есть для вас работа: вот корректура кое-какая, выборка
материалов. Хотите?
Какие причины заставили знаменитую личность снизойти настолько
к неизвестному, подозрительного вида, молодому человеку?
В один вечер открылись две тайны.
- Андрей Петрович,- спросил я,- кто это, в рамке?
На столе у него стоит фотография чернявого юноши.
- Что-с? - он всегда переспрашивает. Мысли его прилипают к
бумаге, он не может оторвать их сразу.Что-с? - И он
отсутствует еще.
- Кто этот молодой человек?
- А... Это некто Володя Макаров. Замечательный молодой
человек. (Он никогда не говорит со мной нормально. Как будто
ни о чем серьезном я не могу его спросить. Мне всегда кажется,
что в ответ от него я получу пословицу, или куплет, или просто
мычание. Вот - вместо того чтобы ответить обыкновенной
модуляцией: "замечательный молодой человеке, он скандирует,
почти речитативом произносит: "че-лоо-ве-эк! ")
- Чем же он замечателен? - спрашиваю я, мстя озлобленностью
тона.
Но он никакой озлобленности не замечает.
- Да нет. Просто молодой человек. Студент. Вы спите на его
диване,- сказал он.- Дело в том, что это как бы сын мой.
Десять лет он живет со мной. Володя Макаров. Сейчас он уехал.
К отцу. В Муром.
- Ах, вот как...
- Вот-с.
Он встал из-за стола, прошелся.
- Ему восемнадцать лет. Он известный футболист.
("А, футболист",- подумал я.)
- Что ж, - сказал я, - это и вправду замечательно! Быть
известным футболистом - зто и вправду большое качество. ("Что
я говорю?")
Он не слышал. Он во власти блаженных мыслей. С порога
балкона смотрит он вдаль, в небо. Он думает о Володе Макарове.
- Это совершенно ни на кого не похожий юноша, вдруг сказал он,
поворачиваясь ко мне. (Я вижу, что то, что я присутствую
здесь, когда в мыслях его этот самый Володя Макаров, кажется
ему оскорбительным.) - Я обязан ему жизнью, во-первых. Он
спас меня десять лет тому назад от расправы. Меня должны были
положить затылком на наковальню и должны были молотом ударить
меня по лицу. Он спас меня. (Ему приятно говорить о подвиге
того. Видно, часто он вспоминает подвиг.) Но это не важно.
Другое важно. Он совершенно новый человек. Ну, ладно. (И он
вернулся к столу.)
- Зачем вы подобрали меня и привезли?
- Что-с? А? - Он мычит, через секунду только он услышит мой
вопрос.- Зачем привез? Жалкий у вас был вид. Нельзя было не
растрогаться. Вы рыдали. Страшно стало вас жаль.
- А диван?
- Что диван?
- А когда вернется ваш юноша...
Он, нисколько не задумываясь, просто и весело отвечал:
- Тогда вам придется диван освободить...
Мне надо встать и побить ему морду. Он, видите ли, сжалился,
он, прославленная личность, пожалел несчастного, сбившегося с
пути молодого человека. Но временно. Пока вернется главный.
Ему просто скучно по вечерам. А потом он меня выгонит. С
цинизмом он говорит об этом.
- Андрей Петрович,- говорю я.- Вы понимаете, что вы сказали?
Вы хам!
- Что-с? А? - Мысли его отрываются от бумаги. Сейчас слух
повторит ему мою фразу, и я молю судьбу, чтобы слух ошибся.
Неужели он услышал? Ну и пусть. Разом.
Но вмешивается внешнее обстоятельство. Мне не суждено еще
вылететь из этого дома.
На улице, под балконом, кто-то кричит;
- Андрей!
Он поворачивает голову.
- Андрей!
Он резко встает, отталкиваясь от стола ладонью.
- Андрюша! Дорогой!
Он выходит на балкон. Я подхожу к окну. Оба мы смотрим на
улицу. Темнота. Только окнами кое-как освещена мостовая.
Посредине стоит маленького роста широкоплечий человек.
- Добрый вечер, Андрюша. Как поживаешь? Как "Четвертак"?
(Я вижу из окна балкон и громадного Андрюшу. Он Сопит, Слышно
мне.)
Человек на улице продолжает восклицать, но несколько тише:
- Отчего ты молчишь? Я пришел тебе сообщить новость. Я
изобрел машину. Машина называется "Офелия". Бабичев быстро
поворачивается. Тень его бросается вбок по улице и чуть ли не
производит бурю в листве противоположного сада. Он садится за
стол. Барабанит пальцами по пластине.
- Берегись, Андрей! - слышен крик.- Не заносись! Я погублю
тебя, Андрей...
Тогда Бабичев снова вскакивает и со сжатыми кулаками вылетает
на балкон. Определенно бушуют деревья. Тень его Буддой
низвергается на город.
- Против кого ты воюешь, негодяй? - говорит он. Затем
сотрясаются перила. Он ударяет кулаком.- Против кого ты
воюешь, негодяй? Убирайся отсюда. Я велю тебя арестова-а-ать!
- До свидания,- раздается внизу.
Толстенький человек снимает головной убор, вытягивает руку,
машет головным убором (котелок? Кажется, котелок?), вежливость
его аффектированна. Андрея на балконе уже нет; человечек,
быстро сея шажки, удаляется серединой улицы.
- Вот! - кричит на меня Бабичев.- Вот, полюбуйтесь. Братец
мой Иван. Какая сволочь!
Он ходит, кипя, по комнате. И вновь кричит на меня: