в события. Принялся скакать вокруг поверженной девки, то и дело приседая на
передние лапы и размахивая хвостом. При этом пес то лаял, то покусывал девку, то
хватал зубами хозяина за брюки.
Сигизмунд зашел в туалет, открыл шкаф и вынул оттуда наручники. Эти наручники
подарил им на свадьбу один дурковатый институтский приятель Натальи. Мол, так
крепче друг друга держаться будете. Супруга сочла шутку идиотской, да и
Сигизмунд не был в восторге. Однако наручники сохранил. Вернее, они сами
сохранились, забытые в дальнем шкафу. И вот - надо же! - пригодились!
Сковал угонщице руки. Потом снял на кухне бельевую веревку и связал ей ноги. Так
оно вернее будет.
* * *
Квартира у Моржа была трехкомнатная. В одной комнате, где стоял телевизор и
диван, Сигизмунд обитал постоянно. Там было более-менее прибрано. В двух других
хранились разные вещи. Там Сигизмунд иногда вытирал пыль. Но нечасто. Только
когда находило. Или перед Новым Годом, если не лень было.
Сигизмунд наклонился, взял девку за подмышки и поволок в одну из необитаемых
комнат - ту, где стояла тахта. Пес тотчас же впился ей в ногу. Не со зла впился
- играл. Сигизмунд пинком отогнал пса. Кобель-таки успел стащить с ее ноги одну
чуню и улегся грызть.
Угонщица застонала, дернулась освободиться- не тут-то было. Добрые наручники
крепко держали.
- Это тебе не дурь по вене пускать, - назидательно сказал эстонской наркушнице
потомок польских шляхтичей.
Девка принялась изгибаться всем телом и горестно подвывать. Ломает ее, что ли?
Сигизмунд затащил девку в комнату и взвалил на тахту. Тяжелая оказалась.
Отъелась, гадина, на эстонской сметанке.
Отдуваясь, Сигизмунд принес из кухни табуретку, сел рядом с временно притихшей
девкой и стал наблюдать. Кобель тут же приперся с чуней, улегся рядом и начал
усердно жевать, время от времени поглядывая на Сигизмунда - мол, ладно ли?
Угонщица, не моргая, глядела в потолок расширенными белыми глазами. Время от
времени из ее горла вырывалось тихое жалобное поскуливание. Заслышав этот звук,
кобель всякий раз делал бородатую морду набок - дивился.
Только сейчас Сигизмунду шибануло в нос всеми запахами девки. Пахло от нее
сногсшибательно. Дымом. Потом. Дрянью какой-то, описанию не поддающейся. От
кобеля, когда в тухлятине вываляется, так не несет.
Что дымом разит - ничего удивительного. На чердаках, небось, обретается.
На ней были чулки домашней вязки. Перед мысленным взором Сигизмунда всплыла
трогательная работящая эстонская бабушка, которая там, у себя на хуторе, подоив
коровку, сидит у очага и вяжет внученьке чулочки. Он даже взгрустнул. Ведала ли
старушка, в какую мерзость внученька впала...
А что сказал бы девкин дедушка?
Подобно тому, как у каждого уважающего себя питерца имеется героическая
бабушка-блокадница, всякий порядочный прибалт обязан иметь дедушку - "лесного
брата". С бородой лопатой и обрезом. В это Сигизмунд верил нерушимо.
Ухлопает ведь непутевую, если узнает. Все эти непримиримые борцы с советской
властью и русской оккупацией таковы.
На мгновение Сигизмунд увидел заснеженный лес, поляну, несгибаемого дедушку с
обрезом и падающую внучку-наркушницу... Из ствола обреза сочится сизый дымок...
Во внучке дыра размером с кулак... "Я тебя породил, я тебя и убью!" - сурово
говорит дедушка - "лесной брат".
Ой, нет, это борцы с поляками так высказывались...
А ну его на хер, этот национальный вопрос.
Тут пленница резко дернулась. Из-под одежды вывалилась... э-э... фенечка.
Фенечка? Из дерьма керамического? Хрена лысого!
На шее у девки болталась лунница - украшение в виде полумесяца.
Золотое оно было.
Золотое!
Уж в чем-чем, а в этом Морж бы не ошибся. И золото - видно было - очень хорошее.
Всяко не расхожей 583-ей пробы. К такому золоту вооруженную охрану приставлять
полагается. Как в Эрмитаже, куда Сигизмунда водили для общего развития в составе
6-"А" класса глазеть на скифский драгмет.
Сигизмунд стащил с девкиной шеи тяжелую лунницу. Угонщица пыталась не дать,
башкой вертела, зубами лязгала, но Сигизмунд ей кулак показал. Осознала и
притихла.
Лунница крепилась к девке кожаным ремешком. Простенький дерьмовенький ремешок.
От пота потемневший, вытертый. На жирно поблескивающем желтом металле чеканка...
Сигизмунд поднес лунницу к глазам и ахнул. Прикусил губу. Глянул на девку с
восхищением и ненавистью. Вот ведь что почти в открытую на шее таскает, гнида!
По Питеру! По героическому - что бы там ни говорили - Питеру!
Лунницу поганили три свастики, расположенные полукругом. Та, что в центре, -
побольше, две на концах - поменьше.
Сделано было грубовато. Пробы на изделии не стояло. Из зубов да протезов отлито,
не иначе. Мародерствовали родственнички-то девкины. Фашистские прихвостни.
Переливали, небось, где-нибудь в землянке, посреди дикого леса. Уж больно работа
топорная.
Так что же получается? Выходит, не угонщица девка? Такое на себе таскающая - на
фиг ей задницей рисковать. Разве что из озорства. Или ушмыгалась девка до того,
что уже и сама не ведает, что творит.
Нет, что-то не то. Откуда у простой торчащей девки такая штука? Давно бы на
зелье извела.
Может, беспутная лялька какого-нибудь безмерно навороченного "папы"?
Похоже на то.
Ох ты Господи! Да кто же это так начудил, что девку с подобной безделкой одну по
городу шастать отпустил? Это кто-то очень большой начудил. За этакую лунницу, за
такой-то кусище золота, квартирку можно купить побольше сигизмундовой...
Ой-ой. Искать ведь будут дуру обдолбанную. Ну, не саму дуру, понятно, а ту
дурость, что у ней на шее висела. И найдут. Непременно найдут. Весь город
перевернут не по одному разу, а отыщут.
Ну, хорошо. Если это профессионалы, то разговор их с Сигизмундом будет краток и
конструктивен. "У тебя?" - "У меня". - "Отдай". - "Заберите, ребята". -
"Забудь". - "Уже забыл"... И все.
А если это отморозки? Убьют ведь отморозки, вот что они сделают.
А если девка и впрямь какого-нибудь чеченца подружка? Кавказцы таких любят,
здоровенных да белобрысых. Вот и получается "прибалты-чечены". Ох, права Софья
Петровна...
Ладно, сейчас все выясним. Испытаем стерву, коли она по-человечески говорить не
желает.
Сигизмунд наклонился к девке поближе и внятно проговорил:
- Зиг хайль!
Лицо девки оставалось бессмысленным.
Сигизмунд возвысил голос:
- Гитлер капут!
На этом познания Сигизмунда в немецком языке в принципе заканчивались. А в
эстонском они даже и не начинались.
На всякий случай спросил еще:
- Шпрехен зи дойч?
Безрезультатно.
Английский?
- Ду ю спик инглиш?
Бесполезно.
- А ну тебя совсем! - рассердился Сигизмунд. - Ты что, полная дура?
Девка лежала отвернувшись. Похоже, последняя версия была самой правильной.
Может, немая?
Да, как же, немая. На дворе вон как разорялась.
...А отморозков, пожалуй что, и не пришлют. Те, кто такими безделушками
швыряются, дилетантов не нанимают...
Сигизмунд пошел на кухню ставить чайник.
...А хотя бы и прислали. Отдать им наркоманку с лунницей и пусть проваливают. Он
ничего не видел, ничего не знает и, что характерно, знать ничего не хочет.
Из комнаты донесся тяжелый стук. Девка упала с тахты на пол. Чертыхаясь,
Сигизмунд водрузил ее на место. Заодно задрал у нее рукава, поглядел на руки.
Вены чистые, не "паленые". Может, в ноги колет? Сейчас и так делают. Да нет,
больше похоже на "кислоту".
...С другой стороны, кто такой насквозь откровенный, чтобы из протезов да из
мостов лунницу отлить, да еще свастиками проштамповать? А штука новая,
незатертая. Недавно сделанная.
Сигизмунд еще раз для острастки погрозил девке кулаком и отправился варить себе
кофе. Всяко не получится поспать в эту ночь. Не хватало заснуть, имея в доме
такую гремучую змею!..
Карауля кофе - чтобы не убежал - Сигизмунд все пытался ухватить какую-то
смутную, назойливую мысль, что крутилась в голове. Была в обторчанной девке еще
одна странность, а какая - уловить не мог.
Ладно, разберемся... Сигизмунд снова вернулся мыслями к луннице.
Свастика не всегда была символом проклятого фашизма. Об этом Сигизмунд не без
удивления узнал уже в относительно зрелом возрасте. И долго не верил.
Свастика - знак Солнца. Древний. Вроде, авестийско-буддийский. Об этом возвестил
стране с телеэкрана чернобородый астролог Пал Палыч Глоба. Давно это было - еще
в эпоху "Новой Победы". В эпоху, так сказать, "высокой перестройки". Горби,
съезды, Сахаров... Пал Палыч тогда маячил в любой мало-мальски кичевой
передачке. Моден был. М-да...
Может, девка - буддистка какая-нибудь? Или спятившая неоавестийка?
Сигизмунд налил себе в чашку кофе и вернулся в комнату, где лежала пленница.
Сел рядом, строго поглядел на нее, пытаясь придать взгляду многозначительность -
как у эзотерических парней из "Третьего глаза", - и молвил громко и отчетливо:
- Будда! Харе Кришна!
Девка не пошевелилась. Глаза у нее были остекленевшие.
Померла, что ли? У, чудь белоглазая! Нет, вон моргнула.
Сигизмунд отпил кофе и грозно рявкнул:
- Эй, ты!
У девки из глаза выползла мутная слезина.