были пусты, из других сочилась полупрозрачная бесцветная
жидкость. Держащиеся на невероятно гибких ответвлениях
массивные листья оканчивались шипами, острыми и изогнутыми, как
крючья. Вонзись такой шип в плоть, и жертва скорее вырвала бы
растение с корнем, чем сбросила его с себя.
отросток опунции [Опунция -- род кустарников семейства
кактусовых, растущих в пустынях и полупустынях.], а внутренняя
его сторона была усыпана крохотными -- не более булавочной
головки -- зевами. В центре цветка, где положено находиться
пестику, торчало зазубренное длинное острие, по четырем граням
которого шли узкие канальцы.
внутреннее чутье заставило меня поднять голову, -- и как паз
вовремя, ибо крылатый человек вновь объявился у парапета.
Казалось, он не особенно удивился, заметив меня, прокричал
что-то на своем гортанном языке и сделал насмешливый жест,
увидев, как я весь подобрался и стиснул в руке оружие. Потом
повторилась уже знакомая ситуация: он, круто развернувшись,
скрылся в башне и тут же вернулся с ношей. Только на сей раз ею
была Гудрун. Меня затопили ненависть и гнев, а еще -- радость
оттого, что моя женщина была жива.
удерживал девушку столь же легко, как незадолго до этого --
бурокожего пигмея. Подняв высоко над головой дергающееся тело,
он продемонстрировал его мне и выкрикнул какие-то слова с явной
издевкой. Гудрун бешено сопротивлялась, золотые волосы хлестали
по белоснежным плечам, до меня долетали ее крики ярости и
страха, -- все тщетно. Женщину эйзиров непросто было сделать
покорной даже перед лицом великого ужаса.
от этого польза, я бы, не раздумывая, нырнул в алую адскую
трясину, чтобы быть схваченным, наколотым на шипы-крючья и
обескровленным этими чертовыми цветами. Но так я не спасу ее,
-- моя смерть только лишит Гудрун единственного защитника и
последней надежды. Поэтому я, скрепя сердце, смотрел, как она
корчится и бьется в руках монстра, и смех черного человека
вздымал могучие валы безумия в моей голове. Вдруг он сделал
движение, будто собираясь швырнуть ее вниз, и я едва не утратил
контроль над собой, рванувшись к кромке адского сада. Но то был
просто обманный жест, и он тут же утащил ее обратно в башню,
потом вернулся к парапету, лег на него грудью и уставился на
меня. Он явно забавлялся, играя с нами, как кот играет с мышью
прежде, чем убить ее.
себе его взгляд. Пусть я, Хунвульф, был далеко не мыслитель в
том смысле, как это понимают современные люди, и куда увереннее
действовал топором, чем собственным интеллектом, однако не
являлся и тупым скотом, каковым, вероятно, считал меня
проклятый выродок. Моему мозгу не раз случалось помогать
могучему телу в борьбе за жизнь и пищу, и теперь он напряженно
работал.
опоясывающее башню. Прежде чем я успею сделать полдюжины шагов,
десятки шипов вонзятся в мое тело и жадные пасти высосут все
мои соки, утоляя свою чудовищную жажду. Тут будет бесполезна
вся моя мощь.
увидел его, восседающего на том же месте, не меняя позы. Я,
Джеймс Эллисон, снова и снова грезящий приключениями Хунвульфа,
навсегда запомню эту картину -- отвратительная горгулья с
упертыми в зубчатый парапет, средневековый монстр, восседающий
на бастионах Ада...
редеющих деревьев к месту, где около неширокой, но
стремительной речки паслись мамонты. Не доходя до стада, я
остановился, вынул из своей торбы пару кремней и, нагнувшись,
высек искру в сухую траву. Быстро перебегая от места к месту, я
зажег дюжину огней гигантским полукругом. Северный ветер тут же
подхватил их и раздул. Занялось большое пламя и спустя всего
лишь несколько секунд вниз по долине уже мчался вал огня.
подняли массивные головы, водя ушами, и затрубили тревогу. На
всем белом свете исполины боялись только огня. Они начали все
быстрее отступать к югу, гоня впереди себя детенышей. Самцы
ревели как трубы Судного Дня. Огонь, всепожирающий хищник,
бросился в атаку и мамонты, не выдержав, обратились в
паническое бегство -- сокрушительный ураган плоти, сотрясающая
землю, грохочущая лавина костей и мышц, Деревья падали,
дробились в щепу под тяжелой поступью, земля ходила ходуном. По
пятам гигантов катилась стена пламени, а вслед за нею поспешал
и я, в такой опасной близости, что опаленная земля жгла мне
ноги сквозь подошвы сандалий.
лесную чащу как гигантским катком. Глухо топоча ногами-тумбами
и оглушительно трубя, они вломились на поле красных цветов. Эти
дьявольские растения, наверно, могли бы повергнуть и уничтожить
даже и мамонта, будь он один, но для целого обезумевшего стада
они были не более, чем жалкой травкой. Несущиеся исполины смяли
их и растоптали, вдавили в землю, их породившую и теперь
раскисшую от обильно залившего ее сока из растерзанных стеблей.
мыслей, -- а вдруг животные повернут в сторону при виде башни
или, напротив, сокрушат и ее вместе с моей возлюбленной?
Похоже, крылатый демон разделял мои страхи, ибо он стрелой
взвился с галереи и скользнул по небу в сторону озера. Сомнения
мои оказались напрасны: вот один из крупных самцов, добежав до
башни, врезался головой в ее стену, даже не дрогнувшую от удара
и будто оттолкнувшую мамонта на бегущего следом. Стадо тут же
раскололось надвое и грохочущей лавиной устремилось дальше,
обтекая цитадель с обеих сторон, -- заросшие шерстью бока
терлись о зеленые стены. Уничтожив остатки алого моря смерти
живые горы быстро скрылись из глаз в направлении озера.
корнем поломанные древесные стволы и вовсе стих у кромки поля,
где еще недавно росли растения-убийцы. Я бежал все вперед и
вперед -- по тлеющим остаткам чащи, потом по жиже из
раздавленных цветов -- взывая к Гудрун. Наконец она отозвалась;
голос ее был приглушенным и сопровождался звуком гулких ударов.
Очевидно, крылатый вор, улетая, запер ее в башне. Я подбежал к
отвесной стене, размотал свою кожаную веревку и, раскрутив,
забросил ее, оканчивающуюся петлей, на один из зубцов парапета.
Подергав веревку для верности, я двинулся вверх, подтягиваясь
на руках и помогая себе ногами, отталкиваясь локтями и коленями
от поверхности камня.
услышал над головой хлопанье крыльев. Крылатый человек
приземлился на галерее и перегнулся через парапет. Только
сейчас я смог рассмотреть его как следует: черты лица его
отличались правильностью линий, в них не было ни намека на
негроидность; глаза чуть раскосые, зубы оскалены в жуткой
ухмылке торжества и ненависти. Долго, долго правил он в долине
красных цветов, взимая дань человеческих жизней с близлежащих
племен для принесения в жертву ненасытным растениям-чудовищам,
его подданным и одновременно защитникам-покровителям. Теперь я
был полностью в его власти, мои сила и ловкость мало чем могли
помочь. -- Один-единственный удар изогнутого кинжала, зажатого
в его руке, и я стремительно полечу в объятья смерти. Где-то
неподалеку Гудрун, заметив угрожающую мне опасность, яростно
закричала. Дверь затрещала под ее отчаянным натиском и резко
распахнулась, во все стороны полетели щепки.
он занес над натянутой веревкой остро отточенный клинок, но тут
сильная белая рука обвила сзади его шею и резко рванула назад.
Через его плечо я увидел прекрасное лицо Гудрун, волосы ее
растрепались, глаза расширены от ярости и ужаса. Он с ревом
развернулся в ее захвате, оторвал от себя стиснувшие горло руки
и швырнул девушку в стену с такой силой, что она в беспамятстве
сползла на пол. Черный человек тут же обернулся в мою сторону,
но к этому моменту я уже добрался до верха, одолел парапет и
спрыгнул на галерею, на ходу сдергивая с ремня топор. Он
замешкался на мгновенье, наполовину поднялись крылья за спиной,
кинжал дрогнул в руке, -- казалось, он колеблется, не зная, что
предпринять -- вступить в схватку или спасаться бегством по
воздуху. При своем гигантском росте и впечатляющим буграм
вздувающихся под кожей мускулов, он все же медлил в
нерешительности, как порою медлит человек, столкнувшись с
разъяренным хищным зверем, пусть даже и меньшим его по размеру.
утробным ревом я прыгнул вперед, обрушив из-за головы топор,
Сертаков Виталий
Березин Федор
Свержин Владимир
Прозоров Александр
Зыков Виталий
Перумов Ник