Чтение 4–й страницы книги ~Восемь шагов по прямой~

узнают?

- Иногда узнают.

- А мы бы сразу узнали. Только не поверили бы. Нам и так никто не
поверит, что мы с вами... ездили, говорили, - заметил высокий.

- Я и сам не верю, - вставил маленький, и все засмеялись.

- А что ж вы о себе не рассказываете? - спросил Рогов.

- Да это неинтересно, - ответил маленький. - Что мы, так... - Он
махнул рукой.

Ему тоже нечего было рассказывать, когда он работал на шахте. Руда,
она руда и есть, какой в ней интерес. Долбишь ее изо дня в день, пляшет
свет лампы на влажной черной стене, а ты забираешься все дальше вглубь
земли, будто ты корень дерева и в тебе его жизнь.

- А хоккей вы любите? - спросил он у них.

- Любим! - ответили они вместе.

- Еще как! - добавил высокий. - Больше всего. Мы и сами дома играем.
Скажите, а под шайбу страшно ложиться?

- Об этом не думаешь.

Они торопливо засыпали его вопросами, как будто опасались, что он
вдруг исчезнет и они не успеют всего узнать. Глаза их горели, щеки пылали.
Они ерзали на сиденье, а высокий то и дело возбужденно вскакивал и ударял
головой в крышу.

- Слушай, - сказал ему Рогов, - так ты мне крышу пробьешь.
Представляешь, идет машина, а из крыши голова торчит.

Они представили и рассмеялись.

- А скажите... - начал высокий.

Хватит, голубчики, хватит, сыт по горло. Он не очень подходит для
игры в вопросы-ответы. Для этого есть специалисты получше. А он умеет
принять на себя шайбу, сам может щелкнуть без подготовки, может встретить
любого нападающего, бросить на лед или прижать к борту, как прессом, умеет
постоять за себя, за партнеров, если выдалась нервная игра, - что еще он
умеет? А что еще нужно?

Все у него есть, полное благополучие, слава, как у киноартиста,
девушки-подружки, звони любой, приятели - пол-Москвы. Что еще у тебя есть?
Команда? Правильно, команда. Но не навек же. Что еще нужно? Любви? Не
проговорись в команде, ребята засмеют. Да оглянись по сторонам, осчастливь
кого-нибудь... Сколько писем ты получаешь, сколько красавиц смотрит на
тебя, когда ты выходишь на лед? Губят, как говорится, широкие возможности
твою личную жизнь.

Они подъехали к дому, машина остановилась.

- Приехали. Мне сюда, - Рогов вылез.

- До свидания, - сказал высокий печально.

- Спасибо, - добавил маленький.

- Счастливо, - Рогов закрыл и подергал дверцы. - Вы, наверное, есть
хотите? Поешьте. Деньги есть?

- Есть, - кивнули они оба.

- Вот и сходите. Шутка ли, с раннего утра не ели. Так недолго и ноги
протянуть, как вы в хоккей играть будете?

- Да что там мы играем, - улыбнулся с грустью маленький. - Так,
балуемся.

- Все равно есть надо, - сказал Рогов, и они опечаленно направились в
пельменную на другой стороне переулка.

Он смотрел сквозь широкие окна: мальчишки ставили на подносы тарелки,
говорили о чем-то, медленно продвигались вдоль раздачи. Рогов стоял и
смотрел. Он был рассеян и задумчив и не замечал уличной сутолоки вокруг.

Высокий вдруг увидел его и застыл, а потом толкнул товарища локтем;
оба ошалело уставились на стоящего за стеклом Рогова, потом бросили ложки
и, подталкивая друг друга, кинулись к выходу.

Втроем они вышли на широкую улицу, по которой гулял холодный ветер и
текла пестрая толпа. Рогов открыл тяжелую дверь с массивной медной ручкой,
они прошли в роскошный вестибюль, зеркала отразили среди пальм, бронзы и
мрамора растерянно озирающихся мальчишек; как привязанные, они
настороженно двигались за Роговым, боясь отстать; сразу было видно, что
они впервые в таком месте.

Вслед за Роговым они испуганно вошли в зал, стройный, франтоватый
метрдотель слегка поклонился Рогову и спросил с недоумением:

- А эти...

- Со мной, со мной... - успокоил его Рогов.

Мальчишки робко сели и стали настороженно озираться: резные дубовые
панели, плафоны с пастушками и амурами, за окном иностранные машины, на
столиках лампы с абажурами...

Гибко двигались проворные официанты, один из них направился к
столику, парни затравленно поджались.

- Мои гости. - Рогов показал на сидящих напротив мальчишек.

- Очень приятно, - ответил официант почтительно, но с еле заметной
иронией и положил перед ними меню. Потом вышколенно отступил.

Мальчишки заглянули в меню, ошарашенно переглянулись и оторопело
взглянули на Рогова.

- Ничего, ничего, рассчитаемся, - улыбнулся он. - Я выберу, хорошо?

Над столами витал разноязыкий гомон, мальчишки таращились во все
стороны. Официант быстро и умело расставил все на столе, поклонился -
"Приятного аппетита" и ушел; мальчишки боялись пошевелиться.

- Вы что? - спросил Рогов. - Ешьте. - Они не двигались, и он
повторил: - Ешьте, кому говорят!

Они смущенно улыбнулись и робко взяли вилки. Он сидел напротив и
рассматривал их: лица загорелые, но загар медно-красный, как у матросов
или рыбаков, видно, много находятся на ветру, руки темные, в ссадинах,
кожа грубая, шершавая, как наждак, на пальцах металлическая чернота,
никакое мыло не отмоет, устанешь тереть. Он и себя помнил таким, только
вместо загара - въевшаяся в кожу рудная пыль.

- А вы на тренировках устаете? - спросил высокий.

- Как когда. Смотря какая игра. А вы на работе устаете?

- Сравнили! То работа, а то хоккей! Мы что - подумаешь! Нас и не
видит никто.

- Эх, пожить бы с командой, - вздохнул высокий. - Я бы клюшки за всех
носил.

Рогов расплатился, они вышли на улицу.

- Прощаемся, - сказал Рогов. - Счастливо.

- До свидания, - грустно сказал маленький.

- До свидания, - как эхо повторил высокий.

Рогов вошел в телефонную будку, позвонил, но по-прежнему никто не
отвечал. Может, с телефоном что? Хоть сейчас беги, взлети через три
ступеньки, возникни на пороге: "Это я!"

Но нельзя, риск, можно только в назначенное время. Угораздило тебя
влюбиться в замужнюю. Так ведь и ты готов жениться, за тобой дело не
станет. А она? Неизвестно. Поэтому приходи вечером, будем одни. Все у тебя
на вечер, на ночь, на сезон, на пять сезонов, весь ты на время, а что у
тебя навсегда? Навсегда?!!

Он почувствовал мимолетный страх - кольнул, пропал. Рогов медленно
побрел по улице, дошел до знакомого дома. Подняться? Нельзя. Вот ведь как
просто - третий этаж, взбежал, позвонил. И все дела. Он постоял,
повернулся в досаде и быстро пошел к машине. Мальчишки вприпрыжку бежали
следом. Он шел, погруженный в свои мысли, не замечая, что они, толкаясь,
вьются рядом и заглядывают ему в лицо. Наконец он их заметил:

- А, это вы... Ну хватит, хватит... Довольно. Гуляйте.

Они отстали, он дошел до машины, сел и поехал на вторую тренировку.

Когда он вошел, в раздевалке стоял гомон голосов и дружный хохот.

- Папаша пришел, - пропищал Грунин детским голосом. - Детки, несите
отметки!

Все засмеялись, Рогов стал переодеваться.

- Леша, не дозвонился? - спросил Надеин.

- Так, кожет, дать телефончик? - живо подхватил Грунин. Он изобразил
руками гитару и пропел жестоким романсом: - Я вам звоню печаль свою... -
Потом сделал Рогову "козу". - Папаша...

- Слушай, ты!.. - Рогов стянул рубаху на его груди в кулак. В
раздевалке все умолкли и застыли.

- Пусти. - С лица Грунина исчезла улыбка. - Пусти, - повторил он с
горечью. Рогов отпустил. - Я же вижу, как ты маешься. Я хотел... а ты... -
Он махнул рукой и отошел.

В молчании Рогов натянул тренировочный костюм и вышел в зал. Два
помоста, шведская стенка, низкие гимнастические скамьи, станки со
штангами... Здесь проходила атлетическая подготовка, но пока в зале было
пусто. Рогов сел на скамейку, вытянул ноги, откинулся к стене и закрыл
глаза.

Он не двигался, не имел ни сил, ни желания, и стрясись что-нибудь,
пожар или землетрясение, не тронулся бы с места. Не было точки опоры,
какой-то твердой определенности, принадлежащей только ему, где было его
начало и продолжение, - заповедного места, куда он мог вернуться, что бы с
ним ни случилось и где бы он ни был - отовсюду. А человек должен иметь еще
где-то часть себя - землю, людей, дела...

Послышался глухой топот ног, стукнула дверь, зал наполнился голосами
и смехом. Сначала все разогревались, потом постепенно голоса и смех
умолкли, и слышалось лишь натужное дыхание, грохот и звон штанг; по всему
залу сгибались и разгибались игроки, цветные рубахи потемнели от пота.
Рогов лежа отжимал от груди штангу. Надеин тронул его и показал глазами на
окно: к стеклу были прижаты два лица. Стекло от дыхания быстро запотевало,
и тогда появлялась ладонь и протирала его. Тренер тоже посмотрел туда и
сказал:

- Ты меня удивляешь.

- Он их по хозяйству использует, - засмеялся кто-то.

- Мог бы получше найти, их же ветром сдует, - добавил другой.