Чтение 4–й страницы книги ~Женщин обижать не рекомендуется~

В прошлом году в первый же день моей торговли подъехала
машина муниципалов, из нее вышли двое здоровых, уже ожиревших
парней с автоматами в полувоенной, в полуспортивной форме. Они
ничего не требовали, ни к кому не придирались, просто шли вдоль
рядов торговцев. И Ахмет, в обязанности которого входили
контакты с властями и разбирательства с обиженными
покупателями, быстро обошел нас, набил два огромных
целлофановых пакета огурцами, помидорами, горячим лавашом,
маринованным луком и погрузил их в багажник милицейской машины.
Все эти поборы увеличивали стоимость продуктов.

Вечером я позвонила в Управление муниципальной милиции
отцу одного из своих учеников, рассказала о посетителях и
назвала ему номер милицейской машины. Я знала о традиционном
антагонизме между обычной милицией и муниципальной. Муниципалы
больше получали и меньше работали. Милицию традиционно
презирало КГБ, нынешнее ФСБ -- Федеральная служба безопасности,
сотрудники которой не брали взяток, во всяком случае, не
мелочились, как в районных отделениях милиции.

-- Куда мне обратиться? -- спросила я, -- в ФСБ или в
Управление по организованной преступности?

-- Никуда не надо обращаться. Я разберусь.

И муниципалы перестали делать поборы возле универсама. Но
Нугзар предупредил меня:

-- Спасибо, но не надо больше. Теперь с других берут
больше. Они на меня держат обиду, хотят, чтобы я тебя уволил.

-- Это совет глупых людей, -- сказала я Нугзару.

-- Они не глупые, они опасные, -- возразил Нугзар.

-- Глупые! -- не согласилась я. -- Умный, прежде чем взять
на работу или уволить, все узнает о человеке. Если меня
уволить, вреда будет еще больше.

-- Почему?

-- Пусть они сходят в школу и все про меня узнают.

Я знала, что обо мне скажут в школе: она тихая, но не
гнется, лучше с нею не связываться. Я вошла в конфликт с
директором школы, он больше занимался коммерцией, чем процессом
обучения. Директор не заключил со мною контракта, я подала в
суд. Директора уволили, а я осталась.

Через несколько дней Нугзар подошел ко мне с предложением.

-- Эти неглупые люди все про тебя узнали и предлагают,
чтобы ты заняла место Ахмета. У весов стоять не будешь, а
получать будешь в десять раз больше.

-- Спасибо, но я временный работник. Я через два месяца
уйду, а Ахмет работает круглый год.

-- И ты работай. Будешь получать в двадцать раз больше,
чем учительница. Сейчас и профессора торгуют.

Я добилась своего: с меня не стали брать поборов, и я
могла торговать, не обвешивая и не обсчитывая.

-- Я тебя буду ждать, -- сказал Нугзар, а шалаву возьму
временно.

Я поблагодарила Нугзара еще раз и поехала в госпиталь
Бурденко, где, по моим расчетам Гузман уже должен был закончить
операцию.

Гузман пил чай в своем кабинете. Он налил мне чай в чашку
из тонкого фарфора, хорошего английского чая с бергамотом.

-- Как мать? -- спросил он.

-- Здорова.

-- Агрессивна по-прежнему?

-- По-прежнему.

-- Русские женщины хороши в обороне -- не сдаются и не
предают. Но они так привыкли защищаться, что, когда наступит
мирное время, не могут перестроиться.

-- Илья Моисеевич, но ведь у вас жена тоже русская.

-- Но моя жена из великих русских женщин!

-- А вы знаете, как бы она повела себя, узнав о вашей
измене?

-- Знаю, -- сказал Гузман. -- Лет десять назад у меня был
роман, небольшой, на полгода, так она мне только недавно
сказала, что знала о нем.

-- Знала десять лет и не проговорилась?

-- Да.

-- Тогда она действительно великая женщина.

-- Конечно. Я ее так и зову: Евдокия Великая.

-- А что с отцом? -- перевела я разговор, заметив, что
Гузман посмотрел на часы.

-- Травма позвоночника, не опасная. Я не исключаю того,
что после несложной операции он встанет на ноги. Но сегодня ему
уже сделали томографию мозга и обнаружили опухоль. Я вначале
думал, что врачи ошибаются, он проходил у меня через томограф
полгода назад. Поехал, посмотрел сам. Опухоль есть. Перед этой
катастрофой он три месяца провел в Бразилии, процесс, вероятно,
только начался, солнце могло активизировать его: он же никогда
не прикрывает голову. Если это злокачественная, то последствия
могут быть самые разные.

-- Какие?

-- Иногда одной операцией не обходимся. Бывают и две, и
три, и пять. А сердце у него... Ты же знаешь, у него был
инфаркт.

Об инфаркте я ничего не знала.

-- Так что, если ты собираешься ехать отдыхать, лучше тебе
все отложить. Может, придется выхаживать.

-- Операцию будете делать вы?

-- Обычно хирурги стараются не оперировать родственников и
друзей. Посмотрим. Я знаю только одно: Иван надолго
вываливается из тележки.

-- Он знает об этом?

-- Да. Я ему сказал.

-- А что он?

-- Ничего. Попросил сигарету.

-- Я бы тоже закурила.

Это была уже пятая сигарета за день. Мы с Гузманом
выкурили по сигарете.

-- Не затягивайся, когда куришь, -- порекомендовал Гузман.
-- Это называется быстрое курение, которое наносит удар по
сосудам сердца и мозга. Курить, как и жевать, надо медленно,
получая удовольствие и не нанося вреда.

Ни Анюты, ни матери дома не оказалось. Я приняла душ и
проспала до ужина. Мать явно хотела что-то сообщить, ожидая
вопроса, как у нее прошел день. Она любила рассказывать с
подробностями. Я не спрашивала. Наконец, она не выдержала и
сказала:

-- Я взяла билеты, выезжаем через три дня.

Сама виновата. Могла сказать ей, что не еду с ними,
раньше. Теперь, пока не будет сдан мой билет, я двое суток буду
выслушивать упреки. И все-таки надо начинать этот неизбежный
разговор.

-- Извини, я задержусь на неделю.

-- Я бы тоже задержалась, -- тут же включилась Анюта. -- И
вообще, мне ваша деревня вот так настоебенила.

Мать отложила вилку.

-- Что за выражение? Это же подзаборный мат!..

-- Подзаборного не бывает. Пишут только на заборах, --
возразила Анюта.

-- Ты что, не понимаешь, что сказала плохое слово? --
спросила мать.

-- Слова -- это только слова. Они не могут быть ни
хорошими, ни плохими.

От кого она эту формулировку могла услышать? Мать молчала,
не находя нужного слова. Значит, сейчас эту дискуссию о хороших
и плохих словах перекинет на меня. Так и случилось.

-- Может быть, ты объяснишь ей, какие слова можно говорить
девушке, а какие нельзя? -- предложила мне мать.

-- Только вначале уточни, -- улыбаясь, попросила Анюта, я
еще девочка или уже девушка? Или я нимфетка?

-- Ты прочла "Лолиту" Набокова? -- спросила я.

-- Еще в прошлом году, -- ответила Анюта. -- Но меня ждут
подруги во дворе. Можно мы с тобой хорошие и нехорошие слова
обсудим перед сном? И по "Лолите" у меня к тебе будут вопросы.
Я надеюсь, ты на них мне ответишь.

-- Постараюсь. Ладно, иди, гуляй.

-- Ты запускаешь дочь, -- предупредила меня мать, когда
Анюта вышла.

Я промолчала, потому что знала, что все равно я получу
следующий и главный для матери на сегодня вопрос.

-- Так почему же ты не можешь выехать с нами вместе?

-- Я устроилась на временную работу. Через месяц я приеду.

-- Какая же это работа? Опять торговать овощами?

-- Да, опять. Другим способом я деньги заработать не могу.

-- Твою прошлогоднюю торговлю полгода вся поликлиника
обсуждала.

-- Мне плевать, что обсуждает поликлиника.