Чтение 4–й страницы книги ~Дорога~

Витвемахер, дружески ухмыляясь, не вернул ему пистолет. После этого
Бальтазар немного успокоился и подобрел.

Ремедий отнесся к новшеству безразлично. В его недолгой жизни не
бывало еще так, чтобы ему самому приходилось принимать какое-нибудь важное
решение. Всегда находился человек, который все решал за Ремедия Гааза, так
что ему оставалось только подчиняться.

День и еще полдня они плутали по лесу - наместник Варфоломей глубоко
зарылся в дебри. К полудню второго дня вышли на большую дорогу, которая,
по уверению Варфоломея, должна привести прямо к Страсбургу. В бытность
купцом (при этом воспоминании наместник истово крестился и плевался) он не
раз ходил по этим дорогам в обе стороны, так что с таким проводником
путники достигнут Страсбурга скорее, чем рассчитывали.

Ссылаясь на свой опыт, Варфоломей уверял, что нынешнюю ночь они
проведут под крышей. Это было очень кстати. Близость осени давала о себе
знать. По ночам уже начинались заморозки на почве.

Поэтому когда впереди показался трактир - как и предсказывал
Варфоломей, которому Фихтеле не очень-то верил, - все вздохнули с
облегчением.

Но попасть под крышу оказалось не таким простым делом, как казалось
поначалу. Завидев толпу бродяг, в дверях несокрушимой стеной выросла
хозяйка трактира. Была она худой, мослатой, с бесцветными волосами,
уложенными под чепец, востроносая и горластая.

- Добрая женщина, - отечески обратился к ней наместник Варфоломей и
патетически потряс скованными руками. - Мы мирные путники, пусти нас
добром во имя милосердия...

Женщина прервала его.

- Убирайтесь, бродяги, - сказала она, вытирая нос фартуком.

- Эй, не распускай язык, чертова баба, - возмущенно сказал Витвемахер
и показал ей аркебузу. - А то всажу в тебя пулю, будешь знать. Богачка.

- Сукин сын, - выразительно произнесла женщина. - Срала я на твою
аркебузу.

Она сунула руку под фартук, шевельнула спрятанным на поясе
пистолетом.

В этот момент Ремедий узнал ее.

- Бог ты мой, - ахнул бывший солдат. - Да это же Эркенбальда!

Он сразу помрачнел. Вспомнил бывшую товарку по скитаниям. У нее снега
зимой не допросишься - с капитаном Агильбертом были два сапога пара. Тот
тоже только на оплеухи был щедрый, а что до денег - удавиться был готов за
гульден.

Ремедий потянул наместника Варфоломея за рукав. Тот обернулся, и
серые истовые глаза уставились на Гааза нетерпеливо.

- Что тебе, неразумное дитя?

- Пойдем отсюда, - сказал Ремедий. - Она нас не пустит.

- Дорожит своим добром? - хищно спросил Варфоломей. Дернул ртом,
дрогнул ноздрями.

Эркенбальда щурила глаза, оглядывая толпу оборванцев. В этот момент
за ее спиной показался слуга, дюжий парень с ведром в руке. В ведре что-то
дымилось, клубилось, парило - явно съестное, судя по запаху. По толпе
бродяг пробежало волнение. Запах был мясной.

- А чего, - простодушно сказал парень, - пустили бы божьих людей хотя
бы в сарайке переночевать, а, хозяйка? Доброе дело зачтется. А накормить
их можно хотя бы этим.

"Это" оказалось вареной требухой, которую Эркенбальда распорядилась
скормить свиньям, прежде чем зарезать их на колбасы.

Эркенбальда фыркнула. Ей тоже не по душе было вступать в неравный бой
с десятком вооруженных мужчин, пусть даже оборванных и голодных.

- Ладно, пусть, - проворчала она. - Только в дом ни ногой. И посуды
не дам. Пусть из ведра хлебают.

В эту ночь они досыта наелись горячих потрохов и заснули вповалку на
соломе.

Разбудил их все тот же парень, трактирный слуга. Ранним утром всунул
в приоткрытую дверь лохматую голову, впустив в душное пыльное помещение
свет холодного осеннего утра, шевельнул тяжелым плечом.

- Хозяйка велела передать, чтоб вы убирались. Ночь прошла.

В полумраке зашевелились тела, громыхнули цепи.

Парень хмыкнул.

- Чудно, - сказал он. - Будто обоз арестантский. Давайте, бродяги,
уходите поскорей. Она сказала: если вы еще четверть часа будете пердеть в
ее солому, она сама в вас пернет из аркебузы.

И хихикнув, прикрыл за собой дверь.

Варфоломей сел, протер глаза.

- Экая скверная неблагочестивая баба, - заметил он. - Трясется за
свое добро, по всему видать. Может, задержаться здесь, дабы сия заблудшая
душа...

- Мы торопимся, - сказал Иеронимус.

На опавших листьях, на траве поблескивал иней. Через час солнце
растопит его, станет теплее. Только это и утешало Бальтазара Фихтеле.
Бывшего студента распирало от возмущения. Надо же, какая гордячка. Со
старыми товарищами как со скотом. И впрямь стоило бы проучить ее. Чтоб
неповадно было впредь.

Не успели путешественники выбраться из сарая и кое-как протереть
глаза, как из дома показалась сама хозяйка.

- Вы еще не убрались? - гаркнула она. Шагнула, грохнув о крыльцо
деревянными башмаками.

- Может, хоть воды горячей у нее попросить? - нерешительно шепнул
Бальтазар Ремедию.

Ремедий поглядел на хозяйку с тоскливой злобой. Он-то хорошо ее знал,
стерву. Только головой покачал.

- Да ведь она нас и не узнала, - продолжал Бальтазар с тихой
надеждой. - А вот если к ней признаться, напомнить о том времени, когда
скитались вместе, воевали бок о бок, терпели лишения... Ведь когда-то мы
все...

Не дослушав, Ремедий досадливо махнул рукой.

- Не узнала она нас, как же. У этой суки глаз, как у орла, а нюх
почище собачьего. Идем лучше, не позорься. Так отбреет...

Под пристальным взглядом Эркенбальды, державшей аркебузу, разбойники
один за другим покидали двор. Последним шел Фихтеле - опустив голову,
шаркая ногами. Он нарочно прошел возле самого крыльца и, не поднимая глаз,
чтобы не разорвалось от злости сердце, пробормотал:

- Прощай, Эркенбальда.

- Будь здоров, Фихтеле, - равнодушно отозвалась женщина.

По дороге шел человек и плакал. Был он среднего роста, волосом
светел, рот имел большой - про таких говорят "губошлеп". Одет в дорогие
одежды, но шел пешком и не имел при себе никакого имущества.

Разбойники нагнали его, окружили со всех сторон. Но и в толпе
незнакомцев продолжал человек заливаться слезами, не глядя ни влево, ни
вправо. Безутешен был он, как душа, ввергнутая в муки чистилища.

Тогда Иеронимус фон Шпейер спросил его:

- Как тебя зовут?

Человек ответил:

- Михаэль Клостерле, отец мой.

- Куда ты идешь? - спросил Иеронимус.

- Куда глаза глядят, - был жалобный ответ. - Ибо нет у меня ни кола
ни двора.

- Как же случилось, что потерял ты и кол и двор?

Разбойники обступили собеседников теснее, любопытствуя услышать
ответ.

- Было у меня некоторое имущество, - начал рассказывать Михаэль, - я
занимался торговлей и дело мое поначалу процветало. Но потом мой лучший
друг, мой компаньон, которому я доверял, и моя невеста, которую я любил,
сговорились за моей спиной и вместе предали меня. Я потерял все, чем
владел, лишился любимой девушки, утратил веру в людей - и вот иду по
дороге один.

Эта история очень понравилась Варфоломею. Он протолкался к Михаэлю
поближе и впился в него жадным взглядом. Но Иеронимус не дал наместнику
рта раскрыть, заговорив первым:

- К чему ты стремишься?

- К духовному совершенству, - сказал Михаэль. - О отец мой, знали бы
вы, как стремится душа моя к совершенству!

- Почему же ты плачешь? Разве ты не определил еще своей цели?

Михаэль удивленно посмотрел на монаха сквозь слезы, покусал свои
толстые губы.

- Определил, но...

- Назови ее, - сказал Иеронимус. - Одень ее в одежды из слов.

Михаэль подумал немного.

- Сначала я хочу разбогатеть. Заработать хотя бы несколько тысяч
гульденов. Возможно, на торговле. Да, скорее всего, именно на торговле. А
потом от всего отказаться и дать обет нищенства...

Глаза Варфоломея пылали. Он подпрыгивал на каждом шагу, желая
вклиниться в разговор, - понравился ему Клостерле. Так понравился, что сил
нет.

Но между Варфоломеем и Клостерле оставался Иеронимус фон Шпейер,
который продолжал свои ненужные расспросы, мешал завести настоящую
душеспасительную беседу, не позволял завербовать в орден нового
подвижника.

Иеронимус сказал совсем тихо, так что Михаэлю пришлось наклонить