не находя себе места. Никто, даже родители, не решается к ним подсту-
питься, так гневно они смотрят на всех. Безостановочное блуждание по
комнатам выдает терзающее их волнение, и, хотя они не говорят друг с
другом, пугающая общность между ними ясна без слов. Это молчание, непро-
ницаемое, ни о чем не спрашивающее молчание, упрямая, замкнувшаяся в се-
бе боль, без криков и без слез, внушает страх и отгораживает их от всех
остальных. Никто не подходит к ним, доступ к их душам закрыт - быть мо-
жет, на долгие годы. Все чувствуют в них врагов, врагов беспощадных, ко-
торые больше не умеют прощать. Ибо со вчерашнего дня они уже не дети.
одни, во мраке своей комнаты, пробуждается в них детский страх-страх пе-
ред одиночеством, перед призраком умершей, и еще другой, вещий страх -
перед неизвестным будущим. Среди общего смятения позабыли вытопить их
комнату. Дрожа от холода, они ложатся в одну постель, тонкими детскими
руками крепко обнимают друг друга, прижимаются друг к другу своими ху-
денькими, еще не расцветшими телами, как бы ища защиты от охватившего их
страха. Они все еще боятся заговорить. Наконец, младшая разражается сле-
зами, и старшая горько рыдает вместе с ней. По их лицам, мешаясь, текут
горячие слезы - сперва медленно, потом все быстрее и быстрее. Сжимая
друг друга в объятиях, грудь с грудью, они горько плачут и содрогаются
от рыданий. Обе они - одна боль, одно тело, плачущее во мраке. Они опла-
кивают уже не свою фрейлейн, не родителей, которые потеряны для них, ими
владеет ужас - страх перед тем, что их ждет в неведомом мире, в который
они бросили сегодня первый испуганный взгляд. Их страшит жизнь, в кото-
рую они вступают, таинственная и грозная, как темный лес, через который
они должны пройти.
дания. Их ровное дыхание сливается воедино, как сливались только что их
слезы, и, наконец, они засыпают.
минуту останавливаются в серебристом высокогорном свете, несколько пас-
сажиров входят, другие выходят, перекликается сердитые голоса, и уже
снова свистит впереди осипшая машина, увлекая за собой в пещеру туннеля
черную громыхающую цепь. Опять вокруг расстилается чисто выметенный
влажным ветром ясный, мирный ландшафт.
изяществом одежды и легкой, непринужденной походкой, обогнав всех ос-
тальных, первым нанял фиакр и поехал в гостиницу. Лошади не спеша затру-
сили по крутой горной дороге. В воздухе чувствовалась весна. В небе пор-
хали облака, белые, резвые, какими они бывают только в мае и июне, ког-
да, беспечные, юные, они мчатся, играя, по синей дороге, то прячутся за
высокие горы, то обнимаются и убегают, то сжимаются в платочек, то раз-
рываются на полоски и, наконец, дурачась, нахлобучивают белые шапки на
вершины гор. Не отставал от них и ветер: он так буйно раскачивал тощие,
еще влажные после дождя деревья, что они похрустывали суставами и, слов-
но искры, рассыпали тысячи капель. Порою с вершин доносился свежий запах
снега, и тогда воздух становился одновременно и сладким и терпким. Все
на небе и на земле было полно движения и нетерпеливо бродивших сил. Ло-
шади, пофыркивая, весело бежали теперь под гору, далеко разносился звон
их бубенцов.
но тут же отложил его. "Зачем собственно я приехал сюда? - с досадой
спросил он себя. - Сидеть тут на горе, без общества - это, право, хуже,
чем в канцелярии. Очевидно, я приехал не то слишком рано, не то слишком
поздно. Вот всегда так - не везет с отпуском. Ни одной знакомой фамилии
не нашел. Хоть бы какие-нибудь женщины, на худой конец - маленький, не-
винный флирт, чтобы не проскучать всю неделю".
австрийской чиновной знати, - служил в правительственном учреждении; в
отдыхе он не нуждался, но взял недельный отпуск потому, что все коллеги
выхлопотали себе весенние каникулы, и он тоже пожелал воспользоваться
этим правом.
всеобщий любимец, повсюду принимаемый с распростертыми объятиями, он не
переносил одиночества и отлично знал это. Не имея ни малейшей склонности
оставаться наедине с самим собою, он по возможности избегал этих встреч,
ибо отнюдь не стремился к более близкому знакомству со своей особой. Он
знал, что ему нужно соприкосновение с людьми, чтобы могли развернуться
все его таланты - его любезность, его темперамент; в одиночестве он был
холоден и бесполезен, как спичка в коробке.
то заходил в гостиную, садился за рояль и наигрывал вальс, - но ритм ему
не давался. Наконец, раздосадованный, он уселся у окна и стал смотреть,
как медленно спускались сумерки и из-за сосен, клубясь, подымался седой
туман. Так убил он, злясь и нервничая, целый час, потом отправился в
столовую.
Тщетно! Ни одного знакомого. Вон там - он небрежно ответил на поклон -
берейтор с ипподрома да еще одно знакомое лицо с Рингштрассе - и больше
никого. Ни одной женщины, никакой надежды хотя бы на мимолетное приклю-
чение. Это еще больше обозлило его. Он принадлежал к числу тех молодых
людей, которые благодаря своей красивой наружности пользуются успехом и
всегда готовы к новым победам, всегда ищут новых приключений; их ничто
не смущает, ибо все заранее рассчитано, ни одна добыча не ускользнет от
них; уже первый взгляд, который они бросают на женщину, оценивает ее с
этой стороны - будь то жена друга или ее горничная. Про таких людей час-
то говорят с презрительной усмешкой, что они охотники за женщинами, не
отдавая себе отчета, как метко это сказано, ибо они с неменьшей страстью
и жестокостью, чем охотники за дичью, выслеживают, травят свою жертву.
Они всегда начеку, всегда готовы идти по следу, куда бы он их ни завел.
В них всегда тлеет огонь, но это не жар любящего сердца, а страсть игро-
ка, холодная, расчетливая и опасная. Среди таких людей есть упорные, для
которых не только юность, но вся жизнь до старости - сплошная цепь лю-
бовных похождений; их день распадается на сотни мелких чувственных впе-
чатлений - беглый взгляд, мимолетная улыбка, прикосновение к колену со-
седки, - а год - опять-таки на сотни таких дней; погоня за женщинами -
вот их единственный и постоянный стимул к жизни.
досады для игрока, в предвкушении выигрыша сидящего за зеленым столом с
картами в руках, как тщетное ожидание партнера. Барон потребовал газету.
Его хмурый взгляд скользил по строчкам, но мысли дремали и точно пьяные
спотыкались снова.
укоризненно и жеманно: - Mais tais-toi done, Edgar [1].
фигура; за ней шел маленький, бледный мальчуган в черном бархатном кос-
тюме, бросивший на барона любопытный взгляд. Они сели против него за ос-
тавленный для них стол. Мальчик явно старался вести себя чинно, но, судя
по беспокойному блеску его черных глаз, это давалось ему нелегко. Дама -
барон смотрел только на нее - была одета хорошо, со вкусом и принадлежа-
ла к тому типу женщин, который особенно нравился барону: несколько пол-
ная еврейка, в расцвете зрелой красоты, видимо с огоньком, но умеющая
скрывать это под маской возвышенной меланхолии. Ему еще не удалось заг-
лянуть в ее глаза, и он восхищался пока лишь красивым изгибом бровей,
точеным носом, который хотя и выдавал ее происхождение, но своей благо-
родной формой сообщал профилю изящество и пикантность. Волосы, как и все
в ее полной фигуре, отличались чрезвычайной пышностью. Несомненно, это
была женщина, пресыщенная поклонением, уверенная в себе и в своих чарах.
Тихим голосом она заказывала обед и делала замечания мальчику, бренчав-
шему вилкой, - все это с видимым безразличием, как будто не замечая ос-
торожного, подкрадывающегося взгляда барона, хотя именно это неотступное
внимание было причиной ее изысканного поведения за обедом.
ток пробежал по нервам, мускулы напряглись, вся его фигура ожила, глаза
заблестели. Он сам был немного похож на тех женщин, которым необходимо
присутствие мужчины для того, чтобы проявить все свое обаяние. Энергия
его пробуждалась только от предвкушения любовной интриги. Так было и
сейчас - охотник почуял добычу. Он вызывающе искал ее взгляда, не раз
скользнувшего по его лицу, но не дававшего ясного ответа на его вызов.
Ему казалось, что губы ее складываются в чуть заметную улыбку, но все
это было неопределенно, и эта неопределенность еще больше разжигала его.
Единственное, что подавало надежду, - это ее взгляд, упорно смотревший
мимо него, - он чувствовал в нем противодействие и в то же время смуще-
ние, - и еще нарочитый, рассчитанный на зрителя тон разговора с ребен-
ком. Он чуял за ее слишком подчеркнутым спокойствием легкую тревогу. Сам
он тоже был взволнован: игра началась. Он не торопился с обедом; в тече-
ние получаса он почти не отрывал глаз от этой женщины, пока не изучил
каждую черту ее лица, не проследил взглядом каждую линию ее полной фигу-
ры. За окнами сгущались душные сумерки, лес судорожно вздыхал, словно
объятый страхом, огромные дождевые тучи протягивали к нему свои свинцо-
вые серые руки, все темнее становилось в комнате, все сильнее угнетала
царившая здесь тишина. Разговор матери с сыном звучал все более принуж-
денно, все более искусственно; было ясно, что он вот-вот оборвется. Тог-
да барон решил сделать опыт. Он первым встал из-за стола, глядя мимо нее
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Орлов Алекс
Гуль Роман Борисович
Посняков Андрей