Чтение 4–й страницы книги ~Нежность~

словно бы кто ударяет в темечко - "Не смей спать! Открой глаза! Осталось
потерпеть неделю. Не спи!"

Исаев сидел на подоконнике, смотрел, как в город приходят сумерки, и
ждал, когда же ему захочется спать, но чем ближе был день отъезда, тем
страшнее ему было возвращаться в номер, потому что пять лет, проведенные в
Шанхае, Кантоне и Токио, сейчас мстили ему внутренним холодом, постоянным
чувством озноба и страхом: так у него было в детстве, когда они с отцом
собирались в Гренобль и он ждал этой поездки весь год, как праздника, и
все время думал: "А вдруг сорвется?" Он постоянно ждал, когда же ему
захочется лечь на кровать, вытянуться с хрустом, закинуть руки за голову,
увидеть Сашенькино лицо - близко-близко, и уснуть после, и проснуться
завтра, когда до отъезда останется всего пять дней.

- Боже, как же я люблю тебя, Максим, я, наверное, только сейчас
поняла, как я тебя люблю...

- Почему только сейчас?

- Ждут - воображаемого, любят - свое.

- Не наоборот?

- Может, и наоборот. Нам сейчас говорить не надо, любимый. Мы с тобой
вздор какой-то говорим друг другу, будто в мурашки играем. Дай я тебе
галстук развяжу. Нагнись.

"А раньше-то она галстук развязывать не умела", - ожгло Исаева, и он
взял ее ледяные пальцы в свои руки и сжал их.

В дверь здесь стучали мягко и осторожно, но - внезапно, потому что
коридор был застлан толстым ковром, который скрадывал шаги, и этот мягкий
стук в дверь показался грохотом, и Максим Максимович, переложив пистолет в
карман пиджака, сказал:

- Да, пожалуйста, войдите.

Вальтер был в белом чесучовом костюме, заляпанном фиолетовыми винными
пятнами.

- Вот, - сказал он, протягивая конверт, - здесь все для тебя. - Его
грохочущий баварский был сегодня каким-то особенно резким.

В конверте лежал немецкий паспорт на имя Макса Отто Штирлица и билет
первого класса в Сидней.

Вальтер закрыл глаза и начал говорить - он легко запоминал шифровки
после того, как записывал их дважды на листочке бумаги:

- "Товарищ Владимиров. Я понимаю всю меру ваших трудностей, но
ситуация сейчас такова, что мы не вправе откладывать на завтра то, что
можем сделать сегодня. Документация, которую мы передаем на "Штирлица",
абсолютно надежна и дает вам возможность по прошествии двух-трех лет
внедриться в ряды национальных социалистов Гитлера, опубликовавшего только
что свою программу действия в "Майн кампф". В Гонконге, в отеле "Лондон"
вас найдут в номере 96, забронированном на имя Штирлица, наши люди,
которые передадут фотографии, семейные альбомы и письма к вам
Штирлица-старшего. Работа по легендировке займет десять дней. Менжинский".

- Знаешь что, - сказал Исаев, - ты сейчас уходи. Ты уходи, Вальтер,
потому что я очень хочу спать. Я вдруг так захотел спать...

Вальтер увидел коробочку препарата сна, усмехнулся.

- Психотерапия - великая вещь, - заметил он. - Рудник делает этот
препарат из аспирина и валерьянки - полная туфта.

- Наверное, - согласился Исаев. - Только я захотел спать не из-за
Рудника и его препарата. Все вернулось на круги своя, и я даже рад этому,
потому что человек, освобожденный после каторги, страшится свободы.

- Ты должен уснуть, Максим.

- Я не усну.

- Пожалуйста, усни, любимый.

- Я не смогу, мне и не хочется спать вовсе.

- Я очень прошу тебя, усни... Когда ты проснешься, будет ночь, и
снова пройдут эти пять лет, и будет так, словно мы и не расставались с
тобой.

- Чем в зимовье у Тимохи пахло?

- Медом и паклей.

- А еще чем?

- Не помню.

- Снегом. Мартовским снегом.

- Пожалуйста, ну, пожалуйста, усни, Максимушка.

- Мне очень не хочется обманывать тебя.

- Повернись на бок, я стану гладить тебя, и ты уснешь,

- Ты всегда меня любила?

- Да.

- Всегда-всегда?

- Да.

- И...

- Да. Да. Да. Спи.

- Почему ты так жестоко мне сказала сейчас?

- Потому что ты так спросил.

- Ничего не нужно спрашивать?

- Ничего. Спи, любимый мой, я тебя очень прошу, спи... Ведь все
прошло, и ты дома... Спи...

- Из Берлина легче вернуться домой, чем отсюда, - сказал Вальтер

- Да. Ты прав. Я все понимаю. Только ты иди сейчас. Я лягу и буду
спать. Я сейчас, словно пес, который устал лаять на кость. И я не очень-то
соображаю, что говорю. Я могу сейчас не то сказать, и ты обидишься. Ты
иди, да? Иди...

Он вернулся домой в июне сорок шестого, через девятнадцать лет, семь
месяцев и пять дней после этой встречи с Вальтером в Шанхае, на
двенадцатом этаже отеля "Куин Мэри".