Чтение 4–й страницы книги ~Доктор Фишер из Женевы, или Ужин с бомбой~

- Это всегда нелегкое решение, - сказал он, - но вам лучше его обсудить
между собой. Меня оно не касается. А ваше увечье - наследственное?
Наверно, вы обговорили этот важный вопрос?

- Я потерял руку во время лондонской бомбежки, - сказал я и неуверенно
добавил: - Мы полагали, что вам нужно это сообщить.

- Ваша рука меня, в сущности, не касается.

- Я имел в виду наш брак.

- Ну, эту новость, по-моему, проще было сообщить в письменном виде. Вас
бы это избавило от поездки в Женеву.

В его устах Женева казалась другим миром, таким же далеким от нашего
дома в Веве, как Москва.

- Вас, кажется, не слишком беспокоит судьба вашей дочери.

- Вы, наверно, знаете ее лучше меня, Джонс, если узнали так хорошо, что
решили на ней жениться и, значит, освободили меня от всякой
ответственности за нее, какая у меня когда-то, вероятно, была.

- Вы не хотели бы узнать наш адрес?

- Я полагаю, что она живет у вас?

- Да.

- Должно быть, вы значитесь в телефонном справочнике?

- Да. В Веве.

- Тогда вам нет надобности записывать адрес. - Он снова наградил меня
одной из своих опасных улыбочек. - Что ж, Джонс, с вашей стороны было
любезно зайти ко мне, хотя в этом и не было необходимости. - Он явно меня
выпроваживал.

- Прощайте, доктор Фишер, - произнес я.

Он снова заговорил, когда я уже был почти у двери:

- Джонс, вы случайно не разбираетесь в овсянке? Я имею в виду настоящую
овсяную кашу. Может быть, поскольку вы уроженец Уэльса... у вас ведь
валлийская фамилия...

- Овсянка - блюдо шотландское, - сказал я, - не валлийское.

- Вот оно что, значит, меня неправильно информировали. Спасибо, Джонс,
кажется, это все.

Когда я пришел домой, Анна-Луиза встретила меня встревоженно.

- Как вы поладили?

- Да никак мы не поладили.

- Он тебе нахамил?

- Я бы этого не сказал... мы оба его совершенно не интересуем.

- Он улыбался?

- Да.

- Пригласил тебя на ужин?

- Нет.

- Слава богу хоть за это.

- Слава доктору Фишеру, - сказал я, - или это одно и то же?

5

Неделю или две спустя мы поженились в мэрии; свидетеля я привел из
своей конторы. От доктора Фишера не было никаких вестей, хотя мы послали
ему сообщение о дне нашей свадьбы. Мы были совершенно счастливы, особенно
счастливы потому, что будем одни, не считая конечно, свидетеля. За полчаса
до ухода в мэрию мы занимались любовью.

- Ни свадебного торта, - говорила Анна-Луиза, - ни подружек, ни
священника, ни родни - вот это замечательно. И так будет торжественнее -
почувствуешь себя замужем по-настоящему. А по-другому получается вроде
вечеринки.

- Одной из вечеринок доктора Фишера?

- Ничуть не лучше.

В глубине комнаты в мэрии стоял человек, которого я не знал. Опасаясь
появления доктора Фишера, я то и дело нервно поглядывал через плечо и
увидел очень высокого тощего человека со впалыми щеками; у него
подергивалось левое веко, и на секунду мне показалось, что он мне
подмигивает; я подмигнул ему в ответ, но встретил отсутствующий взгляд и
решил, что это один из чиновников мэрии. Перед столом для нас поставили
два стула, а свидетель, некий мсье Экскофье, вертелся у нас за спиной.
Анна-Луиза шепнула мне что-то, но я не разобрал.

- Что ты сказал?

- Он из этих жаб.

- Мосье Экскофье? - воскликнул я.

- Нет, нет, тот, сзади.

Началась церемония, и, пока она длилась, человек, стоявший сзади, не
переставал действовать мне на нервы. Я вспомнил ту часть английской
церемонии бракосочетания, когда священник спрашивает, не знает ли кто-либо
причины или препятствия, которые могут помешать этим двум людям сочетаться
священным браком, и если да, то пусть объявит об этом во всеуслышание, и я
поневоле подумал, не подослана ли доктором Фишером какая-нибудь жаба
именно для такой цели. Однако вопрос не был задан, ничего не случилось,
все сошло гладко, и мэр - я полагаю, что это был мэр, - пожал нам руки,
пожелал счастья и быстро исчез за дверью позади стола.

- Теперь надо выпить, - сказал я мсье Экскофье; это было самое меньшее,
что мы могли предложить в благодарность за его немые услуги, - бутылочку
шампанского в "Трех коронах".

Но тощий человек по-прежнему не двигался с места, подмигивая нам из
глубины комнаты.

- Нет ли здесь другого выхода? - спросил я у письмоводителя - если это
был письмоводитель - и указал на дверь позади стола. Нет, ответил он, нет:
пройти туда совершенно невозможно, тот выход не для посторонних, поэтому
нам не оставалось ничего другого, как встретиться лицом к лицу с жабой. У
самой двери незнакомец меня остановил:

- Мсье Джонс, меня зовут мсье Бельмон. Я должен вам кое-что передать от
доктора Фишера. - Он протянул мне конверт.

- Не бери! - сказала Анна-Луиза.

По своей наивности мы оба решили, что это, возможно, повестка в суд.

- Мадам Джонс, он посылает вам свои наилучшие пожелания.

- Вы ведь консультант по налогам? - сказала она. - Во сколько обойдутся
нам его лучшие пожелания? Должна я поставить в известность fisc? [здесь:
налоговое управление (фр.)]

Я вскрыл конверт. Внутри была только карточка, отпечатанная в
типографии: "Доктор Фишер просит... (от руки было написано "Джонса" даже
без добавления "мистера") оказать ему честь своим присутствием на встрече
друзей и неофициальном ужине... (было вписано "10 ноября") в 8:30 вечера.
Просьба подтвердить согласие".

- Это приглашение? - спросила Анна-Луиза.

- Да.

- Не ходи ни за что.

- Он будет очень огорчен, - сказал мсье Бельмон. - Он так надеется, что
мсье Джонс придет и присоединится к нашему обществу. Будут мадам
Монтгомери, и, конечно, мсье Кипс, и надеемся, что и Дивизионный...

- Сборище всех жаб, - заметила Анна-Луиза.

- Жаб? Жаб? Такого слова не знаю. Прошу вас, он очень хочет представить
вашего мужа всем своим друзьям.

- Но, судя по карточке, моя жена не приглашена.

- Никто из наших жен не приглашен. Без дам. На наших маленьких
собраниях это стало правилом. Не знаю почему. Когда-то, правда, бывало...
Но теперь мадам Монтгомери - единственное исключение. Можно сказать, что
она представляет собой весь женский пол. - Он добавил не слишком уместное
жаргонное выражение: - Она своя в доску.

- Я пошлю ответ сегодня же вечером, - сказал я.

- Уверяю вас, если вы не придете, вы много потеряете. Ужины доктора
Фишера всегда так интересны. У него большое чувство юмора, и он такой
щедрый. Нам бывает очень весело.

Мы выпили бутылочку шампанского с мсье Экскофье в "Трех коронах", а
затем отправились домой. Шампанское было отличное, но день потерял свою
прелесть. Доктор Фишер посеял между нами разлад: я стал доказывать, что, в
конце концов, в сущности, ничего против него не имею. Он ведь мог
воспротивиться нашему браку или по крайней мере выразить свое неодобрение.
Приглашая меня на один из своих ужинов, он в известном смысле сделал мне
свадебный подарок, и было бы крайне невежливо отклонить это приглашение.

- Он хочет, чтобы ты стал одной из жаб.

- Но я ничего не имею против жаб. Они действительно такие ужасные, как
ты говоришь? Я видел троих из них. Правда, миссис Монтгомери мне не очень
понравилась.

- Неверно, они не всегда были жабами. Он их развратил.

- Развратить можно только того, кто имеет склонность к разврату.

- Откуда ты знаешь, что у тебя ее нет?

- Я этого не знаю. Может быть, полезно было бы это выяснить.

- И ты позволишь ему подняться с тобой на высокую гору и показать тебе
все царства мира?

- Я не Христос, а он не дьявол, и, по-моему, мы договорились, что он
господь бог, хотя в глазах обреченных на проклятие господь бог, наверно,
очень напоминает дьявола.

- Ладно, - сказала она, - ступай и убирайся к черту!

Ссора была похожа на тлеющий лесной пожар: иногда он как бы угасал, но
потом искры зажигали обугленную щепку, и на мгновение снова вспыхивал
огонь. Спор окончился, когда она плача уткнулась в подушку, и я сдался.

- Ты права, - сказал я, - я ничем ему не обязан. Это просто кусок
картона. Я не пойду. Обещаю, что не пойду.

- Нет, - возразила она, - ты прав. Я не права. Я знаю, что ты не жаба,
но ты так и не будешь этого знать, если не пойдешь на его проклятый ужин.