слегка нарочитой умеренностью. Потом он протянул ей мешочек. Она приняла
его с удовольствием, но без особого удивления.
добятся. Я уж почти добралась.
лучше не перечить.
лок и надела чепец. Повозка ждала их. Когда они поехали по дорожке, она
оглянулась на дом. - Я вам всем очень благодарна.
надеялась сама ее увидеть, да...
ей передам.
чины, плевали через обглоданное каблуками крыльцо и смотрели, как она
медленно, осторожно слезает с сиденья повозки, держа узелок и веер. И
опять Армстид не шевельнулся, чтобы ей помочь. Он сказал сверху:
нынче едет и захватит ее, она будет очень благодарна.
решься. - Он смотрел на нее сверху. И, настороженно прислушиваясь к то-
му, как язык с бесконечной нерасторопностью подбирает слова, молча и бы-
стро думал, едва успевая за мыслью. Мужик. Всякий мужик. Сто случаев
сделать добро упустит ради одного случая встрять, куда его встревать не
просят. Прозевает какой угодно случай, проворонит любую возможность -
богатства, почета, благого дела, а то и злодейства даже. Но случая
встрять не упустит Потом язык нащупал слова, и он услышал их с не
меньшим, наверное, изумлением, чем Лина: "Только я бы не очень надеял-
ся... полагался на..." - думая Не слушает она. Если бы она могла услы-
шать такие слова, не вылезала бы она сейчас из этой повозки, с пузом
своим, да с узелком, да с веером, одна не тащилась бы, в город, которого
сроду не видела, не гналась бы за парнем, которого ей вовек не увидеть,
которого и раз-то увидеть - оказалось больше, чем надо "... а если возв-
ращаться будешь этой дорогой, все равно когда - завтра ли, нынче вече-
ром..."
Джефферсоне.
он сидел на продавленном сиденье и думал: "Бесполезный разговор. Чужим
словам, своим ушам не поверит, как не верит тому, что люди думают вокруг
нее вот уже... Четыре недели, - она сказала. Как сейчас не чует и не ве-
рит. Сидит там на верхней ступеньке, руки на коленях, а они вокруг на
корточках, и плюют мимо нее на дорогу. И не ждет ведь, пока ее спросят,
сама рассказывает. По своей воле рассказывает про этого чертова парня,
словно ей и нечего особенно скрывать или рассказывать, - даже когда Джо-
ди Варнер или кто из них скажет, что этого парня на деревообделочной в
Джефферсоне зовут не Берч, а Банч. Это ее тоже не беспокоит. А ведь она,
пожалуй, еще больше Марты знает, - как она вчера Марте сказала? - Гос-
подь позаботится, чтобы все было по справедливости".
узелок и веер держа на коленях, Лина снова рассказывает свою повесть, с
дословными повторами упорной и прозрачной детской лжи, а мужчины в ком-
бинезонах, сидя на корточках, тихо слушают ее.
тает на фабрике. Почем ты знаешь, что и Берч твой там?
дательно, чуть отрешенно, но раздумья во взгляде нет.
развлечения. Тихая жизнь не по нем. Потому-то ему и не нравилось на Доу-
новой лесопилке. Потому он... мы и решили перебраться - ради денег и
развлечений.
увильнул от дела, для которого родился на свет, и от тех, кто положился
на него в этом деле, - ради денег и развлечений.
смотрит на пустую дорогу, за поворот, откуда она изволоком убегает к
Джефферсону. Мужчины сидят на корточках у стены, смотрят на ее покойное,
безмятежное лицо и думают, - как думал Армстид и продолжает думать Вар-
нер, - что на уме у нее мерзавец, который бросил ее в беде и которого
она, наверно, больше не увидит - разве что полы его пиджака, развевающи-
еся от бега. "А может, она про эту, как ее, Слоунову, Боунову лесопилку
думает, - говорит себе Варнер. - Ведь и дурочке, поди, не обязательно
забираться так далеко, в Миссисипи, чтобы понять, что новое место немно-
гим отличается и не намного лучше будет того места, откуда она сбежала.
Даже если тут нет брата, которому не по нутру ее ночные гулянки", - ду-
мает А я бы так же, как брат, поступил, и отец ее поступил бы так же.
Матери у нее нет, потому что отцова кровь ненавидит с любовью и гор-
достью, а материнская - с ненавистью любит и сожительствует.
у нее под руками. Она вспоминает завтрак и думает, что хоть сейчас может
войти в лавку и купить сыру и печенья, а если пожелает - и сардин. У
Армстида она выпила только чашку кофе с куском кукурузного хлеба -
больше ничего, хотя Армстид ее угощал. "Вежливо кушала", - думает она,
держа руки на узелке, где у нее спрятаны монеты, вспоминая эту
единственную чашку кофе и деликатный ломтик диковинного хлеба; думает с
горделивым спокойствием: "Как дама кушала. Как дама-путешественница. А
теперь и сардин могу купить, если пожелаю".
чины, сидя на корточках, поплевывая и поглядывая на нее украдкой, дума-
ют, что мысли ее заняты Лукасом и приближающимся событием, на самом деле
она тихо противится извечным предостережениям земли, чьим промыслом, ми-
лостью и бережливым уставом она живет. На этот раз она не подчиняется.
Она встает и, двигаясь осторожно, немного неуклюже, преодолевает артил-
лерийский рубеж мужских глаз и входит в лавку; приказчик - за нею сле-
дом. "Возьму и куплю, - думает она, уже попросив сыру и печенья, -
возьму и куплю", - а вслух говорит: "... И коробку сардин. - Она называ-
ет их "сырдинами". - Коробку за десять центов".
пятнадцать центов. - Он тоже именует их "сырдинами".
ния, то есть.
мешочек. Распутать узлы удается не сразу. Но она терпеливо развязывает
их, один за другим, платит, снова завязывает мешочек и узелок и забирает
покупки. Когда она выходит на крыльцо, у ступенек стоит повозка. В ней
сидит человек.
нечных просторов, не существует ни времени, ни спешки. От лавки Варнера
до Джефферсона - двенадцать миль.
повозку. И она на него как будто не взглянула ни разу. Не смотрит и сей-
час.
застывшие и вместе с тем текучие, изменчивые, как мираж. Однако повозка
оставляет их позади.
пожалуй, много кого не знаю в Джефферсоне. Может, он и там.
едет - медленно, бесконечно. Под мерный шаг мулов, под скрип и стук ко-
лес тянутся рыжие мили. Солнце высоко над головой; тень чепца лежит на
ее коленях. Она смотрит на солнце.
как она разворачивает сыр и печенье, открывает сардины, протягивает ему.
Ильин Андрей
Посняков Андрей
Суворов Виктор
Березин Федор
Шилова Юлия
Соломатина Татьяна