основной курс - объявили, что экзаменационные работы уже проверены. После
этого Ройстон стал читать свою лекцию. Когда прозвенел звонок, Эн попросил
студентов остаться на местах и аккуратно разложил работы на полу в четыре
стопки. "Работы разложены по фамилиям: в первой стопке - от А до Е, -
объяснил он, - я так далее". Когда студенты начали ползать на коленях в
поисках своих работ, обоих профессоров уже и след простыл.
к людям.
задумывался.
тоником и выжал в наполненный льдом бокал дольку лимона. - В конце семестра
я устал от этих профессоров. Думаю, они были обо мне не слишком высокого
мнения. Это ведь довольно замкнутый мирок, в котором все связаны строгими
правилами. "Публикуй статьи или исчезни". Звучит банально, но для них это
действительность, с которой они сталкиваются каждый день. - Николас пожал
плечами. - Воображаю, как их возмущало мое положение. Я пользовался всеми
прелестями университетской жизни и, в то же время, был свободен от
общепринятых обязательств.
высокомерно, потом оттаял. Зато Эн, - Николас покачал головой, - Эн просто
мерзавец. Он составил свое мнение обо мне еще до того, как мы встретились.
Однажды мы сидели втроем, в гостиной, Эн подходит ко мне и говорит: "Значит,
вы родились в Сингапуре? И при этом смотрит на меня сверху вниз, сквозь свои
допотопные очки. У него странная манера разговаривать - короткими
отрывистыми фразами, повисающими в воздухе как льдинки. "Омерзительный
город, осмелюсь заметить. Его построили британцы, которые относились к
китайцам с таким же презрением, как прежде к индийцам".
застал меня врасплох.
поставил стакан. - Я рассказал об этом декану Вулсону, но тот лишь
отмахнулся. "Эн - гений, - заявил он мне. - Вы же сами знаете, с
талантливыми людьми бывает нелегко. Должен вам сказать, мы просто счастливы,
что он у нас работает. Он чуть было не сбежал в Гарвард, но в последнюю
минуту мы его удержали." Вулсон по-отечески потрепал меня по спине. "Кто
знает, что у Эна на уме. Видимо, он принял вас за малайца. Мы все должны
прощать друг друга, мистер Линнер".
недолюбливать. В районе Сингапура китайцы и малайцы всегда смертельно
враждовали друг с другом.
огромными светящимися глазами. - Мне кажется, у тебя в лице есть что-то
азиатское. Может быть, глаза... или скулы.
вынужден был изменить свое имя, чтобы пробиться в бизнесе, а потом в армии.
Он стал полковником.
однажды, - что такое имя? Тот, кто скажет тебе, что его имя само по себе
что-то значит, - наглый лжец".
наверно - наполовину японкой. - Николас пожал плечами. - Я в этом не уверен.
Просто мама мыслила как японка. - Он улыбнулся. - Как бы там ни было, мне
приятно думать, что в ней текла кровь таких разных, враждебных друг другу
народов - это очень романтично и таинственно.
волосы успели коснуться пальцев Жюстины, прежде чем она отдернула руку. Он
всмотрелся в пятна света на потолке. - Но внутри я устроен по-другому, я
похож на свою мать.
***
он, - ведь как раз летом больше всего работы". Он не уставал поражаться
летнему наплыву курортников - целый район Восточного Манхэттена стягивался
сюда из года в год, словно стая диких гусей.
уже пять лет он не показывался в этом сумасшедшем доме, да и прежде только
изредка навещал своего друга Нейта Граумана, главного патологоанатома
Нью-Йорка.
время от времени приезжали к нему в Уэст-Бэй-Бридж со своими семьями. Жена
Дирфорта умерла от лейкемии больше десяти лет назад, и в память о ней
осталась только пожелтевшая фотография. Занимаясь обычной врачебной
практикой, Док Дирфорт исполнял обязанности патологоанатома в клинике
Фаулера. Его ценили за усердие и находчивость, и Фаулер предлагал ему место
окружного патологоанатома. Однако Дирфорт был вполне доволен своим нынешним
положением. Здесь у него было много добрых друзей, и, самое главное, он
обрел самого себя. Он понял, что в сущности ему больше никто не нужен.
Правда, время от времени к Дирфорту возвращались ночные кошмары. Он все еще
просыпался иногда в холодном поту, запутавшись ногами в липких простынях.
Дирфорту снилась белая кровь жены, но чаще - собственные старые кошмары.
Тогда он поднимался и молча брел на кухню, готовил себе чашку горячего какао
и брал наугад один из семи романов Рэймонда Чандлера. Дирфорт черпал
спокойствие духа в этой сдержанной и изысканной прозе; в течение получаса он
снова засыпал.
вонзилась между лопаток. "Вот что бывает, если много работать в мои годы", -
подумал он. Дирфорт снова вернулся к своим записям; знакомые слова
складывались в предложения и абзацы, но теперь он впервые постиг смысл
написанного, будто египтолог, расшифровавший древний папирус.
для вскрытия. Нет, конечно, он так не считал - слова "заурядный" не
существовало в его лексиконе. Жизнь человека представляла для Дирфорта
высшую ценность. Чтобы это понять, ему не нужно было становиться врачом -
достаточно было провести годы войны в Юго-Восточной Азии. День за днем из
своего лагеря в филиппинских джунглях Дирфорт наблюдал, как маленькие
одноместные самолеты, управляемые камикадзе, с тонной взрывчатки на борту
таранили американские военные корабли. Эти самолеты ярко иллюстрировали
культурный разрыв между Востоком и Западом. По-японски они назывались ока -
цветы вишни, но американцы переиначили слово в бака - идиоты. В западном
мировоззрении не находилось места концепция ритуального самоубийства,
присущая древним самураям. Но самураи остались в истории, несмотря ни на
что. Док Дирфорт навсегда запомнил одно стихотворение - хайку, которое, как
говорили, написал перед смертью двадцатидвухлетний камикадзе:
рождается для того, чтобы пасть смертью героя... А я хотел тогда только
одного - сохранить свою шкуру и не свихнуться до конца войны".
голодные вампиры, только что воскресшие из могил.
дубов, спасавших дом от долгого послеобеденного зноя, он увидел знакомый
отрезок Главной улицы. Еще один обычный летний день. Но теперь внешний мир
казался ему бесконечно далеким, словно увиденная в телескопе поверхность
другой планеты.
зашагал по Главной улице, мимо уродливого кирпичного здания пожарного
управления, через автомобильную стоянку, к полицейскому участку.
супермаркета, нагруженный свертками с продуктами.
Уэст-Бэй-Бридж, они познакомились когда-то на этой же Главной улице через
общих друзей. Даже самым отчаянным отшельникам здесь было трудно не завести
знакомств, пусть самых поверхностных. - Я только что из клиники.
которого оттягивалась встреча с Флорамом. Он боялся сообщить полицейскому
то, что должен был сказать. К тому же, Ник ему нравился. - Возможно, вы его
знали. Он жил недалеко от вас.
Корнев Павел
Шилова Юлия
Лондон Джек
Березин Федор
Акунин Борис
Смит Кордвейнер