месть, и она не противоречит законам, рыцарства.
Булгарин или еще кто иной - посовременнее. Месть в мыслях - это совершенно
иное, тут сокрыто качество особого рода. Помноженная на дисциплину и
благородство, такая месть может отлиться в "По ком звонит колокол", а это
ведь и не месть, но возмездие, это - от Шекспира и Толстого, который,
впрочем, Гамлета не принимал...
чтобы тот возил по дорогам его, - Старика, - Испании, была местью, про
которую знал он один, а может быть, он - так же, как я сейчас, - отгонял
от себя эту мысль и старался найти иное определение своему чувству - кто
знает?
войну - он не боялся за себя, он боялся за того, кому он скажет о своей
позиции, которая не изменилась с тридцать седьмого года - она может
измениться у тех лишь, кто любит Испанию показно, парадно, а не изнутри,
как только и можно любить эту замечательную страну. Но если ему навязывали
разговор, он резал, бил в лоб, как на ринге, чтобы сразу же повалить
противника в нокаут: "Да, м ы тогда п р о и г р а л и". Он выделял два
слова - "мы" и "проиграли". Как истинный художник, который сформулировал
теорию "айсберга", он не педалировал на слове "т о г д а"
декларация губит искусство, талантливость всегда недосказанна и поэтому
понятна тем, кто хочет понять. (Я напишу о том, что происходит в политике
и экономике Испании, но сделаю это особым образом - привлеку моих
французских и американских коллег, которые работают в буржуазной прессе, -
сие, надеюсь, оградит меня от визовых трудностей. Впрочем, я свою позицию
никогда не скрывал и считаю унизительным скрывать ее, и я очень гордился,
когда в Испании меня называли "рохо" - "красный". Это, кстати, тоже
симптомы - дружить, открыто дружить с "рохо" из Москвы: года два-три назад
такое каралось.)
жалел шофера, ибо понимал, что мстит. И тогда он переводил взгляд на Мэри,
и лицо его смягчилось, и расходились морщинки вокруг глаз. Я понимаю,
отчего такое случилось с ним, хотя провел с Мэри всего один день в
Нью-Йорке, неделю в Москве и два дня на охоте, на Волге, куда я ночью
отвез ее прямо с читательской конференции в Библиотеке иностранной
литературы.
познаешь их всех - причем в это вкладывается отнюдь не плотский смысл, не
тот, который так импонирует животным мужского рода, пылкокровным и тупым
кретинам, не скрывающим своего снисходительного превосходства над женщиной
только потому, что ему дано заниматься дзю-до; отнюдь нет. Унамуно считал,
что женщины похожи одна на другую значительно больше, чем мужчины, - все
они мечтают об одном и том же: семья, дети и любовь - обязательно до
старости. В мужчинах значительно в большей мере заключено начало
"личностного", тогда как природа распределила между женщинами мира
одну-единственную душу - с небольшими коррективами за счет уровня развития
государства, климатических условий, национальных обрядов и привычек.
(Тезис невозможен без антитезиса, разность рождает истину - возражая и
Унамуно и себе самому, я вспоминаю Гризодубову, Терешкову и Плисецкую...
Одна душа? Впрочем, можно выносить определенное суждение обо всем - это
неприложимо лишь к женщине.
пола.)
вносит не догма - жизнь. Этим утверждением я не пытаюсь опровергнуть
мудрость великих испанцев. Оспаривать их - трудное дело, и "коллективная
душа" женщин - трезвое, хоть и горькое соображение, но, видимо, из каждого
правила следует делать исключение. К таким исключениям должна быть
отнесена Мэри. Я не могу писать о том, что она мне рассказывала о Старике
- это слишком личное, что знали только два человека, но то, о чем говорит
Кастильо Пуче, знали в Памплоне многие: это история, когда Старик
"похитил" двух молодых американок, а потом одну "ирландскую девушку", и
как над ним подшучивали, разбирая вопрос, отчего это у Папы такие синяки
под глазами, и Мэри тоже подшучивала над ним, продолжая быть ему д р у г о
м. Жене художника отпущена великая мера трудных испытаний; выдержать их
дано не каждой. В чеховском определении "жена есть жена" заложен
библейский смысл, но без того пафоса, который порой присущ великой
литературе древности: в высшей истине всегда необходим допуск юмора. Жена
- в распространенном понимании - это женщина, которой з а к о н о м дано п
р а в о отвести ото рта мужа рюмку, устроить скандал, если он увлечен
другой, подать на развод, когда "глава семьи" проводит долгие недели на
охоте или на рыбной ловле или молчит, угрюмо молчит, не произнося ни слова
целые дни напролет. Мы подчас лжем самим себе, когда говорим о жене как о
друге, потому что никогда мы не рассказываем ей того, что рассказываем
Санечке, Хажисмелу, Семену, Толе, Феликсасу - у костра, в лесу, ожидая
начала глухариного тока, когда смех наш приглушен лапами тяжелых елей, в
низине бормочет ручей, и все мы ждем того часа, когда первый глухарь
"щелкнет", возвестив миру начало его "песни песен".
открыть себя, и он никогда не боялся потерять ее, приобщив к своей мужской
правде: если только мужчина хоть один раз испугается - он перестанет быть
мужчиной.
не говорил, когда это было нужно, - она это умела чувствовать, потому что
любила его, преклонялась перед ним и обладала редкостным даром высокого
уважения к своей м и с с и и - быть женой художника.
видится именно идеал такой жены; впрочем, идеал однозначен, но мера
приближения к нему - разностна...
Памплону, или уходил из "Каса Марсельяно", или прощался с Хуанито Кинтана,
которого он вывел в "Фиесте" под именем "сеньор Мантойа" и который тогда
еще, в начале двадцатых, свел молодого Хэма с миром матадоров и остался
другом Старика, когда тот вернулся спустя тридцать лет всемирно известным
писателем и в их отношениях ничто не изменилось: только выскочки от
искусства забывают тех, с кем они начинали и кто помогал им на старте.
"соль"
оранжевых рубашках - разноцветье, складывающееся в ощущение праздника, -
пели свои песни:
не кончилась, это вроде волны, которая догоняет другую и бьет ее внахлест,
и целый час перед началом корриды Пласа раскачивается, веселится, пьет,
танцует на месте, но танцует так, что импульс чужого движения передается
тебе, и ты тоже хочешь подняться, вроде этих "риау-риау", и защелкать
пальцами, подняв над головой руки, и выделывать ногами сложные выверты, и
быть в одном ритме с тысячами людей, которые не смотрят друг на друга, но
д е л а ю т одинаково - это как Панчо Вилья, когда не ждут приказа, но
каждый знает свою боль и надежду, и поэтому рождается всеобщая
слаженность, один цвет, единая устремленность.
жил в первые свои приезды в Испанию, выводит образ тореро, который и с п у
г а л с я.
Человек - лишь тот, который смог преодолеть страх.)
сегодняшнюю корриду, на выступление "звезды" Пако Камино, брата которого в
прошлом году убил бык на корриде в Барселоне, а самого его сильно ранил, и
на Пакирри, который женился на дочери Ордоньеса, внучке Ниньо де ля
Пальма, и на Диего Пуэрта, который славится умением быть мудрым, ибо он,
как и большинство матадоров, пришел на корриду с крестьянского поля.
корриду можно попасть, лишь обратившись к услугам черного рынка.
испанцы, обожает игру в опасность: я потом убедился, что в Памплоне каждый
полицейский покажет вам путь на черный рынок Пласа де Торос, не понижая
при этом голоса и не оглядываясь по сторонам.
цифру:
валюту"
средней квалификации.)
обдумаем это предложение.
касается 200 лишних, то здесь вступает в силу закон риска, оплата
посредника - портье положит в свой карман не более 150 песет от двух
билетов, а это по правилам - здешним, естественно, правилам.
корриду не попали, но он - самый популярный ваятель Испании, друг всех
матадоров, а Испания чтит популярных людей.
грома оваций Пако Камино начал первый бой, и бык у него был красным и не