здесь работал не один, Леонид был уверен. У него уже родились кое-
какие соображения, и он хотел их взвесить.
сырому асфальту. Шайба не скользила, и мальчишки отчаянно толкали
ее крючковатыми палками. Леонид перевел взгляд на письменный стол.
Там стояла фотография девочки. Фото уже пожелтело - девочке было
тогда пять-шесть лет.
Большая стала совсем, повыше меня. Мать-то была высокая. Из-за
этого роста одно расстройство. Подруги ходят на шпильках, а ей
нельзя. Кавалер пошел низкорослый.
"спидолы" - транзисторы. И все на одну стипендию. Веселые эти
студенты.
сказала сестра хозяина.
шифоньер, битком набитый одеждой.
сказал Михеев Николаю Ивановичу.
удержались, - подумал Леонид. - На тряпье-то они и ловятся".
подполковник, прощаясь, хозяевам.
новый, и покрепче, - подал голос Николай Иванович, он все еще
возился у двери.
подполковник, застегивая пальто.
оренбургский платок, повязанный на пояснице под сорочкой на голое
тело, сильно мешал, но без него радикулит крутил острее и с
платком приходилось мириться.
подстерегали Мастера. Тот уходил на баркасе из Крыма. Это была их
первая встреча, и это было давно. С тех пор радикулит, как и
Мастер, стал его извечным спутником, он обитал где-то внутри,
дремал в затаенном логове, и, когда, очнувшись от спячки, брался
за михеевскую поясницу, подполковнику доставалось на орехи. Этот
недуг был свиреп и коварен и заставал всегда врасплох.
радовался жизни, а радикулит уже разминал свои цепкие лапы, и едва
подполковник вздумал подняться, как он ухватил за поясницу.
лишних движений, будто он осторожно собирал себя по частям. И
хорошо, что в кабинете был только этот юный сотрудник Зубов, вечно
погруженный в анализ, иначе было бы просто неловко. Но Зубов ушел
по макушку в мысли, ничего не заметил, и все обошлось без конфуза.
А там уж он, Михеев, распрямился и молодцевато прошел по кабинету
этаким гоголем. И уж потом он сам хитрил - не садился целый вечер
и все время был на ногах.
ловушка. Это усвоил он давно и с утра предпочитал стульям ноги
после того, как дочь натерла поясницу змеиным ядом и накрутила
просторную теплую шаль. Он так бы и маячил перед глазами
сотрудников целый день, если бы не понадобилось в машину.
Но как это выйдет теперь, трудно представить. Благо впереди еще
была дорога, можно было думать о другом. О том, что совершилось
новое преступление. Об этой тонко сделанной краже, после которой
от преступников не осталось примет.
людей подоспела долгожданная семейная радость, и, совершая своим
появлением дикую и вопиющую несправедливость, растоптал спокойно и
расчетливо ее только потому, что ему было так угодно. И, оглянись
опрометчиво старая женщина, он бы без раздумий и деловито
уничтожил ее. Ему было бы так удобней. И не убил он только потому,
что собственную жизнь он оценивает дороже. Он знает: за убийство
ждет жестокая расплата. Жизнь за жизнь. Он рационалист, этот
паршивец, и рисковать не хочет.
Есть на белом свете, скажем, кирпичи, крупа и преступники. Из
кирпичей положено строить, из крупы - варить кашу, а преступников
надо ловить".
сих пор взволнованный новичок. Его каждый раз, словно впервые,
задевает, что такие негодяи, как этот, насаждают свое право
вломиться в чужую жизнь, растоптать ее, смять и уничтожить... А
это противоестественно жизни.
эпохи и пока...
важно. Но как же с теми, кто сыт и одет? И образован? То-то. Мало
еще мы учим добру, частенько забывая про это простенькое, но
великое и вечное понятие. Вот что. Стесняемся. Дескать,
сентиментальное слюнтяйство".
однокурсника Саньку из-за трешки. У него была только эта жалкая
трешка, но она понадобилась жрецам самоутверждения, и они легко и
мимоходом прирезали Саньку. Он лежал, согнувшись, под забором,
худой от голода, так и не успевший наконец-то поесть на эту с
трудом заработанную трешку.
плевать. И было плевать на то, что он мечтал, волновался и любил,
радовался жизни. Они походя сунули нож в этот трепещущий от
впечатлений, беззащитный комочек жизни, сделав ему ужасно больно,
и ушли с помятой трешницей, топая по булыжнику, судача о чем-то
своем и забыв про Саньку, точно прихлопнули муху.
Симка Михеев, стоял вместе с ребятами над маленьким Санькиным
телом, потрясенный зловещим откровением.
часть тех, кто проповедует насилие, как право на самоутверждение,
и разница только в упрощенной философии. Решив бороться, он ушел с
полиграфического факультета и тридцать лет назад был зачислен на
службу в уголовный розыск.
стороны в сторону, выбирая свободные места. От этого и оттого, что
бег был вроде неспешным и дружным, они казались стадом больших и
послушных животных, которых легонько подстегивал незримый пастух.
Машины едва не терлись на ходу боками. А внутри за окнами торчали
неподвижные человеческие фигуры.
сидела в обнимку застывшая пара молодых.
самбо, стенографию и фото, водить все марки машин и печатать на
машинке, а в отсутствие врача...
спиной. Судя по всему, Леонид отбивался от двоих. А может,
нападал. И загибал пальцы.
Интересный парень этот Зубов. Прямо со страниц воображаемого
приключенческого романа. Сочиняет на ходу. Ну, если роман
относительно талантлив, то это не так уж и плохо. В его возрасте,
конечно. А с годами наступит житейская зрелость. Опадут покровы
романтики. И окажется: какая уж тут романтика - копаться в
человеческой грязи! И профессия станет суровой и обыденной. И
тогда наступит испытание перед долгом. Кем быть, так сказать. Уйти
в геологи или остаться служакой. Но есть и третий выход. Принять
борьбу как свой личный нравственный принцип. Но это дается не
всем.
результат. Главное - найти опасного мерзавца. И как можно скорее.
Кто знает, чем кончится его следующая кража. Не все бывают покорны
в таких ситуациях, и тогда - убийство. Еще одна насильственная
Афанасьев Роман
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Корнев Павел
Плотников Александр