верой в собственную
персону. Этот болезненный процесс оказался столь настойчивым, что со
временем Сёма стал, увы, самим собою, - худшее из всего, что, по утверждению
прогрессистов, могло с ним произойти.
"Шепилов" принялся посвящать супруге оригинальные любовные творения в белых
стихах. Рукописные копии сочинений - не на суд, а из гордости за царство
поэзии - он раздавал не одним только прогрессистам. В отличие от последних,
Нателу его сочинения не угнетали: она их не читала.
- числился инвалидом, обладал, соответственно, правом нигде не работать - и
нигде и не работал. К тому же, стихи свои - по причине трудоёмкости занятия
- он не рифмовал. Поэтому к вечеру, когда Натела возвращалась из Комитета,
Сёма успевал сочинять такое количество куплетов, что прочесть их у неё не
было ни сил, ни времени. Оправдывалась она тем, будто стесняется, ибо не
считает себя достойной даже нерифмованных строф.
посвящения, но прогрессистов она бесила циничностью. Любая благородная баба,
рассуждали они, охотно внемлет даже мерзавцу, когда тот твердит ей, будто
она и есть венец мироздания.
который стыдился доставшегося ему богатства и поэтому внушил себе страсть к
романтической поэзии. В его собственных глазах это обстоятельство
предоставило ему лицензию на сожительство с красавицей, но в глазах
прогрессистов лишило его лучшего из мужских качеств - недоверия к бабам. И
лучшего же из его индивидуальных достоинств - презрения к себе.
Во-первых, мол, при наличии большого количества наследственных бриллиантов,
он ежедневно сочиняет любовные стихи, но главное - посвящает их не заезжим
блядям или чужим жёнам, а собственной же хозяйке. Стало быть, рассуждали
они, в тщедушной Сёминой плоти гнездится уникальная душа.
же он его после того, как отец доктора - в отличие от Сёминого родителя -
оставил сыну в наследство лишь собственные фотокарточки. Доктор поэтому
пытался втолковать петхаинским простачкам, что души - тем более уникальной -
в природе не существует, но вот мозг нашего лирика, воистину уникальный, он,
доктор, при необходимости пересадил бы даже себе. Именно и только этот
"шепиловский" орган жизнеспособен, ибо, мол, Сёма его не эксплуатирует. О
чём эти стихи, дескать, и свидетельствуют.
и себялюбивы: кому бы ни посвящали сочинения, воспевают они в них лишь
собственный ущербный мир. Сёма же, мол, паршивец, к тому же ещё и
притворяется, будто он - это не он, а кто-то другой. Притворяется
исключительно от безделья, ибо он не настолько уж глуп, чтобы действительно
кого-нибудь любить. Особенно ведьму, которая сгубила его родню и скоро,
запомните, кокнет самого Сёму.
то о ней следует судить в свете того символического факта, что в школьные
годы петхаинский Байрон не расставался с асферической лупой семикратного
увеличения для особенно мелких предметов, и этою лупой, смеялся доктор,
мерзавец рассматривал не папины бриллианты, а свой крохотный пенис и
единственное яичко.
отрицания сплетен, он объявлял петхаинцам, что хотя и считает себя
щепетильным мужиком, - при случае способен и на грубый поступок. Я,
переходил он вдруг на русский и смотрел вдаль, я одну мечту, скрывая, нежу,
- что я сердцем чист. Но и я кого-нибудь зарежу под осенний свист.
ему, а российскому стихотворцу, от которого, тем не менее, он, "Шепилов",
Володихин Дмитрий
Ильин Андрей
Громыко Ольга
Березин Федор
Посняков Андрей
Шилова Юлия