омывал островок чувств. Прошло несколько минут, прежде чем он уверился,
что женщина реагирует на его близость. Правда, пока только во сне, но
спешить он не собирался. Время работало на него, и с каждой секундой
таинственные нити крепли, пригибая ладонь ниже и ниже.
показалось ему волшебным. Одновременно это было и самым серьезным
моментом. Всю невостребованную за прошедшие годы нежность пассажир
постарался теперь передать своим пальцам. Он был пианистом, ласкающим
рояль лазурной мелодией. Ни в коем случае не вспугнуть! Этого он опасался
более всего. Сказочная вязь снов естественным образом должна была
обратиться в явь, не менее чудесную, не менее сладостную. Рука, обращенная
в мягкую кисть художника, источала мед, постепенно перемещаясь вверх.
Достигнув высоты колена, вновь описала замысловатый пируэт. Лежащая
вздрогнула. Еще раз и еще нежнее... Носатый закрыл глаза. В зрении он
больше не нуждался. Впрочем, как и женщина. Они переместились в параллель
невидимого, и пассажир знал, что стоит ей поднять голову и посмотреть в
его сторону, как все разрушится. Мир чувственный живет обособленно, и
главным его языком является язык прикосновений. Носатый не знал схем и
методик, не интересовался географией эрогенных зон. Он являл собой
образчик одаренного импровизатора, угадывающего желания партнерши по
дрожи, температуре тела, по нюансам, названия которым свет еще не
придумал. Пальцы действовали помимо его воли. Можно было сказать, что
сейчас ими управляла она. Инициатива сменила хозяина. Мужчина обращался в
послушный инструмент разгорающихся энергий. Тех самых, что заполнили купе
до краев, окутав случайных попутчиков плотным коконом.
дикими, поднимающимися из неведомых глубин силами, даже не пытаясь
прибегнуть к логике. Подобное с ней творилось впервые.
оказавшись новой пыткой для женщины. Они гуляли по лицу, по всему телу,
нигде не задерживаясь, зажигая точку за точкой, превращая локальные очаги
в единое бушующее пламя. Она не заметила, когда ее успели раздеть. Носатый
лежал уже рядом.
знала! Совершенно ничего!.. Скажи правду, это все еще сон?
подвластны людям. И жизнь тоже...
наверняка ощутила! Разве не так?
УВИДИШЬ.
лицу. - Действительно! Ничего не вижу!
гости, и деньги, выложенные самим юбиляром. На двери снаружи повесили
запретные таблички, работники ресторана Дима и Верочка перешли в полное
распоряжение празднующих...
час! Ей богу, в этом что-то есть.
похвастаться. Да и наш юбиляр, похоже, не внакладе.
умещается ни в какие рамки! Нельзя сравнивать укус мышки и волчью хватку.
с драконами.
жизнь смотрели иначе...
друг другу, с удовольствием пили на брудершафт. И как на всяком веселом
сборище присутствовали обязательные посторонние. Впрочем, вели они себя
довольно уверенно, и большинство гостей уже принимало их за своих. После
трех часов непрерывных здравиц часть публики отсеялась, однако на общий
ход событий это отнюдь не повлияло.
"Амаретто" с места поднялся представительный Федор Фомич. Кто-то услужливо
зазвенел ножом о бокал. - Тост о Геннадии Васильевиче. О нем здесь
говорили уже много, говорили красочно, но никто не упомянул одной
черточки, весьма славной на мой взгляд, заслуживающей всяких похвал...
хотел сказать другое... А талант ммм... это бесспорно, о нем мы прекрасно
наслышаны, как и об уме нашего уважаемого юбиляра. И все-таки
профессионализм в жизни человека - не самое главное...
первооснова жизни!
из посторонних, называющий себя Семеном, яростно застучал вилкой по
тарелке. Мохнатые брови его осуждающе шевелились. На выступающего он
поглядывал с преданностью не совсем утвердившегося в обществе человека.
рукой. Так вожди помахивают с праздничных трибун колоннам демонстрантов.
Геннадию Васильевичу было все равно, что о нем скажут. Палитра, вобравшая
в себя шампанское, шоколадно сладкое "Амаретто" и армянские вина,
раскрасила окружающее в розово-радужные тона. Мир был тепл и уютен. На
всей планете Земля не нашлось бы такого человека, который не любил бы
сейчас Геннадия Васильевича, и он отвечал людям тем же, не в силах обнять
всех сразу, находя вполне естественным выражать безраздельность эмоций
вялым помахиванием ладони. Глазки его масляно поблескивали, лицо пылало,
как факел, мокрая прядь сползла на талантливый лоб, невольно напоминая об
эпохе экспрессионизма.
назидательностью контролера в троллейбусе. Благодарно кивнув, Федор Фомич
возобновил прерванную речь.
проиллюстрирует мою мысль...
поездом перевозил собаку. Этакого огромного сенбернара. Проводник, с
которым ему пришлось повстречаться, естественно, заупрямился. Не положено,
то да се. Тогда друг предложил пари. За каждый лай своего питомца он
пообещал выплачивать проводнику червонец. Тот подумал и согласился. Путь
был неблизкий - без малого двое суток, и проводник никак не ожидал, что
окажется в положении проигравшего. Но факт есть факт. Пес вел себя
безупречно, и за всю дорогу не позволил себе ничего лишнего. Приятель не
скрывал довольства, проводник же с каждым часом становился мрачнее и
мрачнее. Не знаю, чем бы все завершилось, но спас положение мудрый
попутчик. Почему спас, вы сейчас поймете. Наблюдая за перипетиями пари, он
подсел к моему товарищу и поделился сомнениями такого рода. "Пари вы,
разумеется, выиграете, - объявил он, - но приобретете злостного врага.
Честное слово, вам стоит поразмыслить. Возможно, до цели путешествия вы
так и не доберетесь. Врагов отличает коварство, а друзей
снисходительность. Запомните это." Поблагодарив попутчика, приятель
задумался. А задумавшись, пришел к удивительному решению. Подозвав верного
четвероногого, он подал команду "голос", и пес послушно тявкнул. Тотчас
примчался сияющий проводник, которому без разговоров отсчитали положенные
десять рублей. В конце пути приятель еще раз использовал вышеупомянутую
хитрость. Когда он сходил с поезда, проводник помогал ему нести вещи и
почти плакал. Расставание вышло более чем дружеским... - Федор Фомич
качнул рюмкой, отчего золотистый ликер ожил, одарив присутствующих
дрожащим сиянием. - В итоге, как вы поняли, выиграли оба! И мораль истории
чрезвычайно проста. Заиметь врага и друга одинаково несложно, но друзья
требуют жертв и жертв добровольных. Что касается Геннадия Васильевича...