Чтение 4–й страницы книги ~Крик ворона~

ножками дядюшка, заголив дряблую спину, поросшую редким седым волосом и
испещренную пигментными пятнами. Разложили на высоком трюмо ванночку со
шприцами, вату, флакончики. Поглядев, как Марина откупорила ампулу, всунула
в нее иглу, в три приема закачала содержимое в шприц и с серьезным лицом
направилась к кровати, Лада усмехнулась и перехватила шприц.

- Дай-ка я.

Ни дядюшка, ни племянница не успели и слова сказать - Лада проворно
протерла ваткой со спиртом под левой лопаткой, пришлепнула по этому месту
рукой, держащей шприц.

- Ну, скоро вы там? - просипел дядюшка.

- А все уже, Родион Кириллович, - весело отозвалась Лада. - Одевайтесь.

Старик недоверчиво хмыкнул, пошевелил плечом, обратил брюзгливую
физиономию к Марине.

- Учись, дура. Сколько лет колешь, а все как штыком. Ну, что смотришь,
за тряпку берись, пыль в гостиной протрешь, а Лада пока на кухне
бутербродами займется. Только помельче делай и покрасивее чтобы - укропчиком
там присыпь, лучком. И немного. - Он вновь обратился к племяннице: - Сегодня
только Секретаренко будет с одним московским.

Подмигнув Марине, удивленной дядюшкиным тоном, Лада плавно вытекла в
коридор.

Когда она, в полном соответствии с руководящими указаниями, строгала
бутерброды, на кухню вылез Родион Кириллович, придирчиво понаблюдал за ее
работой, но к чему прикопаться, не нашел. Пошарил на полках, стащил с блюда
бутербродик, скушал, громко чавкая плохо пригнанными протезами, и прошуршал
Ладе:

- Лимон еще нарежь тоненько да на блюдечко положи. Печенье в вазочку
пересыпь. И шпажки в бутерброды воткни... Ты теперь вместе с Маринкой
приходи. Она прибираться и готовить будет, а ты уколы делать. Я платить
буду. По рублю... по полтора.

Лада подумала.

- Вообще можно. Я еще альбуцид вам капать буду, чтоб глаза не
слезились. И шприцов одноразовых принесу. Коробка у меня есть, а потом
покупать придется. Старик удовлетворенно хрюкнул и ушел. Гостиная, куда
минут через десять Лада внесла блюдо с бутербродами, была обставлена весьма
своеобразно. Вся мебель, за исключением высокого встроенного стеллажа с
закрытыми полками, - овальный столик на гнутых ножках, три кресла, высокая
конторка, пустой мольберт, две консоли, увенчанные горшочками с каким-то
вьющимся растением, - была смещена в центр, а все пространство стен, от пола
до высокого лепного потолка, сплошь увешано картинами. Большими, маленькими,
в рамах и без, прямоугольными, квадратными, овальными. Половина громадной
гостиной была разделена на четыре ниши перегородками, тоже заполненными
картинами. В одной нише жужжала пылесосом Марина. Заметив, что Лада
рассматривает картины, она выключила пылесос и встала рядом.

- Нравится?

- Не пойму. Много слишком. В глазах рябит.

- Ой, тут столько всего! Боровиковский, Венецианов, Федотов,
передвижники... Иностранцев много. Вот, здесь, гляди, Лиотар - ну, тот
самый, у которого "Шоколадница" в Дрезденской галерее. А вот эти маленькие -
французы. Грез, Фрагонар, Ватто...

- Ватто-манто! Тряпки размалеванные... Стой, а вот эту я знаю. У нас в
областном такая же висела.

- У вас копия, наверное... Хотя это же Саврасов, "Грачи прилетели". Он
этих "Грачей" штук сто написал.

- На полбанки не хватало? - язвительно спросила Лада.

Она перешла в соседнюю нишу и затихла. Подойдя к ней, Марина увидела,
что та пристально разглядывает какой-то азиатский пейзаж. Камни, желтые
горы, ослепительно голубое небо, на склоне прилепилась белая мазанка.

- Это, кажется, Верещагин. Был такой художник, до революции еще. С
русской армией в походы ходил, там и рисовал...

- Заткнись! - тихо бросила Лада, не спуская глаз с картины.

Из оцепенения ее вывела трель кукушки и стук палки по косяку.

- Заснула, что ли, корова?

Лада резко обернулась. В дверям старик, переодевшийся в черный костюм,
чуть ближе - Марина с опущенной головой.

- Открывай иди! - продолжал шипеть на нее дядя. - Да только прежде
посмотри, точно ли Секретаренко...

Один из пришедших был длинный, тощий, сутулый, с воровато бегающими
глазками, второй - благообразный низкорослый толстячок с аккуратными
усиками. Одеты оба солидно, в недешевые импортные костюмы. С собой они
принесли большой сверток, плоский и прямоугольный. Картину, скорей всего.

- Прошу знакомиться, это Арнольд Пахомович Эфендиев, - представил
толстячка сутулый. - А это, Арнольд Пахомович, тот самый Родион Кириллович,
про которого...

- Наслышан, наслышан, - прервал его Эфендиев, протягивая старику пухлую
ладошку.

После непродолжительного обмена любезностями гости и хозяин
прошествовали в гостиную, а Марина была отправлена на кухню готовить чай для
отказавшихся от коньяка гостей. Секретаренко и Родион Кириллович уселись в
кресла, а Эфендиев заходил по комнате, цепким взглядом разглядывая картины и
отпуская комментарии. Секретаренко с готовностью отвечал на его вопросы.
Старик молча сосал лимон, присыпанный сахарной пудрой.

Ладе это скоро прискучило, и она отправилась помогать Марине.
Возвратившись с чашками и заварным чайником, она увидела, что на мольберте
стоит принесенная картина - серые угловатые, апельсины на буром фоне, а вся
троица сгрудилась возле нее, оживленно жестикулируя и обмениваясь
непонятными фразами:

- Но экспертиза самого Панова...

- Из Щукинской коллекции, что ли? Так ведь в каталоге двадцать девятого
года...

- Панов или не Панов, а за Сезанна я это не взял бы.

- Побойтесь Бога, Родион Кириллович! Аутентичность несомненна. Готов за
двух Ге и три листа...

Лада возвратилась на кухню, встала у окна, закурила, выпуская дым в
раскрытую форточку.

- Ну что они там?

- Торгуются. Толстый за фрукты плесневелые хочет три листа и Ге. Ну, Ге
я еще понимаю - сам тоже ге порядочное втюхивает. Но три листа?.. Тридцать
тысяч, что ли?

- Может быть, - на всякий случай отозвалась Марина, не вполне поняв
Ладины слова. - Или графики три листа.

- М-да. - Лада замолчала, крепко затянулась и выбросила окурок в
форточку. - Надолго это?

- По-разному бывает.

- Я пойду, пожалуй. Тоска тут. Посуду за этими, - она показала в
направлении гостиной, - без меня приберешь.

- Останься, а? Ну, я прошу тебя! Если хочешь, прямо отсюда в ресторан
закатимся. А? Я угощаю - вчера получку дали.

- Да ну на фиг. Лучше в кулинарии пару табака возьмем. А водочка
найдется...

- И как тебе? - Марина выжидательно смотрела на подругу. От водки глаза
ее замаслились, щеки пылали. Да, пожалуй, с двух-то рюмашек оно вроде и не
должно бы так.

- Это ты насчет похода к Родиону твоему? Ничего, халтурку вот легкую
срубила себе.

- Что? Какую еще халтурку?

- Уколы ставить звал. - Марина вздрогнула, и это тоже не ускользнуло от
внимания Лады. - По полтора рубля обещал. Это ж в месяц сорок пять выходит.
И от работы моей два шага. Я согласилась.

Марина налила по третьей. Рука ее дрожала, и несколько капель пролилось
на клеенку.

- Уколы... - с запинкой произнесла она и решительно поднесла рюмку ко
рту. Продышавшись, с остервенением спросила: - И не противно тебе будет
сморчка поганого обслуживать?

- Ты ж обслуживаешь... Хотя у тебя интерес, конечно... - Марина дернула
горлом. Лада выдержала паузу и продолжила: - А мне он таким уж поганым не
показался. Дедок как дедок. С прибабахом, конечно, ну да все такими будем,
коли раньше не помрем.

- Дедок как дедок, говоришь?! - взвизгнула Марина. - Да это ж гад,
изверг, хуже Гитлера! Еще до войны в НКВД конфискованным имуществом
занимался. В блокаду - не знаю, мародерствовал, наверное, квартиры
выморочные грабил, казенным мандатом прикрываясь, или еще что, только именно
в те годы и начал живопись собирать. И после войны по дешевке скупал добро -
трофейное или у бедствующих, голодных. А то и вовсе даром получал. Возьмет
якобы на комиссию, а продавца или арестуют очень вовремя, или бандиты
зарежут. - Голос ее понемногу крепчал. Несло, как с горы на санках. - Что-то
продавал с выгодой, клиентуру постоянную завел из военных, ученых, артистов
- тогда тоже состоятельные люди были. А что приглянется - себе оставлял.
Собиратель! Жена его первая в бомбежку погибла, так он на искусствоведше из
Русского музея женился, та его уму-разуму учила.

- Тетка твоя, что ли?

- Нет, тетя потом была. А искусствоведша та лет через пять после
свадьбы погибла. Очень как-то странно погибла - под машину попала на пустом
проспекте, в три часа ночи. Много знала, наверное...

- Это все он тебе рассказал? - с нехорошей улыбкой спросила Лада.

- Нет, конечно. Тетя в больнице, перед самой смертью. Она ведь знаешь,
отчего умерла? Рыбой отравилась. Три дня в судорогах билась без сознания,
только в последний денек ненадолго в себя пришла, а тут как раз я у койки
дежурила... Так вот, она точно знала, что это муж ее со свету сжил. Не
ладили они в последние годы, она как-то пригрозила, что сообщит обо всех его
подвигах куда надо. Ну, он тогда ее задобрил подарком дорогим, а через