остановить, набрала номер.
Асенефа и бровью не повела.
сидения на конторских стульях.
лежит в постели вот уже четвертый день. Лежит как живой, и даже не пахнет
от него. Будто спит. Даже муха - вон, под потолком бьется - и та на него
не садится. Только окоченел Белза, а так - нетлен.
замаливать? Нет уж, господи, некогда мне за других колени протирать.
Извини. Одних только моих наберется на целую книгу, потолще телефонного
справочника "Желтые страницы".
Мне-то лично что они сделали? Белза был таков, сам знаешь, господи, его на
всех хватало. Ах, тяжкий грех - ненависть. Ведь ребенка тоже из-за этого
извела. Не хотела, чтобы его бесстыжие зеленые зенки пялились на меня с
невинного детского личика. Не хотела второго Белзы. Дитя извела. После
этого никакое убийство грехом не покажется. А ты, господи, любить велел.
человека в бараний рог гнет, ты только сумей возлюбить его как следует.
меня!..
всегда готовая к действию.
больше, Она уж и забыла его поди.
либо от голода бы подохла...
да рылом, рылом, чтоб неповадно было, - сказала Мария.
Сидели днями и ночами напролет на этом самом подоконнике, две любовницы
одного Белзы. И что в нем хорошего? Тощий да плешивый. Одного в нем
богатства, что хуй до пупа.
Манефой. Ах, какая девочка была, провинциалочка из вологодских лесов,
нежная, трепетная. И Набокова читала. И Кортасара читала. И Борхеса. А
Джойса не читала. "Как вы сказали? Джойс?" И этот ясный детский взгляд
из-под русой челки. "Я запишу, если позволите. Я непременно прочитаю
Джойса". - "Да уж, ты непременно прочти", - строго сказал Белза. А у
самого слюни текут, в глазах крапивная зелень, остатки светлых волос на
лысеющей голове встали золотым венцом. И посмеиваясь себе под нос, глядела
на это с дивана Мария.
человека, плюхнулась в кресло у входа. В ответ на раздраженный взгляд
дочери дрогнула ноздрями. Марте кивнула - уважала Марту, даром что
гулящая, да работящая.
колен ручную кофемолку, и терпеливо вертела ручку. Видать, на кухне этим
занималась, а на кухне пусто, скучно, пришла к теплому столу, где чайник и
чашки. Зерна перетирались и ссыпались тонким порошком в ящичек.
кофемолка-то сломалась, приходится вручную. Эта еще бабкина, старинная,
теперь таких вещей и не делают. А починить электрическую некому. Все
наперекосяк с той поры, как отца не стало. И эта вон совсем от рук
отбилась, кофе и то намолоть некому, зато пить охотников много...
Пантелеймоновне, она с удовольствием поговорит с тобой. Расскажи ей, как я
ведро утопила. И как кофе намолоть некому. И как целыми днями смотрю в
окно с кислой рожей. Поговори о современной молодежи... Только оставь ты
меня, ради Бога!
на скулах, молча вышла из комнаты.
не попробуешь жить от нее отдельно?
ласкающими губами.
содранной с ладоней, ибо намертво приросла к тебе.
я привыкла считать своим.
образу и подобию божества. Несмотря на все человеческие заблуждения,
несмотря на все его грехи и просто неприкрытую подлость. Ибо критерий
праведности лежит где-то далеко вне человека.
- птицей с морозного воздуха, впустив за собою запах зимы, лисий хвост
волос разметался по воротнику дорогой шубы, черные глаза под черными
дугами бровей сверкают, как о том в жестоких романсах поется надтреснутым
голосом (а монетки-то звяк, звяк, звяк в драную шапку: благослови вас
боги, господа милостивые!)
а сапоги Актерка, поостыв, сама сняла. Марта, в глубине комнаты мало
заметная, вынула из буфета еще чашку.
Театральный институт. В институте же, только раз взглянув на тощие
актеркины ребра, даже прошение не взяли.
поглотило ее чрево большого города, и начало переваривать, перетирать,
обжигать своим ядовитым желудочным соком. Деньги свои она сразу же
потратила. Незаметно уходят деньги в Вавилоне. Следить за их исчезновением
- особое искусство. У Марты оно, скажем, от природы было, а вот у Актерки,
особенно на первых порах, отсутствовало. Так что и домой уехать она не
могла.
только увидел личико это ангельское с посиневшими на морозе губами, так и
умилился. И умиляясь до слез, источая нежность - с кончиков чувствительных
его пальцев так и капала, точно елей, - коснулся ее щеки и повел за собой
домой.
сам, Белза.
до туалета сбегать. Теплая постель у Белзы, надышанная, нацелованная,
пропахла духами так сильно, что и не уснешь.
угловатого тела и крошечных грудей, и он того, как она хныкала. А еще она
болтала обо всем на свете, как птичка. Слов он не слушал, только интонации
девичьего голоска - и умилялся, умилялся. И бегала голенькая на кухню
варить кофе, плюхалась обратно в постель с двумя чашками на маленьком
металлическом подносике. И вертелась перед Белзой то в его махровом