Чтение 4–й страницы книги ~Жаркий июль~

- Стало быть. Хотел, чтобы и Женя. Однако так уж вышло...

- Конструктор - это перспективно.

- Будто на "Арсенале" конструкторы не нужны! - не соглашается со мной
старик. - А он - в Алжир, теперь - институт. Скоро на заводе некому будет
работать.

- Позовут пенсионеров, - шучу я, но старик не принимает этой шутки.

- А что! - он выпятил грудь. - Мы еще можем!

- Не надо, - засмеялся я, - отдыхайте, молодых у нас еще ого-го!

- Легкомыслие одно, - пробормотал он. - Вот и мой Женька... Однако, -
забеспокоился, - что-нибудь случилось?

Я не стал успокаивать его. Спросил:

- Ваш сын давно из Алжира?

- С полгода.

- Машину купил на сертификаты?

- Да.

- Новенькая?

- Еще обкатывает. Три тысячи наездил.

- Уехал двенадцатого июня?

- Утром. В Алушту.

- Скажите, Максим Сидорович, ваш сын часто писал из Алжира?

- Не так уж и часто, одно-два письма в месяц...

- И вас не удивило, что из Алушты не получили ни одного?

- Так то из Алжира, а из Алушты о чем писать?

- Ну, что благополучно доехал, хорошо устроился... Была куда-нибудь
путевка или просто так?

- Нет, дикарем. Женя хотел поездить по Крыму: интересно, знаете,
машина новая.

- Какого цвета?

- Белая-белая, как снег.

- А вы просили его писать?

- Наказывал: как приедешь, обязательно напиши.

- В Алуште были у него знакомые или рассчитывал на автостоянку?

- Говорил, там платная стоянка у самого моря. Если не устроится, то в
Ялту или в Севастополь.

- Много вещей взял с собой?

- Не очень. Ну, чемодан да еще магнитофон... Японский у него, - не
удержался, чтобы не похвастаться, - там, за границей, купил.

- Никуда не собирался заезжать?

- Говорил: на следующий день - в Крыму.

- А может, девушка?..

- Если бы так... - махнул рукой Максим Сидорович. - Жене уже под
тридцать, а не женат. Я ему: так всю жизнь прозеваешь, вон какие по
Крещатику шлендрают, а он: успею. Не очень интересовали его девчата.

- А Женя их?

- Почему бы нет? Парень, хотя и помешался на чертежах, собою видный,
весь в мать, а она в первых арсенальских красавицах ходила. Рано померла,
когда Женя десятый кончал. Не успела и сыном погордиться.

Я подумал: неизвестно, что тяжелее: не успеть погордиться сыном или
пережить его, а боль, которую, возможно, узнает этот симпатичный старичок,
будет невероятной. Спросил:

- Значит, кроме японского магнитофона, у вашего сына никаких ценных
вещей не было?

- Одежда, - ответил старик, - летняя одежда, всякие там трусы,
майки... Ну, свитер на всякий случай...

- Какой фирмы магнитофон, не помните?

- Почему не помню, я все помню. "Соня" - вот как! Женя еще говорил:
один из лучших магнитофонов в мире, но что же это за лучший, когда
испортился?

- Что же с ним случилось?

- Я в этом не очень... Со звуком что-то. Женя хотел в Крыму где-то
починить.

Я попросил Максима Сидоровича показать фотографии сына. Он охотно
засеменил в соседнюю комнату, притащил альбом с аккуратно заправленными
снимками. Их было тут много, начиная от голого младенца и кончая
алжирскими: Евген Максимович в шортах и расстегнутой рубашке на фоне
какой-то экзотической растительности, потом в трусах на берегу
Средиземного моря.

Отобрав две фотографии, я попросил старика одолжить их нам - нужны
для розысков его блудного сына; как только найдется, вернем.

Посеяв таким образом зерно надежды в стариковской душе, я распрощался
с Максимом Сидоровичем далеко не так оптимистично настроенный, как он.

Следующий визит - в районную автоинспекцию. Здесь начинаются
операции, связанные с продажей автомобилей, здесь машины должны пройти
технический осмотр, после чего их владельцы получают соответствующий
документ для городской ГАИ. Итак, две недели назад, а точнее
четырнадцатого июня, здесь видели Евгена Максимовича Бабаевского или
человека, снимавшего с учета его "Волгу". Я даже знаю, кто именно видел
этого человека: на справке, которая хранится в городской ГАИ, стоит
подпись автоинспектора - младшего лейтенанта Павла Харченко.

Младший лейтенант предупрежден о моем посещении и, хотя сегодня ему
тут нечего делать, скучает в темноватой комнате, заставленной обшарпанными
столами и шкафами с картотекой и номерными знаками.

Мы здороваемся, и младший лейтенант предлагает мне самое удобное
место в комнате: кресло за столом, очевидно, начальника районной
автоинспекции. Я отказываюсь и примащиваюсь на стуле напротив него, не
потому, что такой скромный, просто отсюда мне ближе к Харченко.

Я хочу, чтобы младший лейтенант припомнил все, что может припомнить,
а для этого надо заглядывать ему в глаза, кроме того, вероятно, существует
какая-то незримая связь между людьми, и я почему-то уверен: чем ближе люди
друг к другу, тем легче осуществляется эта связь.

Просительно заглядываю в глаза Харченко и спрашиваю:

- Две недели назад у вас снимали с учета белую "Волгу" номерной знак
"КИФ 22-35". Помните этот случай?

Младший лейтенант хмурится и смотрит на меня настороженно:

- У нас, знаете, каждый день... Снять с учета, поставить...
Круговорот...

Я понимаю Харченко: черт его знает, зачем это появился настырный
капитан из угрозыска. Может, они что-нибудь прозевали, и самая лучшая
позиция: знать не знаю и ведать не ведаю.

- Конечно, круговорот, - соглашаюсь я, - и черта с два что-нибудь
запомнишь. Но ведь по глазам вижу: память у вас - дай бог каждому, да и
"Волга" заметная - белая и новая. И у меня большое подозрение: снимал ее с
учета не настоящий хозяин, а, вероятно, убийца.

Глаза младшего лейтенанта округляются. Убийца - это серьезно, и он
тотчас же сам становится серьезным, нагибается ко мне через стол и
говорит:

- Кажется, припоминаю... Хорошая машина, три тысячи на спидометре, я
еще подумал: спекулянт проклятый, сдерет за нее ого сколько!

Я раскладываю на столе перед младшим лейтенантом три фотографии, в
том числе снимок Евгена Максимовича Бабаевского.

- Один из них - владелец этой "Волги", - говорю.

Харченко отрицательно качает головой.

- Нет, с учета снимал совсем другой.

- И вы хорошо запомнили его? - с надеждой спрашиваю я.

- Конечно, - отвечает он и без напускной скромности добавляет: - У
меня вообще хорошая память. Увижу, как сфотографирую.

- И что же подсказывает вам эта фотопамять? - Не удерживаюсь от
иронии, но тут же понимаю, что полностью завишу от этого веснушчатого
младшего лейтенанта, и сразу поправляюсь: - Устный портрет, товарищ
Харченко, я очень прошу: устный портрет!

Младший лейтенант задумывается. Я не тороплю его, понимая, с каким
напряжением работает сейчас его мозг.

- Так... - начинает он наконец. - Мужчина лет сорока или чуть меньше.
Мешки под глазами, и морщины от носа до кончиков губ. Лысый, осталось
совсем мало волос, зачесывает остатки слева направо. Лоб высокий,
морщинистый, нос с горбинкой, большой, а глаза ввалившиеся, темные и
пронизывающие. Губы бледные, узкие, уши хрящеватые. Рост около ста
восьмидесяти. Кадык все время шевелится.

Я благодарно киваю: устный портрет выразителен и сделан
профессионально.

- Как держался? - уточняю.

Харченко едва заметно улыбается.

- У нас - машины... - говорит он неопределенно. - А в каждой машине
можно найти недостатки. И эти недостатки, если они серьезные, мы находим.
Ну, знаете, как люди держатся... Одни благодарны, другие угодливы,
улыбаются тебе, как лучшему другу. Этот тоже - слащавый, угодливый, в
звании меня повысил, лейтенантом называл. Я еще подумал: у тебя "Волга"
только обкатку прошла, зачем же льстить? По закону все сделаем. Еще
спросил: "Продаете?" Немного смутился, руками развел: мол, что поделаешь,
обстоятельства. "Дачу, - отвечает, - хочу купить, и деньги нужны..." Врет,
конечно, сукин сын, глаза неискренние, бегают... Однако все документы в
порядке - подписал, и катись ко всем чертям.

- А у вас и правда хорошая память, - говорю я, потому что помнить
через столько дней такие детали сможет не каждый. - Припомните,
пожалуйста, один он был или с кем-нибудь?

- Один, - ни на мгновение не заколебался младший лейтенант. - Кстати,
- обрадовался, - еще одна деталь: если будете искать этого пройдоху,
пригодится. На подбородке у него ямочка, знаете, такой раздвоенный
подбородок...

- Брюнет или блондин?