Чтение 4–й страницы книги ~Смертельные игры~

Электровоз вещает общий сбор длинным свистком в два пальца, и, когда все
занимают свои места, поезд трогается.

Мы остаемся на насыпи одни-одинешеньки: Берю, я и два чемодана -
бесхитростная картина.

- Ну и что мы будем делать в этой дыре? - спрашивает мой напарник,
бесконечно далекий от прелестей пастушеской жизни.

- Ты,- говорю я,- разобьешь лагерь возле тела барышни.

- Зачем?

- Будешь отгонять мух, пока не налетят слепни из жандармерии.

- А ты?

- За меня не беспокойся!

Я карабкаюсь по откосу и выхожу на автостраду, которая проходит совсем
рядом. Отсюда я замечаю славного выродка, который трусит из глубин
вспаханных земель верхом на тракторе.

Он видел, как остановился поезд, и, догадавшись, что произошло что-то
необычное, бросил землю-кормилицу, чтобы разнюхать, в чем тут дело.

Это порядочный уродец тридцати лет, но выглядит он вдвое старше, бикоз оф
пяти литров кальвадоса, которые засасывает ежедневно. У него больше нет ни
перьев на тыкве, ни клыков в пасти, в нем вообще не осталось ничего
человеческого. Буркалы лезут из витрины, а шнобель такой красный, что, перед
тем как идти на похороны, его необходимо начищать кремом Черный Лев.

- Чего это тут такое? - осведомился он голосом, тарахтящим, как
шарикоподшипник.

- Поезд,- информирую я со знанием дела.

- Но он же того, тю-тю,- возражает наш разумный сеятель злаков.

- Да, раздавив предварительно кое-кого своими смертоносными колесами.

- Вот б...! - сочувствует механизированный хлебороб.

- Вы это сами видите. Послушайте, дорогой мой, не заметили ли вы, чтобы
одновременно с поездом здесь останавливалась машина?

- Ну да.

- Какая это была машина?

- Серая, с брезентовым верхом.

"Мерседес", перевожу я про себя, так как бегло говорю по-сельски, видно,
в прошлой жизни я был петушком на навозной куче.

- Точно,- кокетничает целинник.- "Мерседес-190"! От удивления я теряю
способность соображать. Забавно, потрошитель равнин разбирается в
иностранных легковушках.

- Не видели ли вы одного пассажира, который спустился бы с насыпи и сел
бы в этот "Мерседес"? - спрашиваю я.- Седого бы месье в велюровой куртке и
галстуке?

- Я видел двух пассажиров, которые бы спустились с насыпи,- дает
исчерпывающий ответ последователь Пармантье1,-того, о котором вы болтаете, и
еще одного, молодого, в дождевике и воскресном картузе.

Тысяча против десяти за Берюрье, ребята. Толстый, человек благородной
наружности и плебейского вида, точно восстановил картину трагедии. Юноша в
картузе выбросил Клер. Пятидесятилетний исполнил для меня свой номер, и,
пока я мерил шагами железнодорожную насыпь в поисках малышки, эти два месье
воспользовались общим возбуждением для того, чтобы скромно удалиться. Их
ждал автомобиль.

И этот автомобиль во время пути подавал сигналы, чтобы указать
нападавшим, что поезд приближается к намеченному месту. Уверен, что очень
скоро мне самому придется здорово попахать.

- В каком направлении ушла машина? Прокладчик борозд описывает рукой
движение, которое может вызвать в памяти центрифугу стиральной машины.

- Развернулась. А потом фьюить туда. Туда означает - в сторону Панамы.

- Спасибо.

С мрачным от мыслей челом я возвращаюсь к Берюрье и закрепляю его триумф
рассказом о свидетельских показаниях деревенского пентюха.

Жиртрест качает апоплексическим рылом.

- Я чуял это,- говорит он с достоинством. Таков он, Берю, всегда сдержан
и строг в сложных ситуациях.

- Все это очень печально,- продолжает он, указывая на брезент.- Милая
несчастная куколка! Она напомнила мне одну артистутку, которую я видел в
одной театральной пьесе. Как ее звали, я не помню, а пьеса называлась
"Причуда Альфреда" де Мюссе. По названию я вообразил, что это должно быть
смешно. И что ты думаешь, вляпался в такую тягомотину. Бабы болтали, как
дамочки из высшего света, которые стараются запудрить тебе мозги. Нет,
все-таки я предпочитаю киношку. Слышишь, позавчера я видел Брюта Ланкастрата
в одном фильме, ну вот играет, не оторвешься.

Так как ситуация не располагает к театральным воспоминаниям, я кладу
конец его умствованиям.

- Мне не дает покоя,- признаюсь я,- эта перчатка под мостом... Она может
означать, что был кто-то еще, кто поджидал, схоронившись в одном из
углублений.

- Да нет же! Это перчатка парня, который толкнул девушку. Она ухватилась,
чтобы удержаться, и перчатка этого типа осталась в ее пятерне.

- Толстый, у тебя на все есть ответ.

- Тебе не кажется, что мы теряем время рядом с мадемуазель? - беспокоится
Берю.- Пока мы здесь изображаем похоронную команду, эти скоты успеют
спрятаться в укромном местечке.

- Бог с ними! - говорю я.- Это не последняя наша встреча. Мир тесен.

Изрекая эти вещие слова, я обследую чемодан покойницы. Вот нижнее белье,
от которого при других обстоятельствах накалилась бы моя спинномозговая
спираль, вот легкие душистые, как весенний букет, платья, а вот в
приплюснутом кармашке и дамская сумочка.

Я открываю ридикюль, чтобы сделать инвентаризацию. В нем 560 франков с
мелочью, удостоверение на имя Клер Пертюис и еще одно на имя Эммы Боу. На
обоих одна и та же фотография - фотография погибшей; уверяю вас, что это
многовато для одной.

Кроме этих документов, я обнаруживаю классические принадлежности
путешествующей красотки: губную помаду, кисточку для век, пилку для ногтей,
тональный крем и т. д.

Я кладу сумочку в чемодан, предварительно сунув в карман оба
удостоверения, неожиданно выплывшие на свет.

- Твоя нана не была католичкой,- замечает Толстый.

- А если бы и была, я все равно не стал бы строить из себя ее
ангела-хранителя,- отвечаю я, и мой ответ звучит анахронизмом.

Прибытие коляски национальной жандармерии кладет конец этому
теологическому спору. Следует презентация господ жандармов. Мы болтаем, мы
вырабатываем единый план сельской компании, в полной глухомани действовать
иначе просто невозможно, и толстокожие гвардейцы закона увозят нас к
ближайшей деревеньке, где мы нанимаем тачку до Парижа.

Часом позже мы выгружаем наши бренные тела у Старика. Внутри он весь
кипит, наш босс.

- Я удивлен, Сан-Антонио,- холодно говорит он мне.- Я доверил девушку
вашему присмотру, вам двоим, и вам удается ее...

В этом он прав. Я должен был беречь эту Клер-Боу как зеницу ока. Если бы
я следовал за ней по пятам на цыпочках, эти два коридорных зуава не посмели
бы действовать. Тут только одна загвоздка! Когда охмуряешь красотку такого
калибра, и в голову не приходит сопровождать ее в туалет. Во всяком случае
без ее на то разрешения.

- Признаю, патрон,- убедительно соглашаюсь я,- вы можете ругать меня, я
заслужил это.

Деду всегда надо уступать, это утешает лохматого. Он снова обретает покой
и ясность ума.

- Словом, я надеюсь, что вы возьмете реванш,- любезно продолжает он.- Вы
ведь не тот человек, которому ставят мат, Сан-Антонио.

Я воздерживаюсь, чтобы не ответить ему, что сам я скорее шах, окруженный
гаремом. От каламбуров у Старика волосы встают дыбом, а их у него не больше,
чем на стеклянной крыше Большого Дворца.

- В конце концов,- продолжает он,- эта девушка служила нам лишь
путеводной нитью. Она вела от Зекзака к неизвестному. К тому же, этот
неизвестный начинает вырисовываться: вы уже засекли седовласого мужчину и
"Мерседес"...

- Плюс второе удостоверение девушки,-очень кстати напоминаю я.

- Оно могло быть и первым, а не вторым,- многозначительно произносит
великий патрон.

- Точно так,- бросает наобум Берю, который до этого спал на краю
письменного стола.

Для приличия он начинает крутить в руках массивную чернильницу Старика.
Натюрлих, ему удается окунуть в эту необычную кропильницу два пальца. Босс
поражает его в упор взглядом, содержащим такой заряд электрахчества, который
ГЭС Донзер вырабатывает за год.

Берю противопоставляет ему ангельскую улыбочку и вытирает о галстук свои
испачканные обрубки.

- Не могу вас более задерживать,- с нажимом говорит Старик, потирая
гладкий, как задница, высокий череп.- Нельзя терять ни минуты, принимайте
все необходимые меры.

- Разумеется, господин директор. Мы выходим.

На лестнице Толстый показывает мне свои в пятнах чернил сосиски.

- Тому, кто захотел бы снять мои цыганские отпечатки пальцев, не пришлось
бы долго возиться,- острит он.

Глава III

Что называется, заглянуть в досье

Я нахожу Матиаса в картотеке, где он режется в белот с незабвенным Пино.
Почтенная Развалина как раз объявляет пятьдесят в твердой валюте, когда
объявляюсь я.

- Ты кстати! -заявляет Пинюш, отрывая катышек швейцарского сыра от своих
ободранных усов.- Сейчас будешь присутствовать при самом крупном поражении в
истории белота.