мебелью и даже холодильником, показалась Амирхану верхом роскоши, а
аспирантская стипендия после студенческой целым состоянием. А Москва! Он
готов был до полуночи бродить по улицам и, пожалуй, за три года исходил ее
почти всю пешком. У него была карта Москвы, по которой он прокладывал себе
маршруты, а уж в особо примечательных местах он побывал на первом же году
жизни в столице. Вот где пригодилось его умение распоряжаться своим
временем! Учеба его не очень затрудняла; в те годы, как-то поверив в себя,
он начал печатать в специальных юридических журналах статьи, и гонорары
казались ему непомерно завышенными.
было бы желание; сложнее, правда, на вечера поэзии, необычайно популярные
тогда в Москве, но он умудрялся не однажды бывать и в Политехническом музее,
где чаще всего проводились такие вечера, и даже в Доме литераторов на улице
Герцена. Когда он познакомился с Ларисой, учившейся на факультете
искусствоведения в театральном, он даже одну зиму частенько заглядывал в
модное кафе "Синяя птица", неподалеку от площади Маяковского, где день
играл саксофонист Клейбанд, а день гитарист Громин со своими небольшими
оркестрами; в кафе приходили послушать игру именно этих виртуозов.
Какое это чудо, волшебство -- залитый светом и музыкой сверкающий лед,
медленно падающие снежинки, смех и улыбки, улыбки кругом. Неужели этот
высокий молодой человек в белой щегольской шапочке, лихо режущий лед на
поворотах катка на Чистых прудах, -- он, вчерашний детдомовец, сегодняшний
аспирант Института государства и права Амирхан Азларханов?..
прудах, юношу в белой шапочке, медленно кружащего в танце изящную девушку
в лиловом костюме, отороченном белым пушистым мехом, которую иные принимают
за балерину, и это ей льстит, она так грациозна на льду, так легка, что
кажется, тут уж не коньки, а пуанты. Амирхан Даутович пытается увидеть лицо
юноши, заглянуть ему в глаза, понять, ощутить, насколько он был тогда
счастлив, но это ему не удается. Кружится и кружится пара, лицо
зеленоглазой девушки в лиловом, румяной от мороза, он хорошо видит -- и
смеющимся, и улыбающимся, и грустным, но юноша так и не поворачивается к
нему лицом. И вдруг, когда, казалось, мысли и воспоминания его отвлеклись от
Москвы, Амирхан Даутович припомнил, как однажды они с Ларисой были в старом
Доме кино на улице Воровского.
какие-то влиятельные родственники, связанные с миром искусства, и оттого
иногда им удавалось бывать и на премьерах.
предфестивальная программа -- картина оказалась французской; название
Амирхан запамятовал, а вот режиссера помнил -- Бюффо, из авангардистов
французского кино. Фильм оставил двойственное впечатление. И смятение
вызвало даже не содержание картины, а заложенная в ней неожиданная мысль;
Амирхан Даутович и сейчас отчетливо помнил все, до последнего кадра.
экспресса, герой фильма. Рискуя жизнью, он успевает-таки, порастеряв вещи,
вскочить в последний вагон трогающегося состава. По ходу фильма становится
ясно, что опоздать герой никак не мог -- это была бы не только его личная
катастрофа, но и катастрофа многих, вольно или невольно связанных с ним
людей, и без этого вообще не могло быть фильма. Реалистический, жесткий
фильм, со страстями, с назревающей к финалу трагедией. Зал, замерев от
волнения, следит за судьбой не только главного героя, но и других
персонажей, с которыми уже сжился за час экранного времени. И вдруг в
момент кульминации, когда должна бы наступить развязка, вновь возникают
первые кадры фильма, и вокзал, и герой, молодой, каким он был в начале
фильма, пытающийся догнать уже знакомый зрителям поезд; на этот раз герой
не догоняет и остается на перроне с чемоданами в руках. И начинается
совершенно иная история, с новыми персонажами, правда, изредка появляются и
те, которых зритель уже знает и к которым успел привыкнуть, из-за которых
волновался, но в новом фильме они, увы, мало значат в судьбе главного героя.
И дело не в том, что, успев на поезд, он оказался более счастлив, удачлив, а
опоздав, потерял себя, потерпел жизненный крах, -- нет, такого сравнения
режиссер вовсе не пытается делать. Вторая часть, вторая версия жизни героя
оказалась не менее сложной и интересной, чем первая, она и волновала не
меньше, чем первая. Но волею судьбы из-за минутного опоздания это была уже
другая жизнь, другая судьба, а всего-то, казалось, герой вошел не в ту
дверь. Вот тогда-то Азларханов впервые подумал: ведь и в его судьбе не было
бы ни Москвы, ни Ларисы, ни юрфака университета, ни аспирантуры, уйди он
при демобилизации со всеми в торговый флот, в рыбаки или в китобои.
впереди только успех, продвижение, служение делу, к которому тянулась душа и
сердце, не пожалел ни о рыбацких сейнерах в холодной Атлантике, ни о
раздольной моряцкой жизни, и Ларисе, конечно, о такой неожиданной проекции
фильма на свою жизнь не рассказывал. Но фильм долго не шел у него из головы:
ведь и еще раз мог свершиться крутой перелом в его жизни, останься он в
Москве. А такое легко могло случиться -- не заупрямься он, не настаивай на
том, что дело его жизни -- конкретная работа с людьми, а не бумаги, теории,
преподавание. А как упрашивала Лариса тогда же подать заявление в загс,
говорила, что ей еще два года доучиваться в Москве, как она не хотела
разлуки, и родители намекали на простор своей пятикомнатной квартиры,
доставшейся от деда, профессора МГУ, говорили, что вряд ли когда еще
представится ему такая благоприятная возможность остаться в Москве. Да и в
институте он значился на хорошем счету, заканчивая, стал членом партбюро, и
заикнись, что женится на москвичке и желает поработать над докторской
диссертацией, ему пошли бы навстречу, подыскали интересную работу.
Согласись он тогда, послушай Ларису, сейчас, наверное, жил бы на Чистых
прудах, рядом с новым зданием театра "Современник", давно уже был бы
доктором юридических наук, а то, глядишь, и членом-корреспондентом, потому
что еще тогда его идеи вызывали одобрение у научных руководителей, людей с
именем, по чьим учебникам он учился в университете.
бы его жизнь, останься он тогда после аспирантуры в Москве. То видел себя
седовласым профессором на кафедре, то членом Верховного суда или Прокуратуры
СССР. Вдруг с пронзительной ясностью вспомнил старинный желто-белый особняк
с колоннами в ложноклассическом стиле, где жила Лариса, вспомнил кабинет ее
деда, профессора права в еще дореволюционном университете. Какие там были
книги! И этими книгами ему великодушно разрешали пользоваться. Ее родители
шутили, что не зря сохраняли библиотеку, чувствовали, что будут у них, если
не в роду, так в родне юристы. Помнил он и их дачу в Голицыне, на берегу
речки, совсем недалеко от бывшего имения князей Голицыных, где сейчас открыт
музей... Какие там пейзажи! Поленовские! Солидная, степенная жизнь,
многочисленная родня, которая обожала Ларису и в общем-то одобряла ее
выбор. Бывал Амирхан на больших семейных праздниках, свадьбах, поминках,
где собирались все ответвления рода и где Амирхана и в шутку и всерьез
представляли как жениха Ларисы, а будущий тесть иногда называл его "наш
сибирский хан" и уверял, что у них в роду тоже некогда были татарские ханы и
их фамилия Тургановы -- от степняков.
мечтал написать, когда еще учился в аспирантуре, но так и не написал --
закрутила, завертела новая жизнь, не то чтобы писать, на чтение порой не
хватало времени. Но неожиданно его пронзила такая боль, что он даже
вздрогнул. Никогда прежде не задумывался об этом, не связывал: останься он в
Москве, наверное, совсем иначе сложилась бы жизнь, судьба Ларисы...
республик Средней Азии, специализировалась по керамике, исколесила южные
республики, побывав почти во всех кишлаках, где народные умельцы работали с
глиной. В свои редкие отпуска он сопровождал ее в таких поездках и, честно
говоря, никогда не жалел об этом. У Ларисы был вкус, чутье, она находила
забытые школы, направления, систематизировала их. Благодаря ее стараниям и
энергии в Москве издали два красочных альбома, рассказывающих о прикладном
искусстве этих республик, она же организовала три международные выставки
среднеазиатской керамики в Цюрихе, Стокгольме и Турине, не говоря уже о
выставках в Москве, Ленинграде, Таллинне, Тбилиси. Ее быстро признали, на
нее ссылались, ее цитировали. Приглашали на всевозможные международные
выставки и гостем, но чаще членом жюри. Зарубежные журналы заказывали ей
статьи.
организовывались выставки, она на радостях говорила мужу:
Москве и меня утащил, без тебя я не нашла бы себя, не сделала себе имени.
ляган, -- так поразила ее простота и изящество обыкновенного большого
глиняного блюда, которые изготовляют тысячами в любом районе и для каждой
семьи. Она смогла увидеть в обыкновенном предмете домашней обстановки
необыкновенную художественную выразительность, самостоятельность в
нехитрой росписи, индивидуальной даже для маленького кишлака, -- ведь
мастерство и рецепты передавались из поколения в поколение, из века в век.
Глина во все времена была самым доступным материалом бедного человека, и он
по-своему, доступными способами и средствами улучшал и украшал ее. В нашем
унифицированном мире, где уже переплелись, обогащая и размывая друг друга,
множество национальных школ, художественных течений, керамика, которую
открыла для себя Лариса, каким-то непостижимым образом убереглась от
стороннего художественного влияния.
передавались из рук в руки уже в пятом или шестом поколении, но манерой
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Панов Вадим
Володихин Дмитрий
Лукьяненко Сергей
Никитин Юрий