Чтение 4–й страницы книги ~Из цикла "Общедоступный песенник"~

том, что кто-то умер. Каждый день кто-то умирает. Он не глядел на Нюру,
но та поняла его сомнения и сказала с неподдельной просьбой:

- Правда, в самом деле. Сбацай.

Сергей пошел за гитарой, которую оставил у порога. Пока расчехлял,
пока настраивал - металлические струны после холода в тепле всегда надо
подстраивать, а может, и синтетические, но он на синтетических не игра-
ет. Ему нужен достаточно жесткий звук, жесткий, но негромкий. Ритм. И
четко - слова.

- Как там было? - спросила меж тем Таня Матвея - по-семейному, как
про общее дело.

- В газете прочитаешь, - сказал Матвей, не желая личное обсуждать при
посторонних. Но тут же спохватился, что может их обидеть. - На похоронах
Антуфьева был сегодня, - сказал он.

- Мы тоже, - сказал Сергей.

- Жалко человека, - сказал Матвей, обрадовавшись, что у них есть об-
щая тема.

От настройки гитары Сергей перешел к наигрыванию, а там и запел, он
спел первый куплет вполголоса, чтобы начали вслушиваться, а потом запел
песню заново, уже по-настоящему. Он закрыл глаза и пел песни одну за
другой. Он чувствовал, что его слушают. Если бы почувствовал, что не
слушают, тут же прекратил бы. Он пел песни одну за другой, без пауз,
чтобы после песен не было никаких слов...

- Заткнись! - закричала Нюра.

Он оборвал себя на полуслове и открыл глаза.

Нюра-Лена была пьяна. Она выхлебнула из стакана остатки и стала гово-
рить:

- Стас умер, а он тут поет. Частушки свои тут распевает. Козел. Все
вы козлы. Приютили, какие добрые! Не верю! Кому что спокойней! Вам прию-
тить спокойней, чем прогнать! Козлы. Только и думаете, как вам спокой-
ней! А Стас не думал. Жил как человек и не думал о том, чтобы жить как
человек! И умер! А вы живете, козлы! На пианинах играете, козлы! А этот
статьи пишет, козел! Журналист, блин! Ненавижу журналистов!

- Извольте не ругаться при детях, - мягко сказал Матвей.

- Их уже несколько? Когда вы успели? На кой хрен вам дети? Вам же не
нужны дети, вы же козлы, от них покоя нет, а вам покой нужен! Настя! По-
едем со мной, я тебя научу жить!

- Меня зовут Катя, - сказала девочка. - А жить я умею. А пьяных людей
не переношу. Это омерзительно.

Она вышла из комнаты.

- Бросьте, Лена, - сказала Таня.- Давайте я вам постелю. Хорошо? Вы
просто устали.

- Пошла... - выругалась Нюра-Лена. - Пианистка ...ая!

- Послушайте... - начал Матвей, но Таня встала и сказала сама.

- Ты, .... - ответила она Нюре ее словами - и они, странное дело, ни-
чуть не дикими показались в ее губах и веселых, хоть и с некоторой
злостью, глазах. - Кумир у тебя умер - досадно. Горе. Понимаю. Но не
размазывай сопли по ... - хорошо? Это не общага, нечего закатывать исте-
рики. Мы это сами, конечно, умеем, но все-таки! Это никому не нужно, по-
нимаешь? В том числе тому, кого нет с нами.

- Ага, - после паузы сказала Лена. - Благородные, блин! Ты сказала -
кумир? С нами? Это с кем? Убить тебя мало за такие слова, - и она броси-
ла в Таню стаканом, всерьез, стараясь попасть. Стакан разбился над голо-
вой Тани.

- Ну, знаете! - встал Матвей.

- Кумир! Нашла слово! Не подходи, ..... отгрызу! Прощайте, козлы!
Пусть земля вам пухом!.. Козлы! Кумир! - Она сорвалась, выбежала, на хо-
ду схватив куртку, всунув ноги в кроссовки.

Сергей - за нею.

Она не по дороге побежала, а зачем-то в лес.

Я старался не выпустить ее из виду.

Догнал, ухватил за руку.

Она ударила меня по лицу ладонью, я повалил ее на землю.

Некоторое время мы тяжело дышали, лежа рядом.

Потом она села и, уткнув лицо в колени, заговорила:

- Пойми. Я его люблю. Давно уже. Хотела поехать, но как-то все... Кто
он и кто я? И вообще. А потом решила поехать. Мне ведь не надо ничего,
мне надо было сказать. Ему наплевать, но это не про него. Я бы сказала:
привет, я тебя люблю, будь здоров, пока. И уехала бы обратно. Честное
слово, больше ничего не хотела. А он умер, козел. И все. Мне теперь не-
зачем жить! - Никогда бы она не произнесла этих слов вслух, даже себе,
но сейчас - момент такой.

- Я домой не вернусь теперь. Пусть мать думает, что меня в Москве
убили и изнасиловали. Ну, или что-нибудь в этом духе. А то, если будет
знать, что дочка под поезд, неприятно ей будет. Или из окна с десятого
этажа. Ей будет неприятно. Мама дочку любит. Ну, ненавидит по-своему,
это само собой. Но по-своему зато любит. Все по-своему. Пусть думает,
что кто-то дочку пришиб. Это будет ей утешительно. А то если будет
знать, что сама... Будет неутешительно. Я маму расстраивать не хочу.

- Что ли, самоубийством жизнь кончить решила? - спросил я.

- Ты молчи, козел! Тебя это не касается. И песни твои козлиные. У ме-
ня умер любимый человек. Мне незачем жить. Нет, песни нормальные, ты не
расстраивайся. Только ты их придумываешь. А Стас не придумывает ничего.
Они у него сами.

- Ангел нашептывает.

- Убью дурака. И он если бы пел, он не стеснялся бы. А ты сам поешь и
сам стесняешься. Значит, понимаешь, что фуфло. Все фуфло. Хотя песни хо-
рошие. У меня хуже. Ты бы король у нас был. Я серьезно, я понимаю. Мо-
жет, они даже лучше, чем у Стаса. Но ты их придумываешь. Придумать и ду-
рак сумеет.

- В умные не набиваюсь. Ладно. Пошли. Извинишься, спать ляжешь.

- Я туда не вернусь.

- Они интеллигентные люди, они все понимают. И им спокойней будет. Ты
правильно сказала - спокойней. Но все ведь такие. Все нормальные люди
такие. Или ты думаешь, что нормальные - которые молотком по башке?

- Именно! Они-то как раз и нормальные! - Нюра сплюнула. - Черт. Толь-
ко что пьяная была - и... Холодно. И нервы. Пошли, в самом деле. Я в по-
езде не спала. Сейчас упаду тут, зароюсь в листья - засну и замерзну
насмерть. У меня приятель замерз пьяный на автобусной остановке. Майским
утром. Ну, идем или нет?

и ничего что мои вены оскоминой свело

зато ночью у нас темень а днем у нас светло

и поля все в траве и все в деревьях леса

приезжайте подивитесь на такие чудеса

а в городах дома стоят в разбивку и в ряд

а в домах живые люди о чем-то говорят

они о чем-то говорят и молча и вслух

что бы стали они делать если б свет вдруг потух

Таня и Матвей, конечно же, имели такой вид, будто ничего не произош-
ло.

- Я постелила вам, - сказала Таня. - Комнатка тесноватая, конечно, но
ничего.

- В тесноте, да не в обиде! - Нюра извинилась этими словами за свое
поведение. Все это поняли, всем стало опять уютно.

- Сейчас я вам колыбельную спою, - обрадовала нас Нюра.

Она взяла гитару и запела.

Гитара звучала резко, голос звучал резко, слова были резкие. Наверня-
ка друзья ее там, в Волгограде, любят ее пение и ее любят. Но я отку-
да-то знал, что она будет петь что-то как раз в этом духе. Я где-то уже
слышал подобное, хотя нигде ничего подобного не слышал. Как бы объяс-
нить... Чутьем слышал. Есть вещи, о которых ты знаешь - они есть. Я
огорчился, конечно.

- Ну вот, - скромно вздохнула Нюра, уверенная, что покорила всех. -
Теперь можно спать.

- Слушайте, очень оригинально. Вам этим серьезно надо заниматься, -
сказал Матвей.

- Может, аккомпанемент... Да нет, он тут такой и нужен, - сказала Та-
ня.

- Вот именно, - сказала Нюра.

Мы даже душ на ночь приняли, - оказывается, дом со всеми удобствами.
Правда, вода нагревалась газовой колонкой, Матвей довольно долго доби-
вался, чтобы душ был достаточно горячим, а добившись, предупредил, что
краны крутить не нужно, иначе колонка может и взорваться ненароком.

Нам отвели под ночлег маленькую комнатушку с высокой металлической
допотопной кроватью. Лет сорок назад была она роскошной - двуспальной,
супружеской...

Одеял было два. Очень умные люди Таня и Матвей.

- Забыла им сказать, что мы не муж и жена, - проворчала Нюра.

- У них тут кроватей не сто штук, не гостиница, - урезонил я ее. - А
одеяла два дали, молодцы. Не привередничай.

- Отвернись, дай раздеться. Я голая сплю.

- Я тоже.

- Только не вздумай подлезть, козел... оторву.

- Слушай, ты можешь без этих слов? Тебе не идет.

- Могу, ...! Запросто,...!.. Хорошо у них. И люди все-таки нормаль-
ные.

Я лег рядом, согрелся, ждал: сейчас дрема сладкая начнется. И понял,
что долго не усну.

- Мне твоя песня не понравилась, - сказал я.

- А тебя спрашивают?