поехал на пятый этаж, в место пребывания осточертевшего уже ученого. Еще в
холле, около лифта, я рассмотрел немного слизи, но принял ее за плевок
какого-то жлобоватого доцента. А на пятом, близ лифта, опять эта дрянь,
вдобавок к ней прилипло что-то вроде чешуйки. Тут я соображаю со скрипом:
и внизу был вовсе не плевок доцента; поэтому отскоблил гадость, да в
пакетик из-под орешков сховал. А в главном коридоре пятого этажа -
полумрак и жужжание. Не понравились мне эти звуки; рукоятку нагана в
ладонь, большим пальцем взвожу курок, указательный опускаю на спусковой
крючок, двигаюсь в полуприседе, рывками, готовый бабахнуть в любую
неожиданность. И тут что-то мокрое мохнатое влетает и вылетает из моего
"растопыренного" глаза. От такой обиды я чуть не выстрелил себе в
гляделки, плюс возненавидел автора "Мухи-Цокотухи". Но, в основном,
продолжал действовать грамотно.
прыгнул влево, скакнул вправо, потом уже ворвался в помещение и спрятался
за ближайшим укрытием, большим шкафом. В комнате праздник-фиеста. Жирные,
быстрые, летают эскадрильями, хватают за кожу челюстями, во все отверстия
ломятся, глаза просто выпить хотят - первый раз в своей бедовой жизни
повстречался с такими наглыми спортивными, накачанными рэмбо-мухами.
Отгоняю их, бью кулаком и наотмашь, "по щекам", обзываю всячески. Это
помогает, но слабо, напрягаюсь, как пинг-понгист в финальном матче.
Конечно, внушаю себе, что мухам удивляться не стоит; чего в них
особенного, самые заурядные дрозофилы, не це-це какие-нибудь. Ученым -
слава, а цокотухам только вредные излучения генератора. Отчего ж болезным
не сорваться из коробки? Тоже ведь свободы хотят. Выдвинулся я из своего
укрытия на несколько шагов, под ногами хлюпает генераторная жидкость, та,
что с магнитными свойствами, и вот, пожалуйста. Меж двух установок в луже
- павший и мертвый. Я, собственно, его по бороде и узнал. Тот самый клин
между глаз торчит. Естественно, что на лице неприятная каша, борода на
помазок похожа. Над кроваво-магнитной лужей Мухляндия работает,
барахтается и купается. Я выскочил из комнаты, прочертил блевотную полоску
в коридоре - мне казалось, что я того помазка наелся. В рубке, правда,
снова себя на подвиги завел притоптываниями и прихлопывании в стиле
национально-освободительных движений Африки. Разгладив скомкавшуюся
душонку, стал звонить в свое бюро - и вот те на, все ушли на танцы.
Напрасно пытался высвистать шефа, он обменивался где-то опытом с
Корпорацией секретарш-телохранительниц. А вот криминалисты на сей раз
через десять минут прискакали, будто поджидали в кустах неподалеку,
причем, у всех взгляды зверьков, питающихся падалью. Белорыбов с
веселенькой улыбочкой на устах сразу ко мне и, сглатывая слюну, попросил
предъявить оружие. Но в тот момент, когда я протягивал свой наган,
Белорыбовский холуй взял меня на прием. Смешной прием, детсадовский -
заломал мою руку своими двумя - я бы на его месте провел айкидошный
кистевой. Однако, ничего противопоставлять борцу не стал, потому что
гостям только этого и надо. Прихлопнут за здорово живешь, потом накатают
нужные бумажки, и дело закрыто. Лизнул я пол, захрустели хрящи, какой-то
орангутанг еще прыгнул мне на спину и стал топать ногами. Ясно,
пристрелить не получилось, сейчас мне помогут оказать "сопротивление при
задержании". Утюжили минуты три, выдавая грубость за умение. Но потом
Белорыбов проявил режиссерское мастерство. Меня дернули, как морковку, за
чубчик вверх, и боец, сбегавший к Веселкину, ткнул прямо кровавой пятерней
в мое уставшее лицо.
моменту капитан Белорыбов. - Двадцать пять лет расстрела тебе, и то мало.
налетом цивилизации полный котел бреда.
опричника.
армии, тычки в живот и по почкам. На службе-то я быстро нашел себе
персонального мучителя, который "обрабатывал" красиво, но облегченно,
по-театральному. За эти услуги передавал ему, подавляя музыку в животе,
всю сухую колбасу, импортированную из дома, впрочем, ее и так бы отняли.
Но Белорыбова колбасой не смягчишь, он тверд, как тот клин, что завершил
карьеру физика.
неакадемической обстановке заикнись про слизь и чешуйку в пакетике,
который дружки выбросили при обыске в мусорное ведро. Да они ж заставят
меня сожрать этот вещдок вместе с остальными помоями.
опекун. Он должен был помочь мне. А мне предстояло рассказать, как гасил
светильник отечественного разума. Стараться и придумывать не надо было,
всю историю сочинил бывший режиссер, а нынче драматург Белорыбов.
Оставалось только передать своими словами, но под протокол. Главное было
не запутаться в расписании греховных дел. Начать с учительницы Рахиль
Израилевны, которая внушила ненависть к родным березкам. Не забыть о
тренировке по метанию клиньев в гастролера Файнберга. Ну и закончить самым
последним обагрением рук.
прописанную мне назойливым драматургом. Второй - желаю сохранить в
организме больше целых деталей, чем позволяет ситуация. Первый и второй
уживались друг с другом плохо. Налегал на первый - и вот результат: через
несколько дней я нуждался отнюдь не в косметическом ремонте. Приятно было
б что-нибудь противопоставить своему оппоненту, но подходящего средства не
нашлось. Рука у него в два раза шире моей; морда и брюхо чувствительны к
битью, как кирпич и мешок с картошкой; стрелять, естественно, нечем, разве
что соплей. А улепетнуть внутри такой клетки могла бы только черепаха из
апории пресловутого Зенона (его бы на мое место). Наконец понял, пора
давать второй ответ. Ведь я успел уже попрощаться с тремя зубами, двумя
клочьями волос, телесным цветом лица, и что-то внутри стало шалить.
Тратить ресурсы столь быстро, наверное, было бы легкомысленно.
уже выдавал трели на нарах. Неведомая сила как бы выкручивала меня на
манер тряпки. Я даже несколько раз штаны ощупывал, не мокрые ли. И
Дуевские слова вспоминал, о высасывании душевного жара у граждан. Как-то
выкручивали меня в очередной раз, ну и выпустили жар. Заодно и некое
существо, прихватив мои мысли, выскочило наружу, назовем его для ясности
ГНОМИКОМ. Что интересно, я как бы стал им. Раз - и затянулась пеленой вся
камера, принялся блуждать я (то есть гномик) в непроглядной мгле. Блуждаю
по-черному, вокруг же неустанное чавканье и всасывание, будто это не
туман, а питательный бульон. Несколько раз видел и тени чавкающих-сосущих,
каких-то родственников пиявки и глиста. Один червяк так мощно меня
потянул, что я принял его за Родиона Михайловича. Навроде разглядел даже -
сидит тот тихонький в кабинете, стеклышки очков поблескивают, конфетку
жует и бумажку правит. Рванулся сдрейфивший гном обратно с такой силой,
что чуть не треснул. Повоевал с ветрами, попланировал и как-то из тумана
пищеварительного выскочил, прямо в родную камеру.
его сожрать, но подозрительные видения намекали скорее на помутнение в
голове. И в самом деле, поволокли меня на допрос, а я собрался дать еще
один ответ. По-джентльменски выражаясь, попробовать внезапно Белорыбова
нокаутировать, а по-рабоче-крестьянски - дать ему по соплям, чтоб не скоро
встал. Пусть хуже, но роль будет не чужая, а моя. Хуже себе сделать не
пришлось, следователь стал вдруг умным и добрым. Извиняется даже, мол, кто
же знал, что вы такой положительный гражданин. Я, обалдевши от
положительных эмоций, решил, что это спасенный жар души мою судьбу
устроил.
недовольным сопением, но известил, что в технопарке за время моего
отсутствия завершилась биография еще одного ученого. Кстати, последний
убиенный занимался преобразованиями каких-то сверхдлинных субэлектронных
волн, из-за которых иногда в природе шаровые молнии родятся.
Субэлектронщику стало хуже, а мне лучше, вот и разберись, где тут мораль.
Пару деньков полежал в ванной, отмок, попил женьшеневки, потом отправился
к врачу-костоправу. Врач хрустел костями. Это помогло. Хрустел-то он
костями другого пациента, но я, наслушавшись такой музыки, понял, что
лучше стать здоровым и идти домой. Попадись к такому доктору на сеанс,
действительно потом ни на что не пожалуешься.
скрывал. Каждому вколачивал страхи, когда пропуск проверял. Только в моих
услугах уже не особо нуждались. И так все было известно, катались жуткие
вести из уст в ухо. Эскадроны смерти, красные бригады, черные сотни и
другие кошмарные темы надолго прописались в головах. Большинство
прознавших про это дело репортеров настаивало на том, что нынче орудуют не
какие-нибудь закоренелые преступники с четко очерченными целями, а юные
сорванцы-консервы из группировки ГСДБ (Гитлер-Сталин - дедушки-братья) или
романтики-калы из бандбригады "Батька с нами". Дескать, юнцы утверждают
свою мужественность, вбивая клин в какую-нибудь голову с противоположной
стороны баррикады. Получалось, что Файнберга принесли в жертву консервы,
Веселкина - калы, субэлектронщика опять же консервы.
которую испускают печатные, а точнее, непечатные органы. Поэтому
притворялся (и очень удачно) олигофреном, чтоб не вслушиваться и не
вчитываться. Даже невооруженным взглядом видно, что у малолетних калов,
консервов и прочих крысят спинной мозг жидковат для таких заковыристых
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Мурич Виктор
Березин Федор
Шилова Юлия