Чтение 4–й страницы книги ~Лгуньи~

- Фред Кабрис и его дружки совершили сегодня тройное преступление.

- О! Не может быть!

- Это не просто "может быть", это факт!

Гастон задумался на минутку, потом сказал:

- Видите ли, господин комиссар, в те времена, когда мы были с ним
знакомы, Фред Кабрис никогда не совершил бы ничего подобного! Простите
меня, господин комиссар, но я не могу в это поверить... впрочем, если он
сознался...

- Он еще не сознался.

- Да? Ну в таком случае... А свидетели есть?

- Нет, к сожалению.

- Значит, вы и сами не вполне уверены, что виноват именно Фред?

- В этом я как раз уверен. Он хотел отомстить за свою жену Анаис,
которую Пьетрапьяна засадил в тюрьму.

- Господин комиссар, в мое время ни один настоящий мужчина не стал бы
убивать полицейского только потому, что его жена попала за решетку.

- Стало быть, нравы изменились.

- Позвольте выразить сожаление... Это тот самый Пьетрапьяна, который
жил в "малой Корсике"?

- Да.

- Я знал его... и его красавицу-жену... да и отца - старого
Доминика... Неужели все убиты?

- Да.

- Надеюсь, бабушка и дети живы?

И тут Сервион испугался за Базилию и детей. Хитрый Консегуд сразу
сообразил, что если убийцы не видели Базилию, это еще не значит, что ее
там не было. Он вполне допускает, что она могла спрятаться где-нибудь и
видеть все.

- Кастелле, оставьте нас.

Инспектор вышел, и Гастон почувствовал себя очень неуютно. Почему
полицейский не хочет свидетелей? Он вдруг вспомнил, как его избивали
когда-то в полиции...

- Консегуд, запомните хорошенько то, что я вам сейчас скажу, - с
угрозой произнес комиссар.

Гастон почувствовал, что у него вспотели руки.

- Я очень любил Антуана Пьетрапьяна... и его жену... и отца...

- Я верю вам...

- Пьетрапьяна - корсиканцы, как, впрочем, и я. А мы, корсиканцы,
всегда "платим долги"!

- Господин комиссар, я...

- Вы не понимаете, зачем я говорю вам это? Все очень просто,
Консегуд. Я знаю, что моих земляков убил Кабрис со своей компанией. А вы -
их главарь, что бы вы там ни говорили. Следовательно, вы тоже замешаны в
этом деле. Я даже не удивлюсь, если узнаю, что организовали все это именно
вы.

- Клянусь вам, господин комиссар, я...

- Заткнитесь! Это я вам клянусь, что если мне удастся доказать вашу
причастность к этому делу, вы проведете свою старость не в Мон-Бороне!

- Господин комиссар, я протестую...

- Молчать!

Консегуд было заартачился, но годы брали свое, он уже не тот, каким
был раньше. А тут еще Сервион не сдержался и врезал ему по физиономии.

- И еще, Консегуд. Если, не приведи господь, что-нибудь случится с
Базилией Пьетрапьяна или с детьми, вы мне лично ответите!

- Что вы хотите этим сказать?

- Что я убью вас собственными руками... или подстрою так, что вас
убьют.

- Но вы... вы не имеете права!

- Я сам себе присвою это право!

Хозяин "Веселого матроса" был славным малым, и только к двум вещам на
свете испытывал омерзение: к работе и к полиции. К работе - потому что
считал, что она вредна его здоровью, а к полицейским - потому что они уже
не раз сажали его в тюрьму. Всю работу он свалил на свою законную супругу
Антуанетту, а вот в борьбе с полицией полагался только на самого себя.

Юбер сидел в винограднике под навесом, куда допускались только
ближайшие друзья. Не успел он пропустить стаканчик пастиса, как появилась
жена в сопровождении молодого человека, в котором наметанный глаз хозяина
"Веселого матроса" сразу признал полицейского.

- Юбер, господин хочет поговорить с тобой.

Юбер лениво указал рукой на стул.

- Садитесь, господин...

- Инспектор полиции Кастелле.

- Выпьете стаканчик пастиса?

- Нет.

- Как хотите.

Антуанетта решила вмешаться:

- Юбер, тебе не кажется...

- Когда мне понадобится твое мнение, я спрошу тебя! - грубо перебил
ее муж. - А пока катись отсюда, и побыстрее!

Антуанетта ушла, не дожидаясь продолжения, а Юбер добродушно заметил:

- Дай им волю, так скоро уже не будешь хозяином и в собственном доме.
Старые добрые нравы умирают, а жаль! Но оставим это. Что вас привело ко
мне?

- Преступление на перевале Вильфранш.

- Грязное дельце! А уже узнали, кто это сделал?

- Да.

- Да?

В этом "да" полицейскому послышались нотки беспокойства.

- Ваши друзья.

- Э, минутку! Тут что-то не так. Во-первых, какие такие друзья?

- Парни из банды Консегуда, ваши дружки.

- Какая банда? Какие дружки?

- Кабрис, Аскрос, Пелиссан и т.д.

- Позвольте, господин инспектор, тут вы ошибаетесь.

- Вы думаете?

- Или же в "Нис Матен" напечатали враки, или они просто плохо
информированы.

- Почему?

- Потому что в газетах пишут, что преступление было совершено после
обеда.

- Ну и что?

- А то, что парни, которых вы назвали, весь день были здесь и уехали
только поздно вечером. Стало быть, они не могли этого сделать.

- Возможно, они отлучались, а вы не заметили... Часа им вполне
хватило бы.

- Нет, я все время был с ними.

Наступило долгое молчание. Хозяин "Веселого матроса" из-под опущенных
ресниц наблюдал за Кастелле, а тот, не глядя на собеседника, тихо произнес
как нечто, само собой разумеющееся.

- Ты лжешь.

- Я клянусь вам...

- Ты лжешь, но это не имеет никакого значения. Мы предполагали, что
ты будешь лгать, - сказал полицейский, вставая.

- Уверяю вас, вы ошибаетесь, - запротестовал Юбер.

- Это ты ошибся, Юбер. Я не знаю, сколько они тебе заплатили или
сколько пообещали... Но, сколько бы ты ни запросил с них, ты продешевил.
Долгие годы в тюрьме никакими деньгами не возместить.

- Долгие годы в тюрьме?

- А ты как думал? Ты что, считаешь, что комиссар Сервион позволит
безнаказанно убивать своих друзей? И не исключено, что он сунет в один
мешок и тех, кто убил его земляков, и тех, кто помогал им, обеспечивая
ложное алиби. Ну что ж, чао! До скорой встречи, Юбер.

Это была жалкая похоронная процессия, хотя пришли все обитатели
"малой Корсики". Глядя на этих древних старцев, люди думали, что умер
кто-то из дома престарелых, и недоумевали, почему хоронят сразу троих.
Гробы несли корсиканцы, пришедшие проводить в последний путь своих
земляков, которым уже никогда не видать родного острова. Базилия оставила
детей у приятельницы и шла одна. За Базилией шли Поджио - самые старые, за
ними - Прато, Пастореккиа и, наконец, - Мурато, самые молодые. За ними шли
Сервион и Кастелле с женами.

Отпевали покойников в церкви Христа на улице Друат, куда все эти
славные люди каждое воскресенье ходили к мессе. Сервион любил этот
мрачноватый храм. Будучи глубоко верующим человеком, он частенько приходил
сюда подумать, помолиться, попросить у Господа помощи в своей нелегкой
работе.

Старики сбились в кучу, как пугливые козы. Комиссар стоял немного в
стороне, искоса поглядывая на своих друзей. Они были обломками иных
времен, иной земли. Он любил их. Он не позволит этим подонкам Консегуда
обижать их!

Большая старая лошадь, такая же древняя, как и те, кто шли за ней,
медленно двинулась от церкви к площади Сен-Франсуа, затем по бульвару Жана
Жореса поднялась к площади Гаррибальди и направилась к Замковому кладбищу,
на котором Пьетрапьяна приобрели участок, когда поняли, что уже никогда не
смогут вернуться на Корсику.

Старики выстроились у ворот кладбища рядом с Базилией, как одна
семья. Пожимая им руки, Сервион чувствовал, что они избегают смотреть ему
в глаза, как будто сторонятся его. Он предложил отвезти их домой, но они
отказались, видимо, по распоряжению Базилии, которая после смерти мужа