неделю или две, а затем начинали потихоньку чахнуть. Раскачиваясь на
ревматических ногах, они теряли с грохотом одну за другой составные части
и в конце концов бессовестно разваливались, оставляя хозяев с носом. Такая
уж это была мебель, и сбей ее хоть стальными листами, Евгений Захарович не
сомневался, - все повторилось бы в точности.
жигулевского пива, отец троих детей, заядлый горе-рыболов. Продолжая
начатый в коридоре разговор, он почему-то обратился к ним.
Десять-пятнадцать лет, и всем вашим языкам придет форменная хана. Как и
этой опилочной мебели.
же глубокомысленно потер лоб.
курильщики. Дверь со скрипом заходила туда-сюда, пропуская степенных и
кряжистых лаборантов. Евгению Захаровичу показалось, что она устало
зевает.
некто.
дверь, в лабораторию вошел длинный, как жердь, Паша.
глазом укрывшегося за телевизорами студента-практиканта, по-сержантски
гаркнул: - Слышал Лешик?.. А если слышал, сумку в зубы - и в центр!
измученные жарой курильщики. В числе прочих Евгений Захарович сунул в
исчерканную чернилами ладонь зажеванную трешку. Поучаствовав в важном,
поплелся обратно в кабинет. Сенека уверял, что быть добрым - просто. Надо
только этого захотеть. Выпивший пиво добреет на глазах. Значит... Значит,
хотеть пива - все равно что хотеть быть добрым. Стало быть, через час или
два все они тут станут добрыми. Целый отдел добряков...
набрал номер особой засекреченной лаборатории института. Откликнулся
знакомый голос, и не называя имен, Евгений Захарович рассеянным тоном
поинтересовался ходом эксперимента. Ответили уклончиво, осторожно и
туманно. Таких ответов Евгений Захарович не любил. Сказав: "Эх, ты, а еще
друг!..", он положил трубку. Рассеянным щелчком сбил со стола проволочную
скрепку.
принадлежал к числу того немногого, что его по-настоящему волновало. Плюс
окошечко кассы, из которого манной небесной вытекали выдаваемые неизвестно
за что дензнаки, плюс зеленоглазая буфетчица из столовой с ароматной
грудью и точеной фигуркой. Но если на дензнаки можно было покупать
мороженое, а зеленоглазой буфетчицей любоваться издалека и вблизи, то
загадки эксперимента оставались вне пределов досягаемости. Вокруг этих
загадок роилась гора слухов, но в сущности никто ничего не знал. Вернее,
знали все и обо всем, но отсутствовал главный компонент знания -
понимание. Они знали о госзаказе, знали о том, что куратором секретных
работ являлся кто-то из правительства, но за всем этим мало что стояло.
Кроме тех же упомянутых дензнаков, которые в виде ежегодных дотаций
покрывали многочисленные долги института, позволяя завлабам и отдельным
сотрудникам покупать дачные участки и вполне приличные автомобили.
Соответственно складывалось и отношению к эксперименту - как к некому
неиссякаемому финансовому источнику, дающему институту возможность
держаться на плаву. Более серьезно эксперимент не воспринимали. Вполне
возможно, что аналогичная точка зрения сложилась бы и у Евгения
Захаровича, но однажды он побывал там, и мнение его враз переменилось.
Теперь при одном только упоминании слова "эксперимент" мозг его делал
охотничью стойку и чувственное восприятие, если его можно было, конечно,
изобразить в виде локатора, немедленно разворачивалось в сторону незримых
чудес, затевающихся на чердачном этаже института. Увы, секретчики, а их в
институте работала добрая дюжина, блюли иерархию допуска, а Юрий - тот
самый, что пару минут назад бормотал по телефону невразумительное, при
всем своем презрении к конспирации изъясняться по телефону открытым
текстом откровенно не решался.
шахматную доску. И тут же засомневался - играть или не играть? Оптимист
играет с собою в шахматы и всегда выигрывает, пессимист - напротив, всегда
в проигрыше. А как назвать тех, кто вообще не хочет играть? То есть, - ни
выигрывать, ни проигрывать?.. Евгений Захарович поморщился. Наверное, это
или откровенные лодыри, или бесхарактерные тупицы. Значит, он лодырь.
Жесточайший лентяй всех времен и народов. Лодырь, потому что тупицей
Евгений Захарович себя не считал.
Помассировав нижнюю часть затылка, Евгений Захарович попробовал вызвать в
воображении бутылку пива, но увиденное отнюдь не взбодрило. Голова
стремительно тяжелела - и к вечеру, он знал, навалится боль - огромное
змееподобное чудовище, чтобы, разломив череп надвое, шершаво и жадно
лизать обнажившийся мозг.
кепку. Где дырокол, Тамара? Кто видел дырокол?
помощью дырокола изготовляют конфетти. Уже через полминуты целая группа
добровольцев шарила по лаборатории, силясь разыскать дырокол. Евгений
Захарович лениво прислушивался. Розыгрыши, что и пять лет назад. А в
будущем эстафету подхватит и сам Лешик. Это уж как пить дать. Станет
завсегдатаем института, может быть, даже превратится в какого-нибудь
кандидата и тоже будет подшучивать. Конфетти в кепку или в зонтик,
ленточный трансформатор в портфель - и снова все будут смеяться. А что им
еще делать?.. Евгений Захарович зевнул. За какие-то полторы недели,
проведенные в кабинете начальника, он успел утерять чувство солидарности с
лабораторной братией. О бывших коллегах думалось теперь только как о
бывших - с надлежащей отстраненностью, пусть даже и с неким внутренним
смущением. К собственному удивлению, он не знал, сожалеет о случившемся
или нет. Было, вероятно, все равно. Да и почему он должен принимать это
близко к сердцу? В конце концов он не член правления и не депутат. Это те,
отдаляясь от народа, должны стыдиться. А он, по счастью, депутатом не был.
Очень может быть, он вообще никем не был...
- "Перетряхни этот гадюшник, перетряхни всю нашу жизнь. Или хотя бы одну
мою. Ведь это не жизнь! Клейстер какой-то, кисель в миске..."
проспект. Организм самопроизвольно включился в режим работы. Так,
наверное, и происходят самовозгорания...
правил, ощущая в себе сладостную злость. Слова и строчки превратились в
неприятельский кегельбан. Из пропечатанных шеренг следовало выбить
максимальное число букв. Ибо возмущала каждая фраза, а от чужих нелепых
афоризмов хотелось смеяться громко, может быть, даже по-мефистофельски,
чтобы слышали славные соавторы.
воробей. Тепло распаляло его, солнце и облака радовали. Подняв голову,
Евгений Захарович буквально прилип к нему взором. Чужая радость работала
наподобие мощнейшего магнита.
быть ссылка на литературу... Но, увы, даже в помине нет. Вопрос им
жирненький на полях! Аббревиатура не объяснена, а тут и вовсе какой-то
ребус... Он перечитал абзац трижды и все равно ничего не понял. Это какой
же талантище нужен! Какое умение! Чтобы о простых вещах писать таким
слогом!.. Скрипнув зубами, Евгений Захарович покосился на окно. Возле
орущего воробья уже сидела некая легковерная пигалица. Должно быть,
воробей врал ей что-то про райское гнездышко, про заветное местечко, где
валом лежат прокисшие пельмени, обкусанные сдобы и колбасная шелуха.
Пигалица слушала, приоткрыв клюв. Сообразив, что глупая воробьиха рано или
поздно поверит всей этой чепухе, Евгений Захарович решительно поднялся.
Вот у кого настоящая жизнь! Вот кто свободен и счастлив!.. Пальцами он
оттянул нос наподобие клюва. Вот я, вот я, превращаюсь в воробья!.. И да
здравствует захватывающий дух полет, взгляд с высоты и отсутствие зарплат!
Всего-то и завоеваний у разума, что кто-то когда-то изобрел чертов
дырокол, да еще пиво. Чешское и жигулевское... А недодушенное искусство -
не в счет. Его создают изгои, а изгои, как известно, - класс неимущий,
класс вымирающий... Бежать! Со всех ног и со всех рук! По примеру предков!
Ведь тоже были счастливее нас. Потому что не знали ни озоновых дыр, ни
затхлой воды, ни прогорклого воздуха. Воевали себе и в ус не дули...
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Махров Алексей
Емилина Ника
Грабб Джеф
Василенко Иван