проснулся от короткого глубокого сна, который дает опиум, - спишь десять
минут, а кажется, будто отдыхал всю ночь, - и заметил, что рука моя лежит
там, где она всегда лежала ночью: на ее бедре. Она спала, и я едва
различал ее дыхание. Снова, после долгих месяцев, я не был один. Но вдруг
я вспомнил полицию, Виго в зеленом козырьке, тихие пустынные коридоры
миссии, мягкую, гладкую кожу у себя под рукой и рассердился: неужели один
только я жалею о Пайле?
2
горло сыт своими американскими коллегами: рослыми, шумными, хоть и
пожилыми, но так и не ставшими взрослыми, вечно отпускавшими злобные
шуточки по адресу французов, которые, что там ни говори, все-таки
проливали кровь в этой войне. Время от времени, когда следы какой-нибудь
стычки были аккуратно подчищены, а жертвы ее убраны с поля боя,
корреспонденты садились в самолет и через четыре часа приземлялись в
Ханое, где главнокомандующий произносил им речь, после чего, переночевав в
Доме прессы, который, по их словам, мог похвастаться лучшим барменом во
всем Индокитае, они вылетали на "место сражения", осматривали его с высоты
трех тысяч футов (куда не достигали пули даже тяжелых пулеметов), а потом
с шумом, но в полной безопасности, возвращались, как со школьного пикника,
назад, в отель "Континенталь" в Сайгоне.
знакомства мне порою приходилось пододвигаться поближе, чтобы его
расслышать. И он был очень, очень серьезный. Его зачастую передергивало от
шума, который производила американская пресса на террасе над нами, - на
верхней террасе, по общему мнению, были куда менее опасны ручные гранаты.
Но он никого не осуждал.
именно об этом, несмотря на всю непривычность обстановки. Но ведь я и сам,
когда впервые шел по улице Катина, прежде всего обратил внимание на
витрину с духами Герлена и утешал себя мыслью, что до Европы в конце
концов всего тридцать часов пути. Пайл с неохотой отвел глаза от молочной.
Значительное произведение.
чтобы смягчить впечатление от своих слов.
знакомство с этим - как бишь его? - Йорком Гардингом. Потом я узнал, что
Пайл питал глубочайшее почтение к так называемым "серьезным писателям". В
эту категорию не входили ни романисты, ни поэты, ни драматурги, разве что
они отражали "современную тему", но даже и тогда Пайл предпочитал, чтобы
описывали факты без затей, как пишет Йорк Гардинг. Я сказал:
место.
обычной вежливостью: - Я сочту большим одолжением, если вы найдете время
проинструктировать меня по основным вопросам. Видите ли, Йорк был здесь
больше двух лет назад.
Особенно после злословия корреспондентов, их незрелого цинизма. Я
предложил:
дел.
объяснил ему, что происходит на Севере, в Тонкине, где французы в те дни
судорожно цеплялись за дельту реки Красной, - там лежат Ханой я
единственный порт на Севере - Хайфон и выращивается большая часть риса. А
когда наступает пора уборки, начинается ежегодная битва за урожай.
смогут там удержаться, если на помощь вьетминцам не придут китайцы. Ведь
война идет в джунглях, в горах и в болотах, на затопленных полях, где вы
бредете по шею в воде, а противник вдруг улетучивается, закопав оружие и
переодевшись в крестьянское платье... У вас есть возможность
комфортабельно плесневеть в Ханое. Там не бросают бомб. Бог его знает,
почему. Там война идет по всем правилам.
семи часов у них остаются сторожевые вышки и кое-какие города. Это не
значит, что вы и тут в безопасности: в противном случае не надо было бы
огораживать рестораны железными решетками.
заводят для просвещения новичков - заезжего члена парламента или нового
английского посланника. Иногда я просыпался ночью со словами: "Возьмите,
например, каодаистов, солдат хоа-хао, Бин-Ксюена..." Это были наемные
армии, которые продавали свои услуги за деньги или из чувства мести.
Чужеземцы находили их очень живописными, но я не вижу ничего живописного в
предательстве или двуличии.
начальником штаба у каодаистов, но сбежал в горы, чтобы драться с обоими
противниками - и с французами, и с коммунистами...
глазах, преклонение перед фразой, перед магией числа: "пятая колонна",
"третья сила", "день седьмой"... Пойми я сразу, на что было устремлено это
неутомимое, нетронутое сознание, я мог бы уберечь всех нас и даже самого
Пайла от многих неприятностей. Но я оставил его во власти абстрактных
представлений о здешней действительности и пошел совершать свою
каждодневную прогулку по улице Катина. Ему придется самому познакомиться с
тем, что его окружает; оно овладевало вами, как навязчивый запах: рисовые
поля, позолоченные пологими лучами вечернего солнца; тонкие росчерки
удочек, снующих над каналами, как москиты; чашечки с чаем на террасе у
старого священника, и тут же - его кровать, рекламные календари, ведра и
битые черепки - намытый временем мусор всей его жизни; похожие на ракушки
шляпы девушек, чинивших взорванную миной дорогу; золото, молодая зелень и
яркие одежды Юга, а на Севере - темно-коричневые и черные тона тканей,
кольцо враждебных гор и стрекот самолетов, Когда я сюда приехал, я
отсчитывал дни моего пребывания, как школьник, ожидающий каникул; мне
казалось, что я неразрывно связан с тем, что уцелело от сквера в
Блумсбери, с 73-м автобусом, проходящим под аркой Юстон-сквера, и с весной
на Торрингтон-плейс. Теперь в сквере уже расцвели тюльпаны, а мне это
безразлично. Мне нужен день, размеченный короткими взрывами - не то
автомобильных выхлопов, не то гранат; мне хочется смотреть, с какой
грацией движутся фигурки в шелковых штанах в этот пропитанный влагой
полдень; мне нужна Фуонг, и дом мой передвинулся на тринадцать тысяч
километров.
стоят солдаты Иностранного легиона в белых кепи и малиновых эполетах,
пересек улицу у собора и пошел назад вдоль угрюмой стены местной охранки;
казалось, она насквозь пропахла мочой и несправедливостью. Однако и эта
стена тоже была частью моего дома, как те темные коридоры и чердаки,
которых так боишься в детстве. На набережной в киосках продавали последние
выпуски порнографических журналов "Табу" и "Иллюзия", а матросы тут же на
тротуаре пили пиво - отличная мишень для самодельной бомбы. Я подумал о
Фуонг, которая, наверно, торгуется с продавцом рыбы в трех кварталах
отсюда, прежде чем пойти к одиннадцати часам в кафе-молочную (в те дни я
всегда знал, где она бывает), и Пайл незаметно улетучился у меня из
памяти. Я даже не сказал о нем Фуонг, когда мы сели обедать в нашей
комнате по улице Катина и она надела свое самое красивое шелковое платье в
цветах, - ведь в тот день исполнилось ровно два года с тех пор, как мы
встретились в "Гран монд" в Шолоне.
смерти. Фуонг встала раньше меня и приготовила чай. Нельзя ревновать к
покойнику, и в то утро мне казалось, что прежнюю жизнь легко начать
сначала.
жуя рогульку.
тобой.
из тех магистралей города, которые французы постоянно делили на части в
память о своих генералах; таким образом улица де Голля, после троекратного
деления, стала и улицей Леклерка, а та в свою очередь рано или поздно
вдруг станет и улицей де Латтра. Сегодня должна была прилететь из Европы