полуразваленные гнезда, водруженные на макушки; белая, в покровах пудры,
кожа роковой женщины образца середины двадцатых годов. Отжившие тела
колыхались в глазах Дурасникова и, подходя к трибуне, карающая десница
торговых точек прикидывал, что не так уж много лет ему отписано жить
всласть, не так много дней, ну тысяч шесть-семь, вся жизнь-то, говорят,
двадцать пять тысяч суток в среднем. В среднем!
них всегда ощутимо превосходил в длину коротковатые, часто загребающие
ноги. Дурасников не был исключением: в непомерной ширины пиджаке, в
парусами болтающихся брюках, Дурасников - сын лишений - шел докладывать
прожившим в лишениях о предстоящем.
для встреч с массами: скромный до серости, чтобы не ярить людей, наверняка
прятался в гардеробе отдельно от остальных вещей, если не покоился в
коробке на антресолях. Многие сподвижники Дурасникова возню с маскировкой
одеждой давно прекратили, ходили гоголем, а он не гнушался подбором
подходящего одеяния. Мелочь? Дурасников иначе рассуждал. Воспитанный в
лучших традициях невысовывательства, считал: хорошо одетый - не наш
человек, а красота - вроде как буржуазность.
предостерег от падения со стула. Апоплексически свекольный лик старика
осветился улыбкой, голос, вынырнувший из сна, поинтересовался виновато:
бороться с позывом ко сну.
листок вчетверо и сунул в карман, мол, с ветеранами потребна предельная
откровенность. И с досадой отметил, что его, пропитанный демократизмом
жест, никто не оценил, наморщил лоб и вместо привычного - товарищи! -
вытянул губы дудочкой:
наглядной агитации, а попросту, наспех написанные белилами пустые призывы
и, желая прогреть слушателей и особенно людей за столом президиума, наддал
еще тягуче:
полотнищам, допуская, что зависелись старые, с ушедшими в прошлое номерами
съездов, или словами, не отвечающими моменту, но ничего предосудительного
не углядел, и в портретной галерее без накладок - успокоился, понимающе
улыбнулся Дурасникову.
зампред. Активный первый ряд выдал поддержку не стройными возгласами
одобрения. - У нас в районе осуществляется программа расширенного
строительства магазинов, но в нашем микрорайоне дело обстоит тревожно.
а в каждом конкретном месте - тревожно.
и в той хлеб каменный... овощной вроде специализируется на гнили... творог
ловишь, словно жар-птицу, а для стариков творог еда номер один...
Дурасников, умея для себя замедлять течение времени, подумал: зачем он
здесь и что может ответить этим людям? И почему они смотрят на него,
требуя решения их проблем, будто его жизнь - помощь их бедам. Вовсе нет.
Он - чиновник, и доблесть его не в делах, а в верности вышестоящим, в
понятливости и управляемости. Разве можно провалить дело, которого нет?
Нельзя, утешал себя Дурасников, и все это понимают, да и в зале есть люди,
догадывающиеся или проверившие заранее, что Дурасникова перевели и из
другого района не за успешный штурм невиданных высот хозяйствования, а
намозолил он там глаза - видеть невтерпеж, того, кто сидел на месте
Дурасникова здесь, перебросили в прежний дурасниковский район, произвели
рокировку, чтоб сбить пламя недовольства, и вся недолга.
торговых точек... попытаюсь перечислить их в порядке значимости, - зампред
упоенно затарахтел о новостройках, столь отдаленных от места проведения
собрания, что для слушающих не представляло ни малейшего интереса, родится
обещанный магазин или нет.
забытое, иногда набирая темп, а голос его вибрировал, изливая на понурые
головы цифры и объемы, и еще цифры, и даты введения в строй, рисуя картину
изобилия, ломящегося из будущего в настоящее.
лихолетье, высосавшее все страхи и спокойно перебил:
вцепился в трибуну, воспользовался годами отработанным приемом, если не
спасительным, то дающим передышку для обдумывания положения и выработку
тактики:
магазинов, извините-помилуйте.
соку, еще о-го-го... небось и дети есть и внуки, для них возводим.
про себя интересуюсь.
жонглируя безотказными истинами, или играя в доброту. Выбрал последний,
улыбнулся, развел руками по-свойски:
дотянете? - Дурасников приглашал шутить. Полковник приглашения не принял:
куражится? Или впрямь засела в старике червоточина, может, и смел от
безысходности?
хитросплетениях словесных схваток, смиренно воскликнул:
позиции без боя. Апраксин зря восхищался им.
и размеренной речи о расширенной программе народ впал в дремоту; сборище
входило в привычную колею, когда одни говорят, будто для себя, другие
слушают вовсе непонятно по какой надобности.
высокоценный баланс самокритики и жизнеутверждения.
праведным гневом двоих-троих, не более и поскольку выпад полковника ущерба
не нанес и аудиторию не распалил, Дурасников решил, что вспышка всеобщего
негодования не грозит, а возможны лишь мелкие тычки и уколы, к чему он
давно приучен. Случалось с соратниками обсуждать выпады неуемных
правдолюбцев на собраниях, и чиновники весело смеялись, припоминая, как в
раже тот или иной борец за справедливость махал руками, исходил потом,
брызгал слюной, и человечишко этот - неужто невдомек, плетью обуха не
перешибешь - вызывал жалость и презрение.
полковник утомился и снова впал в дрему, все вышло, как заведено, и
Дурасников, меж шепотами про творог, каменный хлеб и несвежее молоко,
прикидывал, чего напаковал ему Пачкун в картонную коробку, доставленную
Колей Шоколадовым, и, главное, есть ли там балык на подарки врачу и для
себя, и для банной подружки, подставленной Наташкой Дрын. Подружке
Дурасников обещал в бане пяток банок балыка, присовокупив царственное - не
вопрос, и теперь приходилось держать слово, данное существу на четверть
века тебя моложе; Дурасников уверял себя, что подружка истинно потянулась
к нему, и ее обмолвка насчет желания поменять комнату в коммуналке на
однокомнатную квартирку - всего лишь случайность, хотя было бы приятно
наведываться в однокомнатный рай малолетствующей, по меркам Дурасникова,
птахи.
полусонное, секретарь партбюро прослаивал выступление Дурасникова
подходящими разъяснениями, и зампред, компенсируя себе напряжение на
трибуне, окунулся в мечты.
еще скручивают в жгут, а жена вдруг увяла, раздражает Дурасникова; контакт
с сыном истончился, как стертый медный пятак, и, похоже, вот-вот зазияет
дырой отчуждения. О работе смешно говорить... Работа Дурасникова,
заключалась в умении удержаться, обеспечить равновесие - способы
выравнивания крена значения не имели, тут, как нигде, ценился тысячекратно
жеваный-пережеванный в печати и на экранах конечный результат: или кресло
под задом или... коленом под зад, третьего не дано. Только успевай, лови
взгляды вышестоящих, знай истолковывай, по возможности, верно, не
угадаешь, пиши - пропало. Нервы Дурасников пережигал изрядно, но
постоянный колотун и опасения себя окупали. Кроме как к аппаратной службе,
он ни к чему не годился: руки словно глиняные, гвоздя не вобьет без крови