Чтение 4–й страницы книги ~Лишняя десятка~

живет, и не знал, что ее увидит, ну и пока , из середины вылезал, автобус
уже две остановки проехал. Лобов подумал, что, может, померещилось ему,
потом вспомнил - нет. И платье Веркино, и походка, и все. Вот Лобов
отработал день, получку получил - потому что им по седьмым числам получку
дают - и в ЦУМ пошел. Пришел, походил, посмотрел. Продавщицы стоят,
лялякают, люди по залу ходят - тоже, как и он, смотрят. Посмотрят и идут кто
куда. Ло-бов костюмы пощупал - какие-то они не такие, рубашки поглядел,
подождал, пока продавщицы освободятся, и спрашивает у них:

- Это, - а мне б костюм купить импортный. Такой, чтоб по моде?
Продавщицы заметили его и говорят:

- Все перед вами. Покупайте.

- А больше ничего, - Лобов опять у них спрашивает, - нету?

- Естественно, - они ему говорят, - нету.

- Ну, а рубашки? Такие, знаете, цветные сейчас бывают?

Продавщица, которая постарше, отошла к рубашкам и показывает одну
Лобову.

- Нет, - Лобов ей объясняет. - Эта рубашка в цветочек, а мне надо
цветную. Такую, ну... Вы ж знаете, сейчас носят. Синие и с белыми пятнами. У
Димки Вилова такая есть.

Продавщица чего-то разозлилась и говорит:

- Ходят всякие дураки пьяные, работать не дают.

Лобов начал было говорить ей, что он не пьет и не курит, но видит -
бесполезно. Повернулся и пошел к двери, где "Выход" написано. Открыл ее, а
за дверью тетка стоит.

- Эй, - говорит тетка, - мужчина!

Лобов дверь ногой придержал, чтоб не хлопнула, и спрашивает:

- Вы меня?

- Тебя, - тетка подтверждает. - Тебе что надо?

- Мне? - Лобов говорит. - Мне рубашку надо. Цветную. Или костюм.

Тетка засмеялась и удивляется:

- Ну, ты, мужчина, даешь! Разница все ж таки есть - рубашка или костюм.

Лобов молчит, а она вытаскивает из своей сумки - с ней рядом сумка
стояла - прозрачный кулек.

- Такая, - спрашивает, - подойдет?

Лобов посмотрел, а в кульке ну точно, как у Димки Вилова рубашка лежит
запакованная. Синяя, с пятнами и размер шеи - тридцать девять. Как раз на
него.

- А сколько стоит? - Лобов у тетки спрашивает. А тетка говорит:

- Девяносто.

- Ого.

- А ты как думал? Зато ж вещь! Ты, - говорит, -рассмотри, - и вынимает
рубашку из кулька, чтоб Лобов поближе ее увидел.

Приложил Лобов рубашку к плечам, материю на прочность проверил и
говорит тетке:

- Где наша не пропадала, давай.

Полез он в карман, отнял от получки двадцать семь рублей. а остальные
тетке отдал. Тетка деньги пересчитала.

- На, - говорит, - подержи их пока, а я тебе покупку сложу.

Сложила, в кулек аккуратно всунула, деньги опять у Лобова забрала и в
сумку свою их положила. Нагнулась - сумка же ее на земле стояла - и спрятала
деньги внутрь. А после этого рубашку Лобову отдала.

- Носи, - говорит, - на здоровье.

Взял Лобов эту рубашку и пошел. Идет и мечтает.

- Сейчас, - мечтает, - побреюсь, оденусь в новую рубашку и пойду в
парк. Или еще куда-нибудь, в общественное место. Может, Верку увижу.

Пришел Лобов домой, перекусил немного, побрился электробритвой
"Харьков-6" начисто, свою старую рубаху скинул, а эту, цветную, которую у
тетки за девяносто рублей купил, на себя надел. И в штаны ее, под ремень,
заправил. И складки за спину пальцами отогнал. Да, значит... Ну и к этому
переобулся в выходные туфли. Коричневые у него есть, на каучуке. Щеткой по
ним прошелся с гуталином и переобулся.

Хотел Лобов уже идти, но потом в зеркале свое изображение увидел, в
рубашке. И не пошел ни в какой парк.

- Какая-то эта рубашка, - подумал, - клоунская. Синяя и еще с белыми
пятнами. Тьфу!

ОСТРЫЙ ЖИВОТ

Саня попал в больницу. Случайно попал. Мужик он здоровый. Насморк
только иногда бывает, а больше - ничего. А тут в больницу попал. Первый раз
за тридцать лет. Его прямо с работы увезли. Он в стальцехе работает. На
формовке. И все в норме было, а в буфет сходил, взял триста колбасы, сметаны
стакан с коржиком, молока выпил пакет - и скрутило его. Наверно, колбаса
несвежая была. Или сметана. Буфетчица перепугалась насмерть, "скорую"
вызвала. Ну и отвезли его. Как был - в робе, - так в машину и запихнули.
Сказали - "острый живот".

А в больнице фамилию и все такое прочее выяснили, раздели и мыть стали.
Насильно. Он ни согнуться, ни разогнуться не может - боль адская, - а они
внимания не обращают. Моют, как покойника. Помыли, спецовку какую-то
больничную выдали, Саня хотел трусы натянуть, но не успел. Вырубился. Потом
чувствует, воды хочется, осмотрелся - кругом ночь и никого нету. И башка
квадратная. Попробовал встать - черта с два. До утра промаялся - пока ему
кто-то губы лимонной коркой не намазал.

В общем так - сделали Сане операцию. У него язва была прободная.
Сказали, еще б час- и песец котенку. Но Саня - ничего, через три дня уже в
общей палате был. Большая палата. Восемнадцать человек лежит. И что особенно
- все с язвой. Один только студент с поджелудочной - он на свадьбе гулял у
друга, ну и не выдержала поджелудочная. А остальные - с язвой. Кстати,
боксер лежал, полутяж Юра Лыков. И откуда она, эта язва, берется? Саня же
вот тоже никогда на живот не жаловался. И пожалуйста - теперь, значит,
больной. Врач сказал, что с формовки уходить надо. Нельзя, сказал, в ночь
работать и физически - нельзя. Саня говорит:

- Там видно будет, что нельзя, что можно, вы, - говорит, - пока лечите
меня, а то из меня гной все время вытекает.

- А это так и должно, - рач говорит, - не беспокойтесь. Саня сильно и
не беспокоился, но очень ему здесь, в больнице, не нравилось. Во-первых, в
палате восемнадцать мужиков, у всех желудки негодные. Попробуй, полежи там.
А второе, кормили паршиво. Гадостью какой-то кормили, говорили - диета
такая. Если б Ирка не носила из дому - засох бы от их диеты на корню. Ребята
шутили: "Лечиться даром - даром лечиться", - все им смешно. Оно, когда
восемнадцать мужиков валяются без дела, - им от скуки все смешно. Вон Саню
второй раз резали - от гноя чистили - еле вычухался, хуже, чем после
операции было, а они смеются:

- Подумаешь тоже, гной. У одного мужика, - говорят, - хирург нож в
брюхе зашил. Кинулся следующего резать - нет ножа. Искал, искал - нету. А
нож-то казенный был, денег стоил.

Так днями и лежат - ржут, кто может. А кто не может - те просто лежат.
Стонут. А вечером на второй этаж ходят. Там телевизор есть. Не цветной,
конечно, и звук не работает. А показывать - показывает. Изображение четкое.
Если футбол или хоккей - можно смотреть, кино, конечно, не понятно без
звука, а футбол - можно. А когда футбола нет, они после ужина лежа в "козла"
стучат, правда, без замаха, а то врач дежурный сразу гандель поднимет - что
тут, видите ли, больница у них, а не Монте-Карло какое-нибудь. Вроде бы они
сами не знают, что тут у них.

Еще Ирка газеты приносила - под настроение можно читать. Оставлять
только в палате нельзя. Саня раз оставил, пошел Ирке банки пустые вынести, а
пришел - меньше четвертушки на тумбочке лежит. Уже, значит, попользовались.
Другой же бумаги нет.

Саня недели две после операции еще как-то держался, терпел такую жизнь,
а потом все ему опротивело - вонь эта, процедуры, анализы. Лежал, как
колода, в потолок пялился. Вчера, правда, повеселились слегка. Когда
иностранец в больницу приперся. Видно, по обмену опытом. Высоченный дядька,
тощий. Из-под халата штаны видны вареные, а руки белые-белые. Ходил по
больнице часа два - морщился. А за ним наших врачей - целое стадо. Впереди,
значит, иностранец, рядом с ним - начальник какой-то из Москвы - тот, что
иностранца этого привез, - а они всей оравой сзади. Начальник иностранцу
улыбается сквозь очки ласково, на больных, что в коридор вылезли,
показывает. И через каждое слово все - фо пуэ, фо бэгэ. фо пуэ, фо бэгэ.

Больные поглядели на это.

- Тьфу, - говорят. И разошлись. На койки легли в палате, лежат.

- А интересно бы знать,. что очкастый ему долбил? - кто-то из угла
спрашивает. - Что по-ихнему, интересно, означает, это фо пуэ, фо бэгэ?'

Лежат мужики. Никто не знает. А студент койкой скрипит. Поскрипел он,
поскрипел койкой этой своей и говорит:

- Травил он ему. Что эта больница для тех, кто работать не хочет и
взносы в профсоюз не платит. Для бедных то есть больница и для нищих.
Поэтому, значит, такой бардак.

Ну, тут все с коек начали вставать. Те, что совсем лежачие,-и то
встали.

- Мы, - говорят, - в профсоюз не платим? Да мы ж всю жизнь... Мы по
четыреста в месяц...

И пошли разбираться. В коридор вывалили опять, а делегация в это самое
время уходить собирается. Вот мужики иностранца оттерли, а наших в угол
загнали. Стоят, смотрят на них и молчат. А Юра Лыков - полутяж который -
взял главврача за душу и говорит:

- Выписывай нас всех, тварь, из своей богадельни, или мы тебе ноги из
жопы вырвем, а спички вставим.

У главврача губы посинели. "Я ж, ничего, - говорит, - что ж это, -
говорит, - такое творится в присутствии представителя Минздрава СССР?"