продолжения не последовало, и тогда я довольно беспомощно ухватился опять
за спасительную тему о дочке.
что я сказала, когда она родилась, Ник? Интересно тебе?
появилась на свет, - а где был Том, бог его знает. Я очнулась после
наркоза, чувствуя себя всеми брошенной и забытой, и сразу же спросила
акушерку: "Мальчик или девочка?" И когда услышала, что девочка,
отвернулась и заплакала. А потом говорю: "Ну и пусть. Очень рада, что
девочка. Дай только бог, чтобы она выросла дурой, потому что в нашей жизни
для женщины самое лучшее быть хорошенькой дурочкой".
продолжала она убежденно. - И все так думают - даже самые умные, самые
передовые люди. А я не только думаю, я {знаю}. Ведь я везде побывала, все
видела, все попробовала. - Она вызывающе сверкнула глазами, совсем как
Том, и рассмеялась звенящим, презрительным смехом. - Многоопытная и
разочарованная, вот я какая.
сейчас же почувствовал неправду в ее словах. Мне стало не по себе, как
будто весь этот вечер был рассчитан на то, чтобы через обман и хитрость
заставить меня волноваться чужим волнением. Прошла минута, и в самом деле
- на прелестном лице Дэзи появилась самодовольная улыбка, словно ей
удалось доказать свое право на принадлежность к привилегированному тайному
обществу, к которому принадлежал и Том.
длинной тахты, а мисс Бейкер, сидя на другом, читала ему вслух "Сатердей
ивнинг пост" - в ее чтении все слова сливались в ровную убаюкивающую
мелодию. Свет играл яркими бликами на ботинках Тома, тусклым золотом
переливался в волосах мисс Бейкер, напоминавших цветом осеннюю листву,
скользил по страницам, перевертываемым упругим движением сильных,
мускулистых пальцев.
Потом, дернув коленкой, самоуверенно выпрямилась и встала с тахты. -
Десять часов, - объявила она, поглядев, чтобы узнать это, на потолок. -
Девочке-паиньке пора в постельку.
нужно ехать туда с самого утра.
достаточно часто мелькала на фотографиях, иллюстрирующих спортивную
хронику Ашвилла, Хот-Спрингса и Палм-Бич. Я даже слышал о ней какую-то
сплетню, довольно злую и неприглядную сплетню, но подробности давно
вылетели у меня из головы.
восемь часов.
ли вас. Приезжай почаще, Ник, я буду - как это говорится? - содействовать
вашему сближению. Ну, знаешь, - то нечаянно запру вас вдвоем в чулане, то
отправлю на лодке в открытое море, то еще что-нибудь.
слыхала.
только ей разрешают вести такую бродячую жизнь.
Дэзи.
ней, правда, Ник? Она будет приезжать к нам каждую субботу. Я считаю, что
атмосфера семейного дома должна оказать на нее благотворное влияние.
юности.
вдруг Том.
кажется, мы беседовали о нордической расе. Да, да, именно об этом.
Разговор возник как-то сам собой, мы даже не заметили.
стал прощаться. Они вышли меня проводить и, стоя рядышком в веселом
прямоугольнике света, смотрели, как я усаживаюсь в машину. Я уже включил
мотор, как вдруг Дэзи повелительно закричала: "Стой!"
- Я забыла спросить одну важную вещь. Мы слышали, что у тебя Там,
дома, есть невеста.
невеста.
вся расцвела. - Мы слышали от трех разных людей, значит, это правда.
деле не было никакой невесты. Дурацкие слухи о моей помолвке и были одной
из причин, почему я решил уехать на Восток. Нельзя раззнакомиться со
старой приятельницей из-за чьих-то досужих языков, но, с другой стороны,
мне вовсе не хотелось, чтобы эти досужие языки довели меня до брачного
обряда.
как будто меньше отдаляло их от меня, - но все же по дороге домой я не мог
отделаться от какого-то неприятного осадка. Мне казалось, что Дэзи
остается одно: схватить ребенка на руки и без оглядки бежать из этого
дома, - но у нее, видно, и в мыслях ничего подобного не было. Что же
касается Тома, то меня не так поразило известие о "какой-то особе в
Нью-Йорке", как то, что его душевное равновесие могло быть нарушено
книгой. Что-то побуждало его вгрызаться в корку черствых идей, как будто
несокрушимое плотское самодовольство больше не насыщало эту властную душу.
и асфальт перед гаражами, где в лужицах света торчали новенькие красные
бензоколонки. Вернувшись к себе в Уэст-Эгг, я поставил машину под навес и
присел на заржавленную газонокосилку, валявшуюся за домом. Ветер утих,
ночь сияла, полная звуков, - хлопали птичьи крылья в листве деревьев,
органно гудели лягушки от избытка жизни, раздуваемой мощными мехами земли.
Мимо черным силуэтом в голубизне прокралась кошка, я повернул голову ей
вслед и вдруг увидел, что я не один - шагах в пятидесяти, отделившись от
густой тени соседского дома, стоял человек и, заложив руки в карманы,
смотрел на серебряные перчинки звезд. Непринужденное спокойствие его позы,
уверенность, с которой его ноги приминали траву на газоне, подсказали мне,
что это сам мистер Гэтсби вышел прикинуть, какая часть нашего
уэст-эггского неба по праву причитается ему.
мисс Бейкер, это послужит мне рекомендацией. Но я так его и не окликнул,
потому что он вдруг ясно показал, насколько неуместно было бы нарушить его
одиночество: он как-то странно протянул руку к темной воде, и, несмотря на
расстояние между нами, мне показалось, что он весь дрожит. Невольно я
посмотрел по направлению его взгляда, но ничего не увидел; только где-то
далеко светился зеленый огонек, должно быть, сигнальный фонарь на краю
причала. Я оглянулся, но Гэтсби уже исчез, и я снова был один в
неспокойной темноте.
ГЛАВА II
Почти на полпути между Уэст-Эггом и Нью-Йорком шоссе подбегает к
железной дороге и с четверть мили бежит с нею рядом, словно хочет обогнуть
стороной угрюмый пустырь. Это настоящая Долина Шлака - призрачная нива, на
которой шлак всходит как пшеница, громоздится холмами, сопками,
раскидывается причудливыми садами; перед вами возникают шлаковые дома,
трубы, дым, поднимающиеся к небу, и, наконец, если очень напряженно
вглядеться, можно увидеть шлаково-серых человечков, которые словно
расплываются в пыльном тумане. А то вдруг по невидимым рельсам выползет
вереница серых вагонеток и с чудовищным лязгом остановится, и сейчас же
шлаковые человечки закопошатся вокруг с лопатами и поднимут такую густую
тучу пыли, что за ней уже не разглядеть, каким они там заняты таинственным
делом.
стелющимися над ней клубами серой пыли вы различаете глаза доктора Т. Дж.
Эклберга. Глаза доктора Эклберга голубые и огромные - их радужная оболочка
имеет метр в ширину. Они смотрят на вас не с человеческого лица, а просто
сквозь гигантские очки в желтой оправе, сидящие на несуществующем носу.
Должно быть, какой-то фантазер-окулист из Квинса установил их тут в
надежде на расширение практики, а потом сам отошел в край вечной слепоты
или переехал куда-нибудь, позабыв свою выдумку. Но глаза остались, и, хотя
краска немного слиняла от дождя и солнца и давно уже не подновлялась, они
и сейчас все так же грустно созерцают мрачную свалку.