Чтение 4–й страницы книги ~Тринадцатый рейс~

заглатывая воду.

И тут пальцы наткнулись на то, что не могло быть ни бревном-топляком, ни
брошенной бухтой каната, ни цементным мешком, сорвавшимся при погрузке. Оно
не было ни твердым ни мягким, ни теплым, ни холодным, оно не было похоже ни
на один знакомый мне предмет. От толчка оно отодвинулось в сторону, но,
сохраняя непонятную силу сопротивления, вернулось и снова коснулось пальцев.

Если вам приходилось вытаскивать утопленников ночью с глубины семи
метров, вы поймете мое состояние. Описать это трудно.

Голова, казалось, была готова разлететься на части от тугого звона. И все
же инстинкт подсказал мне, что это было. Я ухватился пальцами за одежду и
сделал попытку приподнять тело, однако не смог. Что-то держало утопленника.
Это и была последняя более или менее четкая мысль.

Меня вытащилиг вместе с Маврухиным и с куском ржавой арматуры, который
вцепился в одежду матроса. Я сразу же пришел в себя, но Маврухина спасти не
удалось.

- Команде мы сообщили, что это несчастный случай, - сказал Шиковец. - Был
пьян, свалился. Вы так же решили вначале?

Я пожал плечами. Вряд ли приходилось раздумывать в ту минуту, когда я
увидел фуражку под бортом "Ладоги". Но все же...

- Нет, я не думал, что это несчастный случай. Маврухин был человек
ловкий. С достаточным опытом матросской службы. Да и пил с умом. Чего бы он
свалился с пирса?

О предчувствиях и неясной тревоге я ничего не сказал. Происшедшее все еще
продолжало угнетать меня.

- Были у него на теплоходе враги?

- Нет. Его недолюбливали. Только и всего. Это больше походило на допрос,
чем на разговор со "своим". Капитан милиции был раздражен. Он полагал, что я
смогу сообщить какие-либо важные подробности, касающиеся гибели Маврухина.
Но увы...

Мы сидели в тесной комнате с маленьким окном, завешенным тюлем, с
банальными вышивками на стенах и пышно взбитой узкой кроватью. Разумеется,
выполняя задание, я не мог встречаться с капитаном в управлении, поэтому он
назначил мне свидание в квартире, где жил один из его знакомых.

- Экспертиза показала небольшое количество частиц кремния только в
легких, - сказал Шиковец, вертя в пальцах незажженную сигарету. - Вы
понимаете?

Я кивнул. Простейшее анатомическое исследование может быстро установить,
захлебнулся ли человек или же попал в воду уже в бессознательном состоянии,
когда легкие не работали или почти не работали. Дело в том, что в воде
содержится планктон. А планктон в значительной мере состоит из
микроорганизмов, клетки которых покрыты кремниевой оболочкой. Если человек
захлебывается, планктон с каждым вдохом проникает из легких в кровь, сердце,
мозг. И потом там находят характерные частицы кремния.

- Маврухин получил очень сильный удар в правый висок. Он почти не дышал,
когда упал в воду, - продолжал капитан. - Был трезв. Эксперты исключают, что
он мог удариться сам о пирс или о борт. Его убили.

- Кто, зачем?

- Я полагал, что вы разъясните, - хмуро сказал Шиковец. - Ведь в это
время вы находились в тридцати метрах от "Ладоги". Я понимаю, вы не должны
были все время следить за Маврухиным. Тем более ничто не внушало опасений за
его жизнь. Но все-таки жаль, что вы можете помочь следствию не больше, чем
любой из экипажа "Онеги".

Он поднес ко рту незажженную сигарету и тут же подчеркнуто медленным
движением опустил ее. Он был человеком строгих правил и не курил в чужой
комнате без разрешения хозяев.

- Плохо начинаете, - сказал он.

Мне не хотелось оправдываться. К чему? Убит человек. И я несу
ответственность - таков уж смысл профессии. Наши личные отношения с Шиковцом
не должны иметь никакого значения на фоне этой трагедии.

- Чем ударили, неизвестно, - сказал капитан. - Возможно, железным прутом
или трубой. Забросить орудие в затон нетрудно. Разве найдешь среди хлама?
Никаких следов преступника не обнаружено. Мы сразу же осмотрели "Ладогу",
ваше судно, весь порт.

- Значит, опытный.

Капитан искоса взглянул на меня.

- Вы наблюдательны... Как и сообщалось в письме.

Ох, не клеилось у меня с Шиковцом. Это началось еще в день приезда.
Оказалось, что подполковник Ерохин, приятель Комолова, к которому у меня
было письмо от бывшего шефа, уехал из города. Пришлось вручить письмо
капитану. Наверно, Комолов слишком уж расхваливал меня, и Шиковцу это не
понравилось. Он принял меня за "любимчика".

- Вначале мы решили, что преступник прятался на "Ладоге", - продолжал
Шиковец. - Но там всюду разлит мазут. Убийца оставил бы четкие следы, сойдя
с судна. А их нет.

Он откинулся на спинку стула, тонкий, сухой,, с неулыбчивым и
напряженно-спокойным лицом. Все в нем отличалось сухостью и внутренней
напряженкостью - длинные кисти рук, прямые губы, даже лоб с тремя
вертикальными морщинами, похожими на восклицательные знаки. Чувствовалось,
что при всех обстоятельствах капитан милиции соблюдает подчеркнутую
выдержку. Есть люди, которые умеют быть настолько хладнокровными, что
остальные в их присутствии начинают ощущать беспокойство.

- Мы проверили всех "дружков" Маврухина, - сказал Шиковец. - Это нетрудно
- компания всегда была на виду, ведь порт у нас чистый. Так вот, никто из
них не причастен к убийству. Какие характерные детали преступления бросаются
в глаза прежде всего? - спросил он тоном экзаменатора.

Я не понял, что он хотел проверить - свою гипотезу или мои способности.

- Мало этих деталей, - сказал я. - Во-первых, фуражка. Она осталась на
видном месте, хотя преступник мог сбросить ее в воду, и тогда мы начали бы
поиски только на рассвете. Зачем он оставил фуражку? Быть может, хотел,
чтобы поиски начались намного раньше.

- Что ж, верно, - хмыкнул капитан. - А если он просто не заметил фуражки?

- Но мы исходим из того, что убийца опытен и предусмотрителен. Вторая
деталь: Маврухин знал преступника и не боялся его. Он не ожидал удара. Никто
не слыхал крика, схватки не было. А Маврухин - сильный парень, боксер.
Значит, он не опасался за свою жизнь и не принимал никаких мер
предосторожности.

- Что ж, - еще раз хмыкнул Шиковец. - Правильно. Все? Не многим мы
располагаем!.. Но главное, можно считать, нам уже известно: преступник
скрывался на "Онеге".

- Почему на "Онеге"? - спросил я, чувствуя, как лицо невольно принимает
самое глупое выражение.

- Посмотрите на схему этого района порта, -

сказал Шиковец.

Он взял чистый лист бумаги и начертил прямую линию.

- Это пирс. У восьмого причала стоит "Онега", Немного дальше "Ладога".
Вот вход в порт. Сразу же охраняемый склад. Сторож Осенько видел, как
Маврухин прошел по направлению к теплоходам. Если бы кто-либо проник в порт
несколько раньше или в то же время, вслед за Маврухиным, сторож обязательно
заметил бы постороннего. Здесь освещенный участок. К тому же с наступлением
сумерек Осенько спустил с привязи собаку, а она признает только "своих"...

Я кивнул. Со свирепым нравом овчарки Джильды мне уже пришлось
познакомиться...

- Со стороны Южного склада также никто не мог пробраться незамеченным.
Там освещаемая лампами трехметровая бетонная ограда. Южный склад принадлежит
водочному заводу, стало быть, сторожат... Остается еще один путь - по воде.
Вплавь или на лодке. К счастью, весь вечер шкипер с лихтера 17 выбирал
переметы недалеко от "Ладоги". Он не видел и не слышал, чтобы кто-либо
подплывал к пирсу. Только две лодки отчалили от "Онеги", а затем вернулись.

- Это сестры Забелины.

- Знаю.

Хоть мне и не по душе были сухость и педантизм капитана милиции, я не мог
не признать, что он толковый работник и видит яснее, дальше, чем я.

- Стало быть, убийца не мог в тот вечер проникнуть в порт. Он мог,
правда, запрятаться заранее. Где? "Ладога" исключается. Значит, "Онега".
Возможно, посторонний...

- Исключено. Постороннего сразу бы заметили.

- Значит, он свой. У тебя есть какие-либо подозрения? .

- Никаких.

Он в упор посмотрел на меня серыми спокойными глазами: "Что ж ты,
хваленый сыщик?"

С Шиковцом мы расстались через полчаса. Прошел короткий дождь, и воздух
был насыщен свежестью мокрой зелени. Невидимые в сумерках растения кричали о
себе из-за палисадников. Волна неповторимых и несмешивающихся ароматов
наполняла улицу. Густо и терпко пахла смородина, нежно и мягко - липа,
дурманом отдавала бузина, и даже грубый, сухой голос крапивы был различим в
этом немом хоре.

В такой вечер хочется быть счастливым и праздным...

Я поскорее покинул колдовскую улицу и вышел на проспект, где гремели
трамваи. Дождавшись своего вагона, забрался в тамбур, в самый угол.

Шиковец довольно холодно расстался со мной. На прощанье он вручил
фотокарточку молодого человека с прической "под битлзов" и попросил
проследить, не вынырнет ли этот мальчик где-нибудь в портовых закоулках.
Просьба предоставляла мне возможность деликатно отстраниться от трудного
дела Маврухина под предлогом нового задания. Но, как мне показалось, капитан
просто испытывал своего нового подчиненного. Я украдкой развернул книжку,
где лежала фотография, и еще раз взглянул на парня. У него были
мечтательно-наглые глаза и надменно растянутый рот. Он старался казаться
хулиганистым и мог в равной степени быть знакомым и с "улицей" и с