в немецком госпитале где-то под Братиславой с повреждением шейных
позвонков и горловых связок.
выдаст вас. Больше он никого не запомнил: в стельку был пьян. А вы у него
как занозы в памяти.
завтра вас не возьмут, я утречком покажу вам кое-что в каменоломне. Надо
только найти возможность остаться там на ночь. А такой способ есть.
знает, мешать не будет. Он даже лиц наших не помнит.
каменной тропкой на высоте человеческого роста. Даже пройти под ним было
страшно: вот-вот обрушится.
его будет легче. Ан нет: он все висит. Теперь мы с Афоней и Хлыновым
полезем наверх и добьем его кувалдой и ломом. Он и рухнет.
подальше. А охранники на карнизе не увидят.
техническим расчетам глыба упадет не плотно к стене, а с просветом не
менее полуметра. Это я вам как бывший инженер говорю. А просвет, где вы
стоите, завалит осыпь. Конечно, риск есть, но в лагере вы и двух дней не
выживете. Ну а камешки, которыми вас засыплет, не крупные, обычная осыпь -
выдержите. И дышать сможете - осыпь неплотно ляжет. А им доложим, что вас
скалой раздавило - все и сойдет: здесь не спасают.
стене. Капо равнодушно прошел, не оглядываясь.
стемнеет, вы пробьетесь сквозь осыпь, завалите дырку - и ау!
орудуют.
выдохся. Может быть, и наших дождусь.
плотно прижавшись к стенке. Наверху застучали кувалдой и ломом. Трудно
сказать, сколько минут прошло, как вдруг треск и удар каменной массы о
камень оглушили Корнева. Сразу навалилась и осыпь. Он прикрыл голову
руками, но острые камни били по ним, сдирая кожу. Досталось и плечам и
коленям, но между ними и рухнувшей каменной глыбой действительно
оставалось еще добрых полметра. Бывший инженер не ошибся.
сквозь настил каменной осыпи был бы не слышен.
стоять.
плотный слой щебенки, осыпавшейся сверху. Мелкие острые камешки сыпались
на них при каждой попытке подвинуться или встать. Тогда они сели, благо
щебенки под ними не было. Что происходило снаружи, они не слышали: никто
не стучал по камню и не тревожил осыпи. Вероятно, те, кто работал
поблизости, подойти не рискнули, а для капо, которому уже, наверное,
доложили о случившемся, их гибель была бесспорной.
разговаривая. Камень поглощал звук, но говорить они все-таки не смели -
вдруг услышат. И ночь не увидели, а почувствовали - нагретый за день
камень стал холодеть и даже сквозь слой щебенки явно запахло сыростью.
Наконец Корнев решил: пора! И рванулся вбок, закрывая лицо руками. Осыпь
подалась легко, и под градом мелких осколков дробленого камня он выбрался
наружу. Ягодкин, не увидев, а услышав его маневр, рванулся в другую
сторону и тоже выбрался.
А лагерь вдали доживал вечер. Горели прожекторы на вышках, шел по
проволочной ограде смертельный ток, несли вахту охранники. Никто и не
думал, что отсюда можно бежать.
Корнева и Ягодкина по чужим горам. Да и о чем рассказывать? О том, как
плелись двое дистрофиков по горным тропам, продираясь сквозь кусты
можжевельника, шли, по сути, в неизвестность, зная только, что первый же
встречный или поможет, или выдаст. Через двое суток их нашел хозяин
ближайшей охотничьей хижины бесчувственными от голода и усталости. Он
сразу все понял, они были в изорванных полосатых лагерных рубахах. Он
помог добраться до сеновала, накормил и, ни о чем не спрашивая, положил
спать, прикрыв хорошенько сеном: по ночам здесь было холодно, как зимой.
Наутро он привел еще двоих в крестьянских теплых куртках с немецкими
"шмайсерами" за плечами. Разговаривали с трудом, но кое-что поняли: при
всей несхожести славянских языков в них всегда есть много похожих слов,
иначе звучащих, а все же знакомых по смыслу. Тут же спасенных переодели и
переобули и повели еще выше в расположение не очень многочисленного и
разнобойно вооруженного партизанского отряда.
научились понимать друг друга, вместе ходили в разведку, вместе нападали
на малочисленные немецкие транспорты и отстреливались, уходя от карателей,
иногда осмелившихся забираться и в эти заоблачные выси. У гитлеровских
оккупантов здесь не было крупных военных соединений, а местные
квислинговцы сами боялись партизан, как чумы.
Братиславы на укрепление отступающих от Дуная гитлеровских армий. Ее
фланговые соединения и напоролись на лесистых склонах на маленький
словацкий партизанский отряд, не успевший отойти в горы. Бой был неравный.
Партизаны потеряли больше половины бойцов, остальным удалось прорваться на
скалистые горные тропы, труднодоступные для мотопехоты. Корнев с Ягодкиным
прикрывали отступление, и почти в безнадежном положении им все же удалось
обмануть противника, укрывшись в одной из скальных трещин. Таких
трещин-пещер в здешних Татрах довольно много, и найти их было нелегко:
требовалось время, а времени у гитлеровцев как раз и не было.
Ограничившись круговым пулеметным обстрелом, они прекратили преследование.
Ягодкика ранило в живот. Пуля застряла где-то в тазобедренной части, и
внутреннее кровоизлияние буквально убивало его у Корнева на глазах.
положить его поудобнее. - Не трогай. Кончается Мишка Ягодкин.
чтобы не завыть от отчаяния. - Вот дотащу тебя до деревни - она совсем
рядом. Там и врача найдем, и тебя выходим.
где эта деревня... Посиди рядышком, пока я доживу положенное мне... И не
хорони меня... Завали камнями потяжелее, чтобы зверье не добралось: земля
здесь каменистая, глубоко не вскопаешь...
себя в одно мгновение постаревшим на четверть века. Два дня пробыл в
пещере, пока не кончились партизанские сухари, захваченные в поход:
завалил тело покойного друга камнями. А дальше был уже путь к своим, к
наступавшим с юго-востока советским армиям. В словацких деревнях, где он
проходил, их тоже ждали, гитлеровских карателей и полицаев как метлой
вымело, а его, да еще в партизанской овечьей безрукавке, всюду встречали
как родного: оставайся, мол, и живи, вместе дождемся. Но он шел и шел,
пока не встретил наконец в одном из поселков советскую пехоту на марше.
готов к ожидавшим его неприятностям. И они не замедлили последовать: им
заинтересовался дивизионный смерш в лице майора Осипова. Он не осуждал
его: кем для него мог быть человек, говорящий по-русски, но оказавшийся на
вражеской территории в чужой крестьянской одежде, да еще с немецким
"шмайсером"? Соотечественником? Возможно. Но и среди соотечественников
были предатели и немецко-фашистские агенты. Да и подтверждающих его
рассказ документов у Корнева не было: настоящие остались в воинской части,
из которой он уходил с Ягодкиным и Гадохой в разведку, а ни в концлагере,