еще кому-нибудь покаяться. С машиной-то справишься?
справишься так же, как с ней, - он кивнул в сторону постели, - то лучше не
надо... Ладно, ладно, не заводи опять свою волынку... Ступай. Стой!
завернутый в простыни тюк и с тяжелым треском приземлился в кустах сирени,
росших на заднем дворе рогозинской дачи. В доме продолжала грохотать музыка,
и никто из гостей не заметил, как зеленая ?вольво? со свежей вмятиной на
переднем крыле, полученной при выезде из гаража, выкатилась за ворота и,
бешено ревя двигателем, скрылась за поворотом ухабистой проселочной дороги.
года. В два часа семнадцать минут зеленую ?вольво? с пьяными водителем и
пассажиром и завернутым трупом в багажнике остановил случайный милицейский
патруль. Патрульные долго гнались за петляющей иномаркой по ночному шоссе и
разрядили целую обойму, прежде чем одна из пуль угодила в правый скат, и
?вольво?, вильнув в последний раз, нырнула в кювет.
Глава 2
платформы Казанского вокзала. Двери вагонов открылись, выпуская на перрон
пеструю, навьюченную багажом толпу пассажиров. Перрон мгновенно наполнился
сутолокой, вдоль вагонов, громыхая тележками, заспешили носильщики.
Закудахтали обремененные пудовыми сумками мамаши, безуспешно пытаясь
приструнить своих вырвавшихся на волю из душного вагонного плена детишек,
забубнили железными голосами репродукторы. Вечно взмыленные и озабоченные
командировочные в сбитых на сторону галстуках и неизменных шляпах, держа
наперевес дорожные сумки, топоча, устремились к метро.
мороженое и такси. Измученные бледные родители вслед за командировочными
волокли чадо к станции метро, провожаемые сочувственными и в то же время
раздраженными взглядами проводницы и попутчиков.
своеобразной людской реки, которая текла в узком русле между двумя
составами, направляясь к привокзальной площади. Когда толпа схлынула,
стоявший у двери восьмого вагона человек лет тридцати, выглядевший намного
старше, неторопливо закурил, нервным движением оправил ворот летней рубашки,
подхватил тощую спортивную сумку и не спеша двинулся в сторону метро.
воздух. Оказалось, что за одиннадцать лет он ничего не забыл. Конечно,
многое изменилось с тех пор, и воздух в Москве стал уже не тот - в нем
ощутимо прибавилось выхлопных газов, - но запах остался. Человек, в кармане
которого лежал паспорт на имя Виталия Григорьевича Головинова, Он мог с
уверенностью сказать, чем именно пахнет Москва, но запах был, и теперь,
после долгого отсутствия, он убедился, что этот неуловимый аромат не являлся
плодом его фантазии.
сделавшись незаметной каплей в людской реке. В Москве помимо запаха
существовали и такие неприятные вещи, как милицейские патрули и паспортный
режим. Человек, именовавший себя Головиновым, не заблуждался по поводу своей
внешности: он знал, что от него за версту разит зоной Украденный у пьяного
попутчика на вокзале в Потьме паспорт с вклеенной кустарным способом
фотографией мог выручить его только при поверхностном досмотре, но более
тщательная проверка наверняка закончилась бы для него скорым возвращением
в ?места не столь отдаленные?.
застегнуты у запястий, чтобы скрыть корявую вязь покрывавших руки
татуировок. Широкие костлявые плечи привычно сутулились, обтянутое сухой,
продубленной морозом и солнцем кожей лицо с первого взгляда напоминало
волчью морду. Глубоко запавшие выцветшие глаза с нездоровыми, желтоватого
цвета, белками смотрели угрюмо и настороженно. В жестком ежике отраставших
волос густо серебрилась ранняя седина, сквозь которую неприятно розовели
извилистые рубцы старых шрамов. На его правой руке недоставало двух пальцев
- безымянного и мизинца. На левой, в которой он держал сигарету, мизинец
был. Был там и большой палец, зато остальные три отсутствовали, так что
кисть руки напоминала изуродованную крабью клешню, вдобавок ко всему
украшенную татуировкой. Даже походка у лже-Головинова была не такой, как у
всех людей - шаркающая иноходь усталого зека, морозным зимним вечером
бредущего в родной барак с лесной делянки. Впечатление усиливалось тем, что
при ходьбе он сильно хромал на правую ногу.
неподалеку милицейский патруль. Его взгляд словно прикипел к огромному, в
полстены, рекламному щиту, с которого лучезарно улыбалась длинноногая
загорелая красотка в бикини. Позади красотки синело теплое море с полосатыми
пузырями надутых тугим бризом парусов. Красотка держала в руке трубку
мобильного телефона, увеличенное изображение которого красовалось слева от
нее. Над головой красотки была выведена надпись: ?Весь мир в ладони с
мобильной сетью "Эра"!? Ниже, на уровне загорелых колен, располагалось
пояснение для особо непонятливых;
на привычный ему язык пассажир с чужим паспортом и нехорошо усмехнулся. Если
бы владелец и президент правления компании ?Эра? Юрий Валерьевич Рогозин
сумел видеть эту усмешку, с ним бы случился инфаркт, поскольку сверкающий
сталью оскал лже-Головинова предназначался персонально ему. Не будь на свете
Юрия Рогозина, человек с волчьей физиономией ни за что не стал бы рисковать
вновь обретенной свободой, воруя чужой паспорт и отправляясь в Москву. За
Рогозиным числился старый должок, и теперь настало время платить по счетам.
ожидал: тех, кто сидел по сто пятнадцатой, за проволокой во все времена не
жаловали. Наслышанный о том, что бывает в таких местах с насильниками,
Баландин держался тихо и незаметно, по мере сил и возможностей изображая
глухонемого, но это не помогло. К нему присматривались неделю, а потом
подстерегли в душевой и ?опустили? со звериной жестокостью, на которую
способны только зеки. Баландин отбивался молча, отчаянно и бесстрашно, но он
был один, и огромный срок висел над ним свинцовой могильной плитой, лишая
дальнейшее существование не только перспектив, но и какого бы то ни было
смысла. Полуживого от побоев, с сильным кровотечением из ануса его доставили
в лазарет. Он вышел оттуда через две недели, и все снова повторилось. Лежа
на продавленной больничной койке с забинтованной головой, Баландин принял
твердое решение покончить с собой, но потом ему вспомнилась перекошенная от
ужаса физиономия Рогозина, и он понял, что не сможет умереть прежде, чем не
посчитается с этим маменькиным сынком.
багажнике которой лежал еще не успевший остыть труп. Когда багажник открыли,
Рогозин сделал круглые глаза и с огромным изумлением поинтересовался у
милиционеров, что это такое - вот это, в простынях. ?Это не наше?, -
возмущенно сказал он. ?Да, - отлично понимая, что все напрасно, поддержал
его Баландин. - Черт его знает, откуда здесь эта хреновина.? ?Заткнитесь,
уроды, - сказал им угрюмый сержант, освещая их мощным фонариком. - Вы же по
уши в кровище. Как с бойни, ей-богу?.
несколько пятнышек.., ну, пусть не пятнышек, а пятен. Вот Рогозин
действительно перемазался, как передовик производства с мясокомбината, и не
мудрено: ведь он убил чертову бабу практически голыми руками.
в СИЗО. Въедливый следак долго путал его мудреными вопросами, заставляя по
двадцать раз повторять одно и то же, и в конце концов сказал прямо: ?Дело
твое, парень, труба. Как ни крути, а соучастие тебе обеспечено. Получается
преступная группа. У Рогозина характеристики с места учебы, золотая медаль,
безупречная репутация, блестящее будущее и, главное, большой папа. А что у
тебя - сам знаешь. Так что ты, гражданин Баландин, запросто потянешь на
организатора. Учитывая характер преступления и отягчающие обстоятельства,
это будет лет пятнадцать, а те и, чем черт не шутит, полновесная ?дырка?...
Так что подумай, Баландин, стоит ли игра свеч.
потный красномордый брюхай, вдоль и поперек исполосованный мастями,
посоветовал ему взять все на себя. Спустя четыре года Баландин встретил его
на этапе.
знаменитый на все лагеря стукач и подсадной, которого тысячу раз клялись
посадить на пику и который вопреки здравому смыслу и лагерным законам
продолжал жить: жрать, пить чифирь и странствовать из зоны в зону, из одного
следственного изолятора в другой, верой и правдой служа кумовьям и следакам.
Но тогда, в своей самой первой камере, Баландин этого не знал, и слова
разжиревшего провокатора казались ему чуть ли не голосом с небес. Сосед
подсказывал выход - не самый приятный, но единственно возможный. Все, чего
мог добиться Баландин, отстаивая правду, - это утянуть Рогозина за собой,
намотав себе самому лишний срок, а то и, как недвусмысленно намекал
следователь, высшую меру.
наверняка щедро оплачено из глубокого кармана Рогозина-старшего. А тогда,