самочувствие превосходное. Впрочем, о самочувствии расскажет специалист.
Передаю микрофон Марине.
скороговоркой называла цифры кровяного давления, пульса, температуру,
количество вдохов и выдохов, содержание гемоглобина, протромбина,
кислотность крови и желудочного сока, рассказывала про коленные рефлексы,
координацию движений, быстроту реакций, выполнение тестов всеми по
очереди, включая и самого доктора, до старта, перед самым стартом, сразу
после перемещения, через десять биоминут и по прошествии биочаса.
Джон томительно долго докладывал о самочувствии аппаратуры - силовой,
управляющей, двигателя и движителей, механизмов жизнеобеспечения,
освещения, отопления, ограждения...
Слово опять досталось Марине, как специалисту, близкому к биологии:
программе. После включения цветовых преобразователей хорошо
просматривается пространство диаметром до двух темпоградских метров. В
поле зрения - край водоема и бугры, поросшие травой. Между ними пролегает
тропа формика руфа, ведущая от гнезда, находящегося за пределами видения.
Мы наблюдаем также значительное количество кулекс пипиенс, отдельные
экземпляры копрофага из отряда жесткокрылых...
Стыдятся они своих переживаний, что ли, сухостью зрелость доказывают.
Формика, копрофага и кулекс пипиенс! Сумели вы воспринять, что мы в другом
мире, нисколько не похожем на Землю, хотя он находится на Земле? К
счастью, я физик, неспециалист в этой микрозоологии, латынью щеголять мне
незачем, поэтому я могу изложить свои человеческие впечатления, не боясь,
что меня обзовут дилетантом. Я и есть дилетант в биологии. Впрочем,
никогда не считал это слово унизительным. Можно с увлечением заниматься и
чужим делом...
непривычной обстановке. На всех планетах небо прозрачное, мутное или
звездное, на поверхности у всех - моря или пустыни, пыльные или
каменистые. Еще одна пустыня, еще одно море, в лучшем случае - еще одно
человечество, как на Тое. У нас же не перемещение в плоскости, а
вертикальный разрез природы - нечто принципиально иное.
щитами - так выглядят обыкновенные кусты. На заднем плане оливковые башни,
уходящие неведомо куда, - стволы тополей, для понятности Марина называет
их "пинус". У нас кругозор без горизонта: мы в яме, окруженной холмами
(для вас это кочки), заросшими бананоподобными джунглями.
Бананы... но больше, пожалуй, похоже на агаву. Какие-то зеленые ремни,
жесткие и плотные, как бы сшитые из полос. Транспортер напоминают. Так и
ждешь, что заурчит мотор, поплывут по полосам ящики. А под этими живыми
лентами, в диком беспорядке лежат бурые и серо-желтые прошлогодние,
измочаленные, изжеванные. И наряду с ними торчат бамбуковые стволы -
стебли той же травы.
беседки, белые, желтые или лиловые; целые комнаты подвешены на гнутом
вертком стебле. Да, мы помним, что это называется цветами, но где же
нежные лепесточки? Вместо лепестков туго налитые баллоны с неживым
восковым отблеском. Мне они напоминают резиновые надувные игрушки. И все
это болтается у нас над головой на высоте пятого этажа. Посматриваем
наверх с опаской. Нет, качается себе преспокойно. И незачем восторгаться
инженерным искусством природы. Мы удивляемся, потому что у нас глазомер
большого человека. Но в микромире иные пропорции, иные отношения между
размером и прочностью, между весом и силой. Вы это знаете, мы ощущаем. Не
ходим, парим, как в невесомости. Оттолкнулись и плывем-плывем в воздухе...
Парадокс блохи! Или коловратки в капле воды...
парадокс, понятный всем жителям Темпограда. Все маленькие существа
относительно сильнее, все маленькие растения относительно прочнее, потому
что вес зависит от объема тела, а прочность стеблей и сила мускулов от
сечения. Если дерево выше цветка в сто раз, ствол его должен быть толще в
тысячу раз. Ствол с пропорциями стебля подломится. Стройные ноги
подкосятся под слоном. Правило это работает в пользу малюток. Уменьшившись
в сто раз, микронавты стали в миллион раз легче, а мускулы их слабее
только в десять тысяч раз. Стократный выигрыш в силе! Теперь люди могли
прыгать в сто раз выше, в сто раз дальше, в сто раз дольше держаться в
воздухе.
это река, по которой течет, лучше сказать - несется всякий мусор: камешки,
кристаллы, какие-то веревки, жидкие шарики, звездочки, елочки, спиральки,
чешуйки, глянцевитые куски угля и целые булыжники. Марина утверждает, что
все это пыль или пыльца. Местные же лупоглазые птицы летают, пробираясь
сквозь этот песчаный град. Иногда довольно увесистый булыжник застревает у
них в глазу, тогда они преспокойно протирают глаза ногой - передней,
задней или средней.
размером с гуся, но тощие-претощие - кожа да кости. (Марина поправляет
меня, подсказывая, что у насекомых кожа и кости - одно и то же.) Жало
внушительное, конечно. Этакое шило с мою ладонь длиной. К счастью, мы
непробиваемы и в темпоскафе и в скафандрах. Сунется такой шилонос, пшик
останется и от шила, и от него самого.
пропеллерами. Мы почти не видим их крыльев, доносится только звук:
комариный писк, но сдвинутый на шесть-семь октав - приятный сочный
баритон. И поскольку в поле зрения всегда несколько комаров, одни
приближаются, другие удаляются, тон меняется в соответствии с эффектом
Допплера. Удаляющиеся съезжают на бас, налетающие на нас - ближе к тенору.
Получается хор, несколько заунывный, тягучий, но с переливами. То одна
партия звучит сильнее, то другая... (Мы записали на пленку, думаем ввести
моду на комариные симфонии.)
медведь, мохнатое чудище! Бесшумно летит. Сдвинувшись на несколько октав,
басовитое гуденье перешло в инфразвук. Пчелу мы не слышим, зато видим, как
она работает крыльями. Именно работает, не машет, крутит словно летящая
мельница. Раз-раз-раз-раз! Четыре оборота за нашу биосекунду. Глядя на эту
пыхтящую машину, мы думаем, что и сами могли бы летать в этом облегченном
мире. Ведь мускулы-то у людей совершеннее, чем у насекомых, обмен веществ
идет энергичнее, нервный ток быстрее. Иные пропорции? Но сейчас у нас и
пропорции подходящие.
Может быть, вы заметили, что у них пружины на подошве. Нажимаешь,
вдавливаешь их в землю и отталкиваешься. Прыжки. Получше, чем с шестом.
нас может какой-нибудь жук-бегемот. Но здесь вес иной, падают не ушибаясь.
Трещина? Трещина в скафандре смертельна и в космосе, смертельна и под
водой.
омерзительны.
кажутся, некие наросты, усеянные кнопками. Жвалы, челюсти, губы, хоботы,
всякие клещи, долота, пилы, насосы вместо нормального рта. Тонюсенькие
ножки с шипами и крючками, непонятно, как они удерживают провисшее брюхо.
толстенная, мне по колено, мокрая, скользкая, смазанная слизью,
облепленная песком, полупрозрачная. Видно, как внутри по этой кишке
перетекает из кольца в кольцо слизь. Нет, по-моему, беспозвоночные за
пределами эстетики...
черная змея. По нашим масштабам не слишком толстая, с палец, но длины
неимоверной. И не шевелится, а дергается, как-то перебрасывается всем
телом. Что за чудовище? Червь неизвестного класса? Как биологи прозевали?
И не хищный ли? Захочет обвить, выбирайся потом вместе со скафандром.
Все-таки догадались: волос! Волос кто-то из вас обронил, дорогие мои,
когда вчера устанавливали наш дом-темпоскаф в этой низинке.
экспедиций надо готовить интересное. Расставлять поблизости препараты.
Ведь природа стихийно не соберет сама по себе все занимающее науку.
муравейника.
формика руфа. Они дефилируют мимо нас - шестиногие броненосцы. Грудь и
щеки ярко-рыжие, брюшко черное с лакированным поясом, шея ниточкой, талия
в ниточку, перед мордой наготове черные клещи, именуемые жвалами. Они не
суетятся, как представляется вам, полномерным. С нашей точки зрения
муравьи еле-еле переставляют ноги: на четыре счета один шаг. Тянут-тянут
свою ножку-стебелек, цепляют когтями за что попало, колышется тело на
ногах враскоряку. И большинство этих олицетворении трудолюбия, к
удивлению, тащатся налегке, плетутся туда-сюда без груза. Вот свернули под
прямым углом, опять свернули, бредут назад. Марина говорит, что и ученые
отмечали бестолковость муравьиной суеты, но ведь результат налицо -
муравейник выстроен, кормом обеспечен, тли надоены, личинки ухожены, новое
поколение выращено. Как из бестолковой суеты получается полезный итог?
Шилова Юлия
Белов Вольф
Сертаков Виталий
Смоленский Вадим
Березин Федор
Посняков Андрей