Чтение 4–й страницы книги ~Бес в ребро~

сразу же простить.

А поскольку я подавленно молчала, она решила пояснить мне
существо вопроса.

- Витечка - мужик воздушный, слова у него - зефирный пар,
дела - на нуле, а фанаберии - выше крыши! Ему без тебя в
этой жизни хана! Покрутится маленько на хвосте, погарцует,
а потом ему молодка обязательно скажет: если ты такой умный
- покажи свои деньги!

Странное ощущение - нечем дышать все время.

Людка быстро тараторила что-то оптимистически
безысходное.

Я завидую моей неунывающей подруге. Скоро сорок, а ей
хоть бы хны! Людка, одно слово... Живет весело,
стремительно, на послушного мужа не обращает внимания.
Дружит с "сыроедами", "голодарями", экстрасенсами, йогами,
преподает в институте физику, изучает дзэн-буддизм, "ходит в
турпоходы со студентами, раз в три года - что-нибудь
экзотическое по линии международного туризма. И утешает
меня и себя самодельного изготовления мудростью:

- Все счастливые семьи несчастны по-своему...

А я сидела неподвижно, прикрыв глаза, слушала ее, и было
у меня ощущение, что я падаю в себя, как в шахту.

Я медленно, будто ощупью вспоминала, что когда-то я уже
переживала такое состояние. Да-да, два года назад - мы
возвращались на машине приятеля из-за города. Было такое же
тихое сентябрьское предвечерье, небо впереди было залито
теплой латунной желтизной только что закатившегося за
косогор солнца. Машина упористо, с негромким настырным
рычанием шла на подъем, на заднем сиденье дремали дети, и
тонко насвистывал мелодию Витечка.

И вдруг я увидела, как со встречного полотна дороги через
разделительную полосу вылетел нам навстречу грузовик.

Сколько было до него? Сто метров? Десять?

Огромный оранжево-красный "КамАЗ" двигался навстречу.
Нет, он не мчался, не ревел грозно, а бесшумно, плавно,
неумолимо надвигался. Не видно было вращения колес, не
чувствовалось никакого усилия в его ужасающем немом
стремлении прямо на нас, Наверное, так летит снаряд.

И в эти незримые доли секунды охватила меня невыносимая
мука осознанной потери всего: детей, беззаботно
насвистывающего Витечки, не видящего страшного грузовика
впереди, этого теплого вечера, желтого неба, рассыпанных под
задним стеклом цветов - бесшумно и молниеносно исчезающей
жизни.

Не крик, не вопль - судорожный стон разорвал меня тогда,
и казалось, что это не явь, а завершение кошмара,
пронзительно пугающего сна, сковавшего немотой и бессилием.

Сидевший за рулем приятель вынырнул из оцепенения, круто
тормознул, визг резины на шоссе полоснул слух, резко
крутанул баранку направо, и "Жигуль", словно пришпоренный,
рывком прыгнул через кювет на обочину - толчок, звон стекла
вместе с ослепляющим ударом в лицо, в грудь, в плечо,
громовой рев грузовика где-то над нами, за спиной, и тишина.
Все живы?! Вроде все в порядке, никто не ушибся, только у
меня кровь течет из носа, из уха, и рукой не могу
пошевелить...

Ни рукой не могу пошевелить. Ни ногой. Глаз не могу
открыть. Как Вию, хочется попросить: поднимите мне веки!

Нет сил. Столбняк напал. Тетанус!

Ах, если бы сейчас распахнулась дверь, ворвался со смехом
Витечка, походя - за что угодно - дал мне "укорот", указав
нестрого, но требовательно на какое-то мое очередное
упущение, господи, я чувствовала бы себя такой же
счастливой, как в том придорожном кювете со сломанной
ключицей и треснувшими ребрами!

Но тот давний грузовик, промчавшийся над нами с ревом и
жутким утробным гулом, исчез в сгущающихся сумерках
навсегда.

А сейчас мы не успели увернуться от него, соскочить с его
пути - он врезался в нас, ведомый твердой, знающей рукой
Гейл Шиихи.

Я помотала головой, чтобы стряхнуть наваждение, и
подумала горько: я и сейчас не хочу смотреть правде в
глаза! Не надо, не поднимайте мне веки!

Ведь это не Гейл Шиихи сидела за баранкой страшного
тягача - это Витечка непонятно как, совсем незаметно
выбрался из нашей скорлупной машинки и перебрался за руль
грузовика. В кризисе, в слезах, с болью он протаранил меня,
с печалью и состраданием понимая, что нет на свете обочины и
кювета, в который я могла свернуть от этого разящего
удара...

... - Да и толку от нынешних мужиков - на грош! -
убеждала меня Людка. - Мне мой межеумок на 8 Марта подарил
дрель и набор слесарных инструментов. Ты, говорит, инженер
и теперь все технические проблемы в доме сможешь легко
решить! Ну, есть о чем с ними разговаривать?..

-Не о чем, - кивнула я и спросила: - А детям-то что мне
сказать?

- Ничего не говори! - дала твердое указание Людка. -
Наплети им что угодно: уехал, мол, отец на некоторое
время... Нечего их вмешивать!

- А потом? Ведь потом надо будет сказать? Потом-то что
им скажу?

- Потом посмотришь, что надо сказать. По ситуации. Тем
более, что приползет скоро твой ненаглядный Витечка... Все
образуется...

- Нет, не образуется... - покачала я головой.

- Брось! - махнула рукой Людка. - Вон у нас на кафедре
сопромата профессор Васечкин три раза на Галке Фокиной
женился.

- Это как? - слабо поинтересовалась я.

- А он с ней жить не может, и врозь не получается.
Дважды разводился, а потом снова регистрировался. Она тут
как-то опять отмочила номер, он в третий раз пошел
разводиться, а в суде по ошибке назначили слушание на 30
февраля. Васечкин решил, что это знак свыше, и больше не
рыпается...

- Эх, Людка, беда в том, что я никогда никаких номеров не
отмачивала! И трижды сходиться-расходиться с Витечкой не
собираюсь...

- Это ты сейчас от горя-обиды такая гордая, -
сочувственно покивала Людка. - Остынешь, подумаешь,
отойдешь...

- О чем же мне думать?

- Ну, думать тебе сейчас не передумать! Ты баба
красивая, ничего не скажешь, да только годиков тебе, как
Христу, натикало. Выгляни в окошко - полна улица девок-
красоток. Без детей, без забот и хлопот. Без лифчиков
теперь ходят. Никому мы, кроме своих чайников, не нужны.
Как моя бабка говорила: коли брошена жена - за беду на ей
вина...

- Брошена, - повторила я медленно. - Смотри, Людка, как
странно, обо мне надо теперь говорить, как о вещи, -
"брошенная". Ненужная. Только ненужные вещи бросают...

- Да перестань ты, - рассердилась Людка. - Тебе сейчас
киснуть, распадаться никак нельзя...

Ларионов не приехал. И не позвонил.

Я подумала об этом, как только утром открыла глаза, и
охватила меня слепая, бессильная ярость. Я так напрягалась,
чтобы не послать его ко всем чертям с этим живым приветом!
Меня муж бросил! Мне хотелось весь вечер выть и бить
стеклянные предметы, потом влезть в теплую ванну, выключив
предварительно свет, и лежать там недвижимо, в теплой
темноте и уединенности.

А вместо этого я, как говорит Витечка, "сделала себе
выходное лицо" и три часа сидела дура дурой, дожидаясь гонца
из прошлой счастливой жизни с ящиком баклажанов и начавших
гореть помидоров. Потом выдернула из розетки телефон,
приняла две таблетки родедорма, полночи крутилась без сна и,
вынырнув утром из вязкой толщи беспамятства, вспомнила не об
ушедшем Витечке, и не о детях, и не о своих невеселых
делишках, а злобно вскинулась на этого густоголосого осла,
продержавшего меня весь вечер в бессмысленно-ненужном
напряжении.

Вам не приходилось ждать гостей, когда муж отпрашивается
у вас в бессрочный отпуск? Когда он выходит из дома на
месяц, или два, или черт его знает, сколько понадобится,
чтобы в последний раз попробовать сломать на себе каменеющий