за Исангардом. Прыгая с кочки на кочку, каждую секунду ожидая трясины, из
которой уже будет не выбраться, шарахаясь от черных деревьев, я невольно
сожалел о лесе. Пусть там сыро, пусть ветки эти цепляются, пусть муравьи
кусаются, как ненормальные, - но там хоть земля под ногами твердая. А не
этот гамак, подвешенный над пропастью. Я попытался выяснить, на какой
глубине у этой пропасти дно. Оказалось, что дна вообще нет, но зато там
торф. Торф - отличное топливо, сказал Исангард. Меня это, понятное дело,
ужасно вдохновило.
будто мы топаем по шкуре гигантского сонного существа.
увязалась. Для такой дохлой девчонки держалась она хорошо - не ныла, не
отставала. Она ходила лучше, чем я, но это как раз не показатель, потому
что я по пересеченной местности хожу из рук вон плохо.
мертвых деревьев. Глупые они. Исангард ловит их на простой крючок: они, не
думая, хватают любую наживку и тут же попадаются. Я не очень люблю мясо,
но в общем есть их можно.
решался. Не хотел показывать свою слабость этой девице в полосатой юбке и
допотопном чепчике с мятыми кружевами, которая шлепала за моей спиной, как
заведенная.
понимал, зачем нам ломить по болоту. Мы вольные существа, мы можем с
одинаково чистой совестью идти в любом направлении. Я никак не мог взять в
толк, зачем Исангарду понадобилось создавать себе дополнительные
трудности. Я так и сказал ему, когда мы остановились на относительно сухом
островке, чтобы передохнуть и выпить горячего чая. Он сказал, что другой
дороги нет и что за деревней Имлах чуть ли не до самого конца света
тянутся бескрайние болота. Я почуял в его словах какой-то подвох, потому
что он вдруг улыбнулся своей щербатой улыбкой, щелкнул меня по лбу и начал
обламывать ветки засохшей осинки, чтобы развести костер.
вынимала из своей холщовой сумки наш котелок и мешочек с чаем. Мешочек
подмок и заплыл коричневыми разводами. Почему-то мне стало вдруг обидно,
что Исангард доверил ей нести наши вещи. Когда я увидел, с какой
самодовольной физиономией она вытряхивает в котелок влажный чай, я не
сдержался.
она, потому что упала в лужу и подмочила чай, или я, потому что постоянно
ее дразню.
убийственными взглядами. Он осторожно поджег сырой хворост, тихонько подул
на занявшуюся бересту, и через несколько минут у нас уже был очаг и свое
место на земле возле этого очага.
своей треснувшей фарфоровой чашки, которую прихватила из дома, а у нас с
Исангардом были вместо чашек чистые жестяные банки. Они легкие и к тому же
вкладываются одна в другую, так что почти не занимают места в мешке. Все
предусмотрено, все продумано, смею вас заверить. Единственное неудобство -
горячо держать в руках, но на этот случай существуют такие вещи, как подол
рубашки или пола плаща.
была кикиморой, или кто она там, я бы тоже так решил. А ей лет двести,
никак не меньше. По глазам вижу. Хотя для кикиморы это, конечно, не
возраст.
передернул плечами и отвернулся, кутаясь в свой плащ. Не понимает человек
простых вещей - не надо. Кому от этого хуже?
я счел нужным вмешаться:
косичку.
Все вокруг разбежались или умерли. В доме, который выходит окнами в мой
сад, поселился дух. Кажется, вылезла из колодца покойная теща моего
соседа. Она и при жизни была не слишком приятной женщиной, но после смерти
сделалась невыносима...
врет. Кикиморам тоже бывает страшно. А эта была, в общем-то, вполне
симпатичная и вроде бы не злая. Хотя кто ее знает. Некоторые только тогда
и хороши, когда их жизнь прижмет, а как повалит удача, так опять делаются
ходячим ужасом.
на Южные Окраины обрушилась какая-нибудь катастрофа, потоп или чума, люди
решили бы, что на них гневаются боги, и достойно приняли бы свою судьбу.
Но все происходит исподволь, незаметно. Сначала кое-кто просто начал
уезжать отсюда, посмотреть мир, заработать денег. Разве это так уж плохо?
Никто и не обращал внимания, что возвращаются далеко не все. И постепенно
начали пустеть деревни и города... Исангард, - тут она робко заглянула ему
в глаза, - если бы ты знал, как здесь душно...
свое время ушел из этой земли на Восток, хотя отсюда его никто не гнал, а
там никто не ждал.
съежившись, маленькая, несчастная и очень одинокая. Исангард смотрел на
нее, грустно улыбаясь, и глаза у него стали теплые.
топливо. Если он загорится, то будет тлеть веками. А здесь и без того
хватает стихийных бедствий.
обращаясь к Имлах и словно извиняясь перед ней за меня. Я решил проглотить
оскорбление. Никто другой не остался бы в живых, осмелься он на подобное.
все продукты, оставив Имлах только легкие кружки и котелок. Заботится. Я
смотрел, как он собирает вещи. Сотни раз я уже видел эти движения,
неторопливые и ловкие. Все у него отработано до последнего жеста, и когда
он забросил мешок за спину, не звякнула ни одна жестянка.
труднее, зато потом намного легче. И снова потянулись черные деревья,
дуры-птицы, булькающие лужи.
ровным, занудным шагом, пока я не начинал валиться с ног от усталости, и
тогда мы отдыхали несколько часов. Он считал, что такой способ хождения
предпочтительнее, потому что забирает меньше сил. Мы с Имлах подошли к
нему и тоже остановились. А он присел на корточки перед лужей, на
поверхности которой плавала радужная пленка.
плеча Исангарда то, что привлекло его внимание. Я понял, что эти двое
увлеклись находкой и у меня есть время отдохнуть. Но сесть было решительно
некуда, разве что на шею моему другу, а для такой выходки я еще не
окончательно озверел. Поэтому я остался стоять и тоже, как последний
болван, вылупился на эту лужу.
высунется какая-нибудь болотная гадость. Я с ними не знаком, но
подозреваю, что самый матерый и свирепый Пустынный Кода покажется сущим
ягненком перед тварями, способными жить в такой мерзости, как это болото.
Потом плавник. Мощные жабры лениво шевелились, и от них кругами
расходилась по воде зеленая муть.
мы ее за жабры и в котелок, а, Имлах?
она так доверчиво посмотрела тебе в глаза?
прыснул. Я-то знал, что Исангард начисто лишен сентиментальных чувств.
Если он голоден, он убивает и ест. По-моему, это разумно. Он же делает это
не ради своего удовольствия.
чтобы он не трогал это первобытное чудовище, которое глазело на нас из
недр болота и бессмысленно шевелило жабрами.
она тут живет, эта тварь? Рыбы же не водятся в болоте.