Тейером и о том, что бракосочетание состоится в Бостоне безо всяких
отлагательств. То, в свершение чего он никогда не мог поверить, все же
свершилось.
контору и работал там без малейшего перерыва, - он боялся, что, если
прервется, произойдет что-то ужасное. Вечером он, как обычно, ушел из дома,
никому не сказав о полученном известии; он был сердечен, весел, внимателен.
Но в одном он оказался бессилен - целых три дня, где бы он ни был, в чьем бы
обществе ни проводил время, он иногда вдруг закрывал лицо руками и плакал
навзрыд, как ребенок.
проверки капиталовложений в Лондоне, и после этой поездки он, как было уже
решено, стал совладельцем фирмы. Ему исполнилось двадцать семь лет, он был
уже несколько грузен, но не толст в подлинном смысле этого слова и выглядел
старше своих лет. Старики и молодежь любили его и оказывали ему всяческое
доверие, а мамаши бывали спокойны, отдавая своих дочерей на его попечение,
потому что он имел привычку, придя в дом, завязывать общение с самыми
пожилыми и патриархальными членами семейства. "Мы с вами, - словно говорил
он, - люди солидные. Мы знаем, что к чему".
вследствие чего, подобно священнику, особенно заботился о соблюдении внешних
приличий. Характерно, что каждое воскресное утро он давал уроки в
фешенебельной епископальной воскресной школе - даже когда, после ночного
кутежа, он едва успевал принять холодный душ и переодеться в черную визитку.
судьбы младших братьев и сестер. По причине некоторых осложнений власть его
не распространялась на отцовское состояние, которым распоряжался дядя
Роберт, заядлый лошадник и добродушный пьянчуга, часто проводивший время с
друзьями на ипподроме. Дядя Роберт и его жена Эдна очень дружили с Энсоном в
пору его юности, и дядя был разочарован, когда племянник проявил
высокомерное пренебрежение к конному спорту. Он устроил его в клуб,
доступный лишь для избранных, поскольку допускали в него только тех, чьи
предки "участвовали в созидании Нью-Йорка" (или, другими словами, успели
разбогатеть до 1880 года) - и когда Энсон, принятый туда голосованием, все
же предпочел Йельский клуб, дядя Роберт имел с ним пренеприятное объяснение.
Но когда в довершение ко всему Энсон отказался от услуг консервативной и
несколько захудалой посреднической фирмы самого Роберта Хантера, между ними
началось серьезное охлаждение. Подобно учителю начальной школы, он выучил
племянника всему, что знал сам, и теперь для него не стало места в жизни
Энсона.
оказал какую-либо исключительно важную услугу, и почти каждого ему случалось
сконфузить неожиданным взрывом грубейшей брани или же своим обыкновением
пьянствовать всегда и всюду, где только взбредала охота. Он досадовал, когда
кто-то другой сбивался с пути, но к собственным порокам всегда относился со
спокойным юмором. Порой с ним случались престранные вещи, о которых он потом
рассказывал с заразительным смехом.
где состояли и наши студенты до тех пор, пока университет не выстроил для
нас собственного клуба. В свое время я узнал из газет о замужестве Паулы, и
как-то раз, когда я спросил о ней, что-то побудило его рассказать мне все.
После этого случая он часто приглашал меня к себе домой на семейные обеды,
держался так, будто нас связывают какие-то особые отношения, словно вместе с
его доверием частица этих гложущих душу воспоминаний перешла и ко мне.
девушкам не всегда оказывалось чисто покровительственным. Это уж было
заботой девушки, - если она не обнаружит достаточной твердости, пускай
пеняет на себя, даже когда имеет дело с ним.
несколько путались и он считал, что она бесчувственно его покинула.
от природы, не достойны снисходительности, и начался его роман с Долли
Каргер. В те годы это был не просто роман, а, пожалуй, событие, которое
глубоко затронуло его и серьезно повлияло на его отношение к жизни.
высшего общества. Сама Долли состояла в Благотворительном союзе благородных
девиц, бывала на приемах в отеле "Плаза", и лишь немногие семьи, вроде
Хантеров, могли задаваться вопросом, принадлежит ли она к их кругу или нет,
потому что портрет ее частенько появлялся в газетах и ей оказывали больше
завидного внимания, нежели многим девушкам, которых, несомненно, считали
своими. Была она черноволоса, с алыми губками и ярким, приятным цветом лица,
который она весь первый год старалась приглушить серовато-розовой пудрой,
потому что яркий цвет был тогда не в моде - предпочтение отдавалось
бледности викторианских времен. Она носила строгие черные костюмы, часто
стояла, засунув руки в карманы и слегка наклонясь вперед с
насмешливо-скромным выражением лица. Она превосходно танцевала - танцы ей
нравились больше всего на свете - больше всего, если не считать
влюбленностей. С десяти лет она была постоянно влюблена, причем обычно в
какого-нибудь мальчика, который не отвечал ей взаимностью. Те же, которые
отвечали, - а таких было множество, - надоедали ей после первой встречи,
тогда как к равнодушным она хранила в сердце самые теплые чувства.
Встречаясь с ними, она неизменно возобновляла свои попытки, иногда с
успехом, но чаще неудачно.
между мужчинами, отказывавшими ей в своей любви, было некое сходство - все
они обладали безошибочным чутьем, прозревая ее слабость, слабость не
чувства, а характера. Энсон понял это с первой же встречи, когда после
замужества Паулы не прошло и месяца. Он очень много пил и целую неделю
притворялся. будто влюблен в нее. Потом он внезапно ее бросил и позабыл, чем
незамедлительно покорил ее сердце.
сумасбродна. Пренебрежение к условностям, свойственное еще недавно старшему
поколению, было лишь одним из выражений послевоенной склонности молодежи
скомпрометировать старомодные манеры - у Долли это получалось менее
современно и притом весьма неприглядно, она видела в Энсоне те две
крайности, которые привлекают чувственно бессильную женщину, - слепое
потворство своим прихотям в сочетании с силой, в которой можно обрести
опору. В его характере она ощущала сибаритство наряду с несокрушимой
твердостью, и обе эти черты отвечали ее природным наклонностям.
полагала, будто Энсон и его родные желают, чтобы он сделал более блестящую
партию - зато сразу догадалась, что ее преимущество в его неравнодушии к
спиртному.
того, как росла ее страсть, стали видеться все чаще и чаще. Подобно всем
матерям, миссис Каргер полагала, что Энсон заслуживает полнейшего доверия,
отпускала с ним Долли в отдаленные загородные клубы и укромные
увеселительные заведения, не особо допытываясь, что они там делают, и верила
рассказам дочери, когда они возвращались поздней ночью. Поначалу эти
рассказы были правдивы, но вскоре Долли уже не помышляла попросту пленить
Энсона, ее захлестнул нарастающий поток чувств. Поцелуи на задних сиденьях
такси и частных автомобилей уже ее не удовлетворяли; и тогда они выкинули
престранную штуку.
от посторонних мир, в котором пьянство Энсона и вольный образ жизни Долли
были не так заметны, вызывая гораздо меньше толков. Мир этот оказался весьма
разнороден - несколько товарищей Энсона по Йельскому университету со своими
женами, двое или трое молодых маклеров и перекупщиков акций да горстка людей
без определенных занятий, которые недавно окончили университет, имели деньги
и жаждали развлечений. Хотя этот мир был не слишком велик и просторен, зато
люди здесь предоставляли им свободу, какую едва ли могли позволить самим
себе. Более того, мир этот вращался вокруг них и позволял Долли держаться
небрежно-снисходительно - удовольствие, которое Энсон, самоуверенный с
детства и всю жизнь проявлявший снисходительность, не мог разделить.
зиму их романа. Весной он почувствовал усталость - в нем возникло желание
обновить свою жизнь из какого-либо иного источника - более того, он понимал,
что должен либо порвать с ней немедля, либо принять на себя ответственность
за то, что соблазнил ее. Благосклонность ее родных ускорила решение, -
однажды вечером, когда мистер Каргер скромно постучал в дверь библиотеки,
дабы сказать, что оставил в столовой бутылку хорошего, старого коньяка,
Энсон почувствовал, что жизнь берет его в тиски. В ту же ночь он написал
Долли короткую записку, сообщая, что уезжает в отпуск и, учитывая все
привходящие обстоятельства, им разумнее больше никогда не видеться.
временно поселился в Йельском клубе. Я не раз слышал об этом романе с Долли
по мере его развития - рассказы, приправленные солеными шуточками, потому
что он презирал изменчивых женщин и не отводил им места в общественной
системе, в которую верил, - и в тот вечер, когда он мне сказал, что
окончательно решился с нею порвать, я очень обрадовался. Мне случалось
встречать Долли то тут, то там, и всякий раз я испытывал жалость при виде ее
беспомощной борьбы, а также стыд, оттого что я так много про нее знаю, не
имея на это никакого права. Она была, что называется, "премиленькая крошка",
но чувствовалась в ней некая дерзость, которая не оставляла меня
равнодушным. Ее поклонение божеству расточительности было бы не так заметно,
будь она менее решительна, - она наверняка растратит себя, - но я
обрадовался, что гибель ее произойдет не у меня на глазах.
Шилова Юлия
Маккэфри Энн
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Глуховский Дмитрий
Афанасьев Роман