Чтение 4–й страницы книги ~При исполнении служебных обязанностей~

- Кажется, новичок - по Джеку Лондону.

- Верно. Так вот, если не хотите казаться в Арктике чечако, сбрейте
усы. Тем более они у вас какие-то худосочные.

- Вы же не любите советовать. А тем более приказывать.

- А это не то и не другое. Это пожелание.

- Тогда разрешите мне все же остаться чечако.

- Как знаете.

Струмилин козырнул парню и пошел к машине.

И все-таки Богачев позвонил к Жене. Струмилинский номер телефона он
нашел в отделе перевозок. Он долго ходил вокруг аппарата в
нерешительности, а потом сел на краешек стола и набрал номер.

К телефону подошел Струмилин.

- Можно попросить вашу дочь? - сказал Богачев. - Это говорит второй
пилот Павел Богачев.

Струмилин, слушая голос Богачева, даже зажмурился: так он был похож по
телефону на голос покойного Леваковского.

- Мою дочь зовут Женя. Сейчас ее нет, она на студии. У нее сегодня
ночные съемки.

- Простите, пожалуйста.

- Ерунда.

- Ну, все-таки...

Струмилин хмыкнул и предложил:

- А вы позвоните часов в одиннадцать. Она должна прийти к одиннадцати.

- Это удобно?

- Черт его знает... Думаю, удобно.

- До свиданья, Павел Иванович.

- Пока, дорогой.

- До завтра.

- В шесть ноль-ноль на Шереметьевском?

- Точно.

- Ну, до свиданья.

- Привет вам. И все-таки сбрейте усы...

- Я не сбрею усов. И если вас не затруднит, спросите вашу дочь, можно
ли мне написать ей из Арктики.

- Спрошу.

- Спасибо.

- Не на чем.

- Еще раз до свиданья.

- Еще раз.

И Богачев положил трубку. Он долго сидел у телефона и улыбался.

Начальник порта нервничал. Ему нужно было отправить лошадей на остров
Уединения, а никто из летчиков везти лошадей не хотел.

Когда начальник порта пригласил к себе Бобышкина, командира дежурного
экипажа, тот рассердился и стал кричать:

- Бобышкин - яйца вози, Бобышкин - собак вози, Бобышкин - лошадей вози!
Скоро Бобышкина заставят верблюдов возить или жирафов! Хватит! У меня
катаральное состояние верхних дыхательных путей, я не обязан возить ваших
меринов.

- Не меринов, а лошадей! - крикнул ему вдогонку начальник порта. - И
прошу тут не выражаться!

Он почему-то очень оскорбился на "меринов" и долго не мог успокоиться
после ухода Бобышкина. Он чинил все имевшиеся у него карандаши и бормотал:

- Меринов, видите ли! А я могу здесь держать меринов и кормить их! Сам
он мерин!

Яйца ему надоело возить! А есть яйца ему не надоело? Тоже мне мерин!

Начальник порта решил пойти к Струмилину, который только что вернулся с
острова Врангеля.

"Если он тоже откажется, мне в пору гнать этих проклятых кобыл по льду.
Но об этом не напишут в газетах", - подумал он, и, поставив, наконец,
охапку карандашей на то самое место, которое он искал уже в течение пяти
минут, начальник порта поднялся из-за стола и, одернув френч, пошел на
второй этаж, в гостиницу летсостава.

Струмилин сказал:

- А, милый мой Тихон Савельич, прошу, прошу!

Начальник порта вошел к нему в номер, присел на краешек кровати,
вздохнул и сказал трагическим голосом:

- Ситуация очень серьезная, товарищ Струмилин.

- Что такое?

- Транспортный вопрос местного значения под серьезной угрозой срыва.

- Погодите, погодите, - остановил его Струмилин, - я что-то ни черта не
понимаю.

Объясните спокойнее, без эмоций.

- Лошади могут погибнуть, - сказал Тихон Савельич, - а их надо
перебросить на Уединение.

- Какие лошади?

- Транспорт местного назначения, так в сопроводиловке написано. Здесь у
меня уже третий день в складе стоят. Никто не хочет везти. Бобышкин
говорит, что ему яйца надоели, кричит, что я ему жирафов каких-то
подсовываю, отказывается лошадей везти, а у меня сердце разрывается:
животные страдают.

- И вы хотите, чтобы я их отвез на Уединение, да?

Начальник порта вздохнул и молча кивнул головой.

- Ладно, - сказал Струмилин, - не печальтесь. Будут ваши мерины в
полном порядке.

- При чем тут мерины, я не могу понять? - удивился начальник порта. -
Они такие же мерины, как я кандидат наук. Бобышкин обзывает их меринами,
вы тоже.

- Мерином не обзывают.

- Неважно. Мерин - это изуродованный жеребец, а тут все в полном
порядке:

жеребцы и кобылы.

Струмилин рассмеялся и проводил Тихона Савельевича до двери. Богачев
поднялся с кровати, зевнул, потянулся и спросил:

- Снова будем ишачить с грузами?

- Сплошной зоологический жаргон, - усмехнулся Струмилин, - что это
сегодня со всеми приключилось?

- Надоело, Павел Иванович. Люди на лед летают, на полюс, а мы как
извозчики.

- А мы и есть извозчики. Прошу не обольщаться по поводу своей
профессии. Чкалов говорил, что, когда на самолете установили клозет, небо
перестало быть стихией сильных. Vous comprenez?

- Oui, monsieur, - ответил Богачев, - je comprends bien!

Струмилин так и замер на месте. Он сразу вспомнил, как хотел ответить
Леваковскому, когда тот спросил его "vous comprenez", но ответить он смог
бы только "oui, monsieur", потому что больше на знал. А этот парень не
засмущался, как тогда он сам, а ответил. И не два слова, а пять.

Тихон Савельевич подогнал лошадей к самолету Струмилина. Пурга только
что кончилась, снег искрился под солнцем и казался таким же красным, как
небо. От лошадей валил пар, потому что Тихон Савельевич гнал их через весь
аэродром галопом. Экипаж еще не подошел, у самолета возились бортмеханик
Володя Пьянков и второй пилот Богачев. Пьянков прогрел моторы и, выскочив
из самолета, подбросил ногой пустую консервную банку прямо к унтам
Богачева. Они посмотрели друг на друга, улыбнулись и начали играть "в
футбол". Они сосредоточенно бегали вокруг самолета, стараясь обвести друг
друга, как взаправдашние футболисты, но унты были тяжелы, а меховые куртки
громоздки, поэтому они часто падали и смеялись так, что Тихон Савельевич
только сожалеюще качал головой.

"Не тот пошел пилот, - думал он, глядя на ребят, - не чувствуют себя
пилотами, всей своей значительности не осознают. Пилот, он по земле как
почетный гость ходить должен, а эти носятся безо всякого к себе уважения".

- Когда будем товар грузить? - спросил Тихон Савельевич. - Мерзнет
товар, а он живой, у него тоже сознание есть.

- У лошади сознания нет, - сказал Богачев, - у лошади животная
сообразительность.

- И привязчивость, - добавил бортмеханик Володя, - граничащая с женской.

Тихон Савельевич шумно вздохнул: он понял, что с этими ребятами ни о
чем путном не договоришься. Надо было ждать Струмилина.

Струмилин пришел, как обычно, минута в минуту по графику вылета.

- Все готово? - спросил он Володю.

- Да.

- Все в порядке?

- Да.

- Как левая лыжа?

- Думаю, еще дня два проходим.

- Где будем менять?