тора "Атала", прозвучала бы просьба толстяка в безмолвии ресторана "По-
лидор" так, чтобы сплавить воедино разрозненные или последовательные
элементы, или же незаметно примешалась бы к стольким другим голосам и
шепотам, звучащим в томной полудреме человека, пьющего "сильванер"? По-
тому что теперь Хуан мог восстановить тот миг, когда услышал заказ толс-
тяка, и был убежден, что голос этот раздался как раз в один из тех мо-
ментов тишины, какие обычно возникают среди коллективного гула и народ-
ным воображением, не без смутной тревоги, приписываются вмешательству
высших сил, ныне десакрализованному и сведенному к принятой в обществе
шутке "тихий ангел пролетел". Но ангелы являются не всем присутствующим,
и порой кто-то брякнет свое слово, попросит свой "кровавый замок" как
раз в середине паузы, дыры, образовавшейся от полета ангела в звучащем
воздухе, и это слово вдруг обретает нестерпимые гало и резонанс, которые
надо немедля погасить - смехом, и избитыми фразами, и возобновленным хо-
ром голосов, - не считая другой возможности, открывшейся Хуану сразу же,
- той, что дыра в звучащем воздухе была пробита для него одного, а про-
чих посетителей ресторана "Полидор", похоже, мало интересовало, что
кто-то заказал "кровавый замок", поскольку для всех них это было лишь
блюдо ресторанного меню. А если бы за секунду до того он не листал книж-
ку Мишеля Бютора, дошел бы до него голос толстяка с такой пронзительной
четкостью? Возможно, дошел бы, даже наверняка дошел бы, потому что выбор
бутылки "сильванера" указывал на настойчивое присутствие чего-то под
внешней рассеянностью, - угол улицы Вожирар присутствовал здесь в зале
ресторана "Полидор", и не помогало ни зеркало с его меняющимися картина-
ми, ни изучение меню, ни улыбка, зеркально отраженная под гирляндой лам-
почек; то была ты, Элен, и, как и прежде, все было маленькой брошью с
изображением василиска, площадью с трамваями, графиней, которая каким-то
образом была итогом всего. И мне довелось слишком много раз пережить
воздействие подобных взрывов некой силы, исходившей из меня против меня
самого же, чтобы не знать, что если иные из них были не более чем молни-
ями, уходившими в ничто, оставляя лишь чувство фрустрации (однообразные
deja vu11, смысловые ассоциации, образующие порочный круг), то порой,
как это случилось со мною только что, внутри у меня что-то всколыхива-
лось, что-то вдруг больно пронзало, вроде иронической шпильки, вроде
захлопнутой перед твоим носом двери. Все поступки мои в последние полча-
са выстраивались в ряд, который получал смысл лишь в свете того, что
произошло в ресторане "Полидор", с головокружительной легкостью сметая
всякую обычную причинную связь. Итак, тот факт, что я раскрыл книжку и
рассеянным взглядом прочитал фамилию виконта де Шатобриана, простое это
движение всякого хронического читателя - взглянуть на любую печатную
страницу, попавшую в поле его зрения, - как бы наделило силой то, что
неизбежно за ним последовало, и голос толстяка, в модном парижском стиле
проглотивший конец фамилии автора "Атала", дошел до меня отчетливо в па-
узе ресторанного гула, что, наверное, не случилось бы, не наткнись я на
полную его фамилию на странице книги. Значит, необходимо было, чтобы я
рассеянно глянул на страницу книги (а за полчаса до того эту книгу ку-
пил, сам не знаю почему), для того чтобы эта прямо-таки жуткая отчетли-
вость просьбы толстяка среди внезапной тишины в ресторане "Полидор" дала
толчок и меня огрело ударом бесконечно более сокрушительной силы, чем
было ее в какой-либо осязаемой реальности окружавших меня в зале вещей.
Но в то же время, если предположить, что моя реакция осуществлялась на
словесном уровне, была связана с напечатанным словом и с заказом блюда с
"сильванером" и с "кровавым замком", бессмысленно предполагать, что
именно прочитанная фамилия автора "Атала" явилась пусковой кнопкой, раз
сама эта фамилия нуждалась в свою очередь (и vice versa12) в том, чтобы
толстяк высказал свою просьбу, невольно удвоив один из элементов, кото-
рые мгновенно сплавились в нечто единое. "Да, да, - сказал себе Хуан,
управляясь с устрицей "сен-жак", - но в то же время я вправе думать,
что, не раскрой я книжку на мгновение раньше, голос толстяка слился бы с
гомоном зала". Теперь, когда толстяк продолжал оживленно беседовать со
своей женой, комментируя отрывки из напечатанного русским алфавитом в
"Франс-суар", Хуану отнюдь не казалось - как он ни прислушивался, - что
голос толстяка заглушает голос его жены или других посетителей. Если Ху-
ан услышал (если ему показалось, что он услышал, если ему было дано ус-
лышать, если ему следовало услышать), что толстяк за столиком потребовал
"кровавый замок", значит, дыру в звучащем воздухе пробила книжка Мишеля
Бютора. Но книгу-то он купил до того, как пришел на угол улицы Вожирар,
и, только подойдя к этому углу, почувствовал присутствие графини, вспом-
нил Марту и Дом с василиском, объединил все это в образе Элен. Если он
купил книгу, зная, что покупает ее без надобности и без охоты, но все же
купил, потому что двадцать минут спустя книга должна была пробить для
него в воздухе дыру, откуда грянет удар, значит, установление какого-ли-
бо порядка в этих элементах вряд ли возможно, и это, сказал себе Хуан,
допивая третий бокал "сильванера", и было, по сути, самым, так сказать,
полезным итогом всего, что с ним произошло: урок, преподанный жизнью,
демонстрация того, как в который раз "до" и "после" крошились у него в
руках, превращаясь в бесполезную труху дохлых бабочек моли.
будет процитирована, либо нет), как и о "моем соседе" мог бы рассказать
любой из нас, и он в свою очередь мог рассказать обо мне или о других;
выше уже говорилось, что звание "сосед" было зыбким и зависело от мгно-
венного решения любого из нас, причем никто не мог знать с уверенностью,
когда он является или не является "соседом" других присутствующих в "зо-
не" или отсутствующих, а также был ли он "соседом" и уже перестал им
быть. Функция "соседа", видимо, состояла главным образом в том, что не-
которые свои слова или поступки мы приписывали "соседу", не столько что-
бы избежать ответственности, сколько потому, что "мой сосед" был как бы
воплощением стыдливости каждого из нас. Я знаю, что это было так, осо-
бенно для Николь, или Калака, или Марраста, но, кроме того, "мой сосед"
был ценен как молчаливый очевидец, знавший город, знавший о существова-
нии в нас города, которым мы решили владеть сообща с того вечера, когда
в первый раз он бьш упомянут и стали известны первые его штрихи - отели
с тропическими верандами, галереи, площадь с трамваями; никому и в голо-
ву бы не пришло сказать, что вот, мол, о городе первыми заговорили Мар-
раст, или Поланко, или Телль, или Хуан, все было придумкой "моего сосе-
да", и таким манером, приписывая какое-либо намерение или осуществление
чего-либо "моему соседу", мы какой-то гранью сообщались с городом. Речь
о "моем соседе" или о городе всегда велась с глубокой серьезностью, и
никто не подумал бы пренебречь званием
меется (надо еще и об этом упомянуть), женщины тоже могли быть "моим со-
седом", кроме Сухого Листика; каждый мог быть "соседом" другого или
всех, и звание это придавало как бы свойство козырной карты, слегка вол-
нующее могущество, которым приятно было обладать и в случае надобности
бросить его на кон. Иногда бывало даже, что мы чувствовали, будто "мой
сосед" существует где-то вне всех нас, будто вот мы, а вот он, подобно
тому, как города, где мы жили, всегда были и городами, и городом; пре-
доставляя слово "соседу", упоминая о нем в письмах и при встречах, вме-
шивая его в наши жизни, мы порой даже вели себя так, как если бы он уже
не был по очереди кем-то из нас, но в некие особые часы жил сам по себе,
глядя на нас извне. Тогда мы в "зоне" поспешно наделяли заново званием
"моего соседа" кого-то из присутствующих, и, уже твердо зная, что ты или
он "сосед" вон того или вон тех, мы смыкали ряды вокруг столика в "Клю-
ни" и насмехались над своими иллюзорными ощущениями; но со временем,
постепенно, незаметно для самих себя, мы приходили к ним снова, и из
открыток Телль или известий от Калака, из цепи телефонных звонков и пе-
редаваемых из одного адреса в другой сообщений опять вырастал образ "мо-
его соседа", который не был никем из нас; многие сведения о городе на-
верняка исходили от него, никто уже не мог вспомнить, что их сообщил
кто-то из нас; они каким-то образом прибавлялись к тому, что мы уже зна-
ли и пережили в городе; мы принимали их без спора, хотя невозможно было
установить, кто первый их высказал; да это было неважно, все исходило от
"моего соседа", за все отвечал "мой сосед".
четвертый бокал охлажденного вина, как сигарета меж двумя пальцами; все
прочее, голоса и образы ресторана "Полидор", доходили до него через зер-
кало, и, возможно, поэтому или потому, что он пил уже вторую половину
бутылки "сильванера", Хуан стал подозревать, что нарушение временного
порядка - ставшее для него очевидным благодаря покупке книги, заказу
толстяка за столиком и призраку графини на углу улицы Вожирар - обретает
забавную аналогию в самом зеркале. Внезапная брешь, в которой так четко
прозвучал заказ толстяка и которую он, Хуан, тщетно старался определить
в логически понятных терминах "до" и "после", странным образом перекли-
калась с нарушением порядка чисто оптического, нарушением, которое про-
изводилось зеркалом в понятиях "впереди" и "позади". Так, голос, требо-
вавший "кровавый замок", шел сзади, а рот, произносивший эти слова, был
перед Хуаном. Хуан отчетливо помнил, что поднял глаза от книги Мишеля
Бютора и увидел лицо толстяка как раз в тот миг, когда толстяк собирался
сделать заказ. Разумеется, Хуан знал, что то, что он видит, - это отра-
жение толстяка, но все равно образ-то был перед ним, и вот тогда возник-
ла в воздухе дыра, пролетел тихий ангел и голос донесся сзади; образ и
голос встретились, идя с противоположных сторон, чтобы пересечься в его
внезапно пробужденном внимании. И именно потому, что образ был перед
ним, казалось, что голос идет сзади из какого-то очень далекого далека,
такого далекого, что тут и речи не могло быть о ресторане "Полидор", или
о Париже, или о треклятом этом сочельнике; и все это как бы переклика-
лось - если можно так выразиться - с разными "до" и "после", в которые я
тщетно пытался втиснуть элементы того, что сгущалось звездою в моем же-
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Елманов Валерий
Афанасьев Роман