вспомни, вспомни!
все. Тогда его впервые в жизни избили, и сделал это единственный друг,
лучший друг. Бывший... Пузырь дрался жестоко, совсем не по-детски, в
глазах его зияла звериная пустота, а мальчишечьи кулачки утяжеляла
дремучая ненависть.
не смог бы на тебя злиться.
злиться. Я тебя тогда здорово отделал.
неправды целиком укладывалась в его небылицах. И сейчас он был искренен:
не злость отравляла встречу бывших друзей, а другой губительный яд -
безразличие. Просто Пузырь являл собой нынче не более, чем путника,
случайно попавшегося на дороге. Обычного самодовольного перекупщика. И еще
- он сделался слишком уж толстым, чтобы можно было легко поверить, будто
бы он остался добрым добрым человеком. Что же касается _т_о_й_ истории, то
она оставила Оборвышу лишь одно - желание не вспоминать о ней. Поэтому он
не злился. Ничуть не злился.
сока, ради корма для скота, ради дров - и однажды пришла беда. Падающий
ствол угодил прямо в отца Пузыря, не успел тот отбежать в сторону. Убило
его наповал - мгновенно, без мучений. Пузырь и Оборвыш в то время как раз
находились неподалеку в лесу и результат трагедии могли наблюдать воочию.
Остаток дня Оборвыш просидел на пне, который остался от сваленного
дерева-убийцы, и сочинял небылицу. Ему было плохо и страшно, поскольку он
впервые так близко столкнулся со смертью хорошо знакомого человека, и
небылица у него получалась мрачной, тягостной. А под вечер к этому месту
вышел Пузырь. Где он бродил, о чем думал - неизвестно, но вид у него был
безумный. Пузырь принес с собой топор. Увидев Оборвыша, он не удивился,
скорее обрадовался, и объявил, что сейчас искрошит этот проклятый пень в
мелкую труху, а потом сожжет останки, и Оборвыш ему поможет свершить
святой возмездие. Оборвыш пытался привести его в чувство доводами разума,
ведь время было уже позднее, скоро должны были выползти присоски, в лесу
оставаться опасно, а если сжигать остатки пня, то огонь наверняка
перекинулся бы на соседние деревья, и весь лес тогда запылал бы. "Ну и
пусть этот иноверский лес сгорит небесным пламенем!" - Закричал Пузырь.
Когда же Оборвыш, всерьез испугавшись, принялся объяснять ему всю глупость
придуманной им мести, он вдруг успокоился. Окинул Оборвыша осмысленным
взглядом и глухо поинтересовался, что тот здесь делал - сидя на
ненавистном пне! Оборвыш немного растерялся и ответил, что выдумывал
небылицу. И тогда Пузырь принялся его бить - молча, яростно, дико. А
потом, промаявшись неделю, покинул деревню - искать счастье на дорогах.
Вероятно, он очень любил отца.
Извиняешь?
мгновение. Сказанные слова никак не могли принадлежать Пузырю, потому что
Пузырь таких слов не знал. Однако слова прозвучали, и произнес их знакомый
с детства голос. Но происхождение их было совершенно необъяснимо, и
Оборвышу стало не по себе. Он прищурился, всматриваясь. Человек, висящий
рядом в непроглядной тьме, сопел, ворочался, часто сплевывал. Несомненно,
там был Пузырь. Обыкновенный, привычный, сытый.
растрогано. Вполне вероятно, неловко и за настоящее. Наверняка он не
столько презирает занятие Оборвыша, сколько старается это показать. И
возможно, собой гордится не так уж слепо. Да, как видно стал Пузырь
все-таки взрослее, если ему важно, чтобы его считали добрым человеком.
Такие вот мысли опьянили вдруг ум Оборвыша. Он безудержно улыбался.
хочешь рассказать о себе? Я ведь не враг, не стражник, не вор. Почему не
доверяешь?
множество воспоминаний, но о чем Оборвыш не помнил, так это о том, чтобы
Пузырь просил. Не было такого. Никогда и никого Пузырь не просил, не знал,
как это делается, и не желал знать, как это делается. Оборвыш с изумлением
ощутил в себе нежность к пыхтящему где-то совсем близко добродушному
грубоватому существу. Бывший друг... Изменился Пузырь, - решил он, -
сильно изменился. Хоть и остался таким же крупным, откормленным.
Сочиняю небылицы, потом записываю их на бумаге и складываю в заплечник.
Занимаюсь тем, что так тебя веселит.
Предложил:
ее уже исписана.
замер, будто бы даже не дыша.
Ничего особенного в происхождении его богатства ведь нет! Тем более,
Пузырь очень просит. Друг, пусть и бывший. Что же касается главной тайны,
то о ней не будет сказано ни слова... Отбросив сомнения, Оборвыш объяснил:
И ни на что больше. Так, прожив жизнь, и накопил довольно большую пачку.
Чтобы я, бездельник, не зря собственную жизнь прожил.
попроще, - сглотнул накопившуюся во рту слюну и продолжил беседу, вновь
обретя уверенность, теперь уже без особого интереса, оставив лишь легкую
горечь, зависть и что-то еще, неосознанно темное:
выдумал, хотел к тебе в помощники пойти. Размечтался, как вместе развернем
дело. А эта бумага, оказывается, просто свалилась на тебя через дыру
небесную, и теперь ты с ней забавляешься, от всех прячась. Глупо...
Знаешь, я никак не могу понять... Где ты ухитрился выучиться писать? У нас
же в деревне не было ни одного жреца.
достойны его бумаги.
умел?
ответов, пытаясь найти середину между Правдой и тайной. А Пузырь повторял
все более и более настойчиво: "Откуда? А? Ну откуда же?", и не было
другого выхода, кроме как заставить шевельнуться яростно сопротивляющийся
язык:
главному, любопытство его стало опасным, и пора было заканчивать этот
ненужный разговор, потому что еще немного, и бывший друг начал бы
выспрашивать, зачем Оборвыш идет в город.
то я сижу тут, ничего не знаю. О чем, например, ты сегодня слышал?
новость сегодня, это твоя бумага... - он натужно повспоминал. - А-а, вот!
В городе утром был вертень. Поднялся где-то возле нижних ворот. Люди
говорят, разрушения там страшные! Трупы до вечера растаскивали... Вроде
все, - Пузырь сладко зевнул. - Спать охота. Не знаю я, что тебе
рассказать, Оборвыш. Это ты у нас мастер... - он покрутился, устраиваясь
поудобнее. Кора на ветке жалобно заскрипела. - Лучше сам мне что-нибудь
расскажи. Соври историю позанятнее, как в детстве, помнишь?
вниз, собираясь с мыслями. Там вспыхивало и гасло множество маленьких
огоньков - это хищно сверкали глаза присосок, чувствующих в недосягаемой
вышине запах теплой вкусной крови. Оборвыш зримо представил, как мерзкие
твари пытаются залезть по стволу дерева, срываются, падают, и снова,
отталкивая друг друга, упрямо лезут вверх, потому что чьи-то страдания -
это их наслаждение... Он начал рассказывать одну из своих старых небылиц,
но не успел произнести и нескольких фраз, как начисто был задавлен мощными
раскатами храпа. Тогда Оборвыш замолчал, закрыл глаза и принялся
Каргалов Вадим
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Березин Федор
Распопов Дмитрий
Лукин Евгений