Чтение 4–й страницы книги ~Убийство в Эбби-Грейндж~

Эбби-Грейндж. Узнав, что Стэнли Хопкинс уехал докладывать
своему начальству, Шерлок Холмс завладел столовой, запер
изнутри двери и два часа занимался самым подробным и тщательным
изучением места преступления, чтобы на собранных фактах
возвести блестящее здание неопровержимых выводов. Усевшись в
углу, я, как прилежный студент на демонстрации опыта у
профессора, не отрываясь следил, как подвигается это
замечательное исследование. Окно, портьеры, ковер, кресло,
веревка -- все было внимательно изучено и о каждом предмете
сделано заключение. Тело несчастного баронета уже убрали, а все
остальное оставалось на своих местах. К моему удивлению. Холмс
влез на дубовую каминную полку. Высоко над его головой висел
обрывок красного шнура, все еще привязанный к звонку. Холмс
долго смотрел вверх, потом, чтобы приблизиться к шнуру, оперся
коленом на карниз стены и протянул руку. До шнура оставалось
всего несколько дюймов. Но тут его внимание привлек карниз.
Осмотрев его, он, очень довольный, спрыгнул на пол.

-- Все в порядке, Уотсон. Дело раскрыто. Это будет одно из
самых замечательных дел в вашей коллекции. Однако, мой дорогой,
до чего я был недогадлив -- ведь я чуть было не совершил самой
большой ошибки в моей жизни! Теперь остается восстановить
только несколько недостающих звеньев. И вся цепь событий будет
ясна.

-- Вы уже знаете, кто эти люди?

-- Это один человек, Уотсон, один! Один, но поистине
грозная фигура. Силен, как лев, -- вспомните удар, который
лопнул кочергу. Рост -- шесть футов. Проворен, как белка. Очень
ловкие пальцы. Умен и изобретателен. Ведь все это представление
придумано им. Да, Уотсон, мы столкнулись с замечательной
личностью. Но все-таки и он оставил следы. Этот шнур от звонка
-- ключ к решению всего дела.

-- Не понимаю.

-- Послушайте, Уотсон: если бы вам понадобился этот шнур и
вы бы его с силой дернули, как по-вашему, где бы он оборвался?
Конечно, там, где он привязан к проволоке. Почему же он
оборвался гораздо ниже?

-- Потому что он в этом месте протерся.

-- Вот именно. И оборванный конец действительно потерт. У
этого человека хватило ума подделать потертость ножом. Но
другой конец наверху целый. Отсюда не видно. Но если встать на
каминную полку, в этом легко убедиться. Он очень чисто срезан,
и никаких потертостей там нет. Теперь уже можно восстановить
ход событий. Неизвестный не стал обрывать шнур, боясь поднять
тревогу. Чтобы обрезать его, он влез на каминную полку, но
этого ему показалось мало. Тогда он оперся коленом на карниз,
оставив на его пыльной поверхности след, протянул руку и
обрезал шнур ножом. Я не дотянулся: еще оставалось три дюйма до
шнура. Из этого я заключаю, что он по крайней мере на три дюйма
выше меня. А теперь взгляните на сиденье кресла. Что это?

-- Кровь.

-- Кровь, вне всякого сомнения. Это одно доказывает, что
рассказ леди Брэкенстолл -- вымысел от начала до конца. Если
она сидела в этом кресле, когда совершалось преступление,
откуда взялись на нем пятна крови? Нет, нет, ее посадили в
кресло после того, как супруг ее был убит. Бьюсь об заклад, что
и на черном платье леди есть такое же пятно. Это еще не
Ватерлоо, Уотсон, но это уже Маренго. Начали с поражения,
кончаем победой. А сейчас я хотел бы поговорить с этой няней
Терезой. Но чтобы получить необходимые сведения, надо проявить
большой такт.

Эта суровая австралийская няня оказалась очень интересной
особой. Молчаливая, подозрительная, нелюбезная, она не скоро
смягчилась, побежденная обходительностью Холмса и его
добродушной готовностью выслушать все, что она скажет. Тереза и
не пыталась скрыть свою ненависть к покойному хозяину.

-- Да, сэр, это правда, что он бросил в меня графин. Он
при мне выругал госпожу гадким словом, и я сказала ему, что,
будь здесь ее брат, он не посмел бы так говорить. Тогда он и
швырнул в меня графин. Да пусть бы он каждый день бросался
графинами, лишь бы не обижал мою славную птичку. Как он терзал
ее! А она была очень горда и никогда не жаловалась. Она и мне
рассказывала не все. Вы видели на ее руках ссадины? Она не
говорила мне, откуда они. Но я-то знаю, что это он проткнул ей
руку длинной шпилькой от шляпы. Сущий дьявол он был, а не
человек, -- да простит меня бог, что я так говорю о покойнике.
Когда мы встретили его в первый раз полтора года назад, он
прикинулся таким ласковым, ну чисто мед! А теперь нам эти
полтора года кажутся вечностью. Она, моя голубушка, только что
приехала в Лондон. Первый раз оторвалась от дома. Он вскружил
ей голову титулом, деньгами, обманчивым лондонским блеском.
Если она и совершила ошибку, то заплатила за нее слишком
дорогой ценой. В каком месяце мы с ним познакомились? Вскоре
после того, как приехали. Приехали мы в июне, познакомились в
июле. А поженились они в январе, в прошлом году. Да, она сейчас
в своей гостиной. Конечно, она поговорит с вами. Но не мучайте
ее расспросами -- ведь ей столько пришлось натерпеться...

Леди Брэкенстолл полулежала на той же кушетке, но вид у
нее был теперь гораздо лучше. Горничная вошла вместе с нами и
сразу же стала менять примочку на лбу.

-- Надеюсь, -- сказала леди Брэкенстолл, -- вы пришли не
за тем, чтобы опять меня допрашивать.

-- Нет, -- сказал Холмс очень мягко. -- Я не причиню вам
лишнего беспокойства. У меня есть одно желание -- помочь вам,
ибо я знаю, сколько вам пришлось выстрадать. Отнеситесь ко мне,
как к другу, доверьтесь мне, и вы не раскаетесь.

-- Что я должна сделать?

-- Сказать мне всю правду.

-- Мистер Холмс?!

-- Нет, нет, леди Брэкенстолл, это бесполезно. Вы,
возможно, слышали когда-нибудь мое имя. Так вот, ставлю на
карту свое имя и свою репутацию, что ваш рассказ -- от первого
слова до последнего -- вымысел.

-- Какая наглость! -- воскликнула Тереза. -- Вы хотите
сказать, что моя госпожа солгала?

Холмс встал со стула.

-- Итак, вам нечего мне сказать?

-- Я все сказала.

-- Подумайте еще раз, леди Брэкенстолл. Не лучше ли
искренне рассказать все?

Сомнение изобразилось на ее прекрасном лице. И в ту же
секунду оно снова стало непроницаемо, как маска. Видно, леди
Брэкенстолл приняла какое-то решение.

-- Я больше ничего не знаю.

-- Очень жаль. -- Холмс пожал плечами и взял шляпу.

Не сказав больше ни слова, мы оба вышли из комнаты и
покинули дом.

В парке был пруд. Мой друг направился к нему. Пруд весь
замерз. Но в нем была полынья, оставленная для зимовавшего
здесь одинокого лебедя.

Холмс взглянул на полынью, и мы пошли к сторожке
привратника. Там Холмс написал короткую записку для Стэнли
Хопкинса и оставил ее у привратника.

-- Попали мы в цель или промахнулись, но Хопкинс должен
это знать. Иначе что он подумает о нашем повторном визите? --
сказал Холмс. -- Но во все подробности его еще рано посвящать.
Теперь нашим местом действия будет пароходная контора линии
Аделаида -- Саутгемптон, которая находится, если память не
изменяет мне, в конце Пэлл-Мэлл. Есть еще и вторая линия,
связывающая Южную Австралию с Англией, но начнем сперва с более
крупной.

Визитная карточка Холмса, посланная управляющему конторой,
оказала магическое действие. Очень скоро Холмс имел все
интересующие его сведения.

В июне 1895 года только одно судно этой фирмы, "Рок оф
Гибралтар", прибыло в отечественный порт. Это было самое
большое и лучшее их судно. В списке пассажиров значилось имя
мисс Фрейзер из Аделаиды и ее горничной. Сейчас этот пароход
был на пути в Австралию, где-то к югу от Суэцкого канала.
Команда та же, что и в 1895 году, за одним исключением. Старший
помощник, мистер Джек Кроукер, назначен капитаном на судно "Бас
Рок", которое выходит из Саутгемптона через два дня. Кроукер
живет в Сайденхэме, но сегодня утром должен прийти за
инструкциями. Его можно подождать.

Нет, мистер Холмс не хочет его видеть, но был бы рад
взглянуть на его послужной список и узнать, что он за человек.
Это была поистине блестящая карьера. Во всем флоте не было
офицера, которого можно было бы сравнить с капитаном Кроукером.
Что до его личных качеств, то на работе он исполнителен и
точен, но вне службы иногда проявляется его необузданная,
горячая натура. Человек вспыльчивый, даже безрассудный, но при